— Штанишки! — крикнула одна из добровольных камеристок. — Мицци, что ты там копаешься?
Из смежной двери высунулось покрасневшее от раздражения лицо рыжеволосой Мицци.
— Чего орете?.. Дырка на самой попке. Пьяный дурак Мориц уронил пепел. Сейчас зашью.
— Неужели других нет? — подал жалобный голос «манекен».
— А у тебя есть?.. Чем мы лучше?.. У одной Мицци приличные десу и те прожгли.
— При наших заработках — хоть бы фасад содержать в порядке! — сказала маленькая травестюшка.
Наконец Мицци залатала дырку.
Одна нога, другая нога, через голову накидывается юбка, теперь жакет, шляпка. Чего-то не хватало… Добрая ворчливая Мицци принесла сумочку на длинном ремешке.
— Только не крути ее вокруг пальца, — предупредила Мицци, — это неприлично.
Полностью экипированная красавица подошла к зеркальной дверце шкафа и отразилась там во всем своем великолепии. Это уже знакомая нам посетительница кафе «Захер», чей кофе с королевской щедростью оплатил потрясенный ее красотой Кальман.
— Только смотри, Вера, к трем часам ты должна вернуться. Иначе мне не в чем будет выйти, — сказала одна из девушек.
— Не забудь где-нибудь сумочку, — предупредила Мицци.
— И штаны тоже, — злобно сказала женщина с прилипшей к губе папироской.
— Не суди по себе, Грета! — огрызнулась Вера.
— Не залей юбку, я в ней выступаю, — поступило очередное напоминание.
— Не бойтесь, девочки, все будет в полном порядке, — заверила подруг Вера, ловко орудуя пуховкой.
— Имей в виду: за чулки убью! — пригрозила травестюшка.
— У меня в два сорок массовка — не забудь…
— А у меня в три проба…
— Брось, — сказала курильщица, — на тебе некуда пробу ставить.
— Да успокойтесь, девочки, как вам не стыдно? — выщипывая брови, сказала Вера.
И хоть сильно беспокоились за свои жалкие вещички насельницы пансиона, они все равно рады за подругу, которой, похоже, наконец-то засветило солнце. Под малогостеприимным сводом собрались юные и не очень юные существа, с которыми жизнь обошлась довольно сурово: актрисы без ангажемента, балетные статисточки — «крысы», как сказано у Бальзака, будущие кинозвезды, не продвинувшиеся дальше массовки; обездоленные существа стойко держались против злого ветра неудач, хотя редкая устояла бы против временной связи с хорошо обеспеченным господином.
— А кто он хоть такой, этот твой банкир? — спросила курящая.
— Странно, — подмазывая губы и оттого чуть пришепетывая, отозвалась Вера, — я его тоже приняла за банкира, когда он подошел ко мне в кафе. Он такой полный, солидный, неторопливый, молчаливый, настоящий делец, а знаете, кем он оказался? Кальманом!
— Каким еще Кальманом?
— Ты с ума сошла? Не знаешь короля оперетты?
— Ладно болтать-то! Ври, да знай меру. Будет Кальман с тобой связываться. Ему — только свистни… Весь балет…
— И все солистки…
— И все примадонны…
— Да у него роман с графиней Эстергази, — важно сказала Мицци.
Вера несколько растерялась перед этим натиском.
— Как же так?.. Он обещал представить меня Губерту Маришке. Тот даст мне роль в «Принцессе из Чикаго».
— Губерту Маришке?.. Красавцу Губерту?.. Любимцу Вены?.. Да он просто жулик, этот твой бухгалтер.
— Ладно, снимай жакет! Нечего дурака валять. Этому счетоводу и так много чести…
— А что же ты не спешишь к господину Кальману? — ехидно сказала курящая. — Уже двенадцатый час.
— Он обещал заехать за мной на машине.
Девушки издеваются над Верой не по злобе — от разочарования. Они поверили чудной сказке, оказывается, опять обман, не солидный покровитель, а какой-то очковтиратель.
Послышался резкий автомобильный гудок.
Девушки кинулись к окнам. Внизу стоял открытый «кадиллак» Кальмана. Кальман курил сигару, откинувшись на сиденье, шофер в черных защитных очках мял грушу клаксона.
— Он! — охнула белобрысая статисточка.
— Кто он?!
— Дер Кальман, — прошептала «крыса» и лишилась сознания…
* * *
…В третьем часу дня в пансионе «Централь» началась паника. Девушки — в туалете каждой чего-то не хватало — яростно бранили запозднившуюся подругу.
— Делай после этого добро людям!..
— Я опаздываю на свидание!..
— Небось сидит в ресторане и корчит из себя светскую даму!..
— Если я потеряю роль — глаза выцарапаю! — пообещала травестюшка.
И тут появилась запыхавшаяся Вера.
Девицы накинулись на нее, как грифы на павшего верблюда, и стали сдирать свои вещи…
* * *
Вера в халатике и стоптанных домашних туфлях убеждала подруг не сердиться.
— Девочки, милые, честное слово, я не виновата. Господин Кальман никак не мог сговориться с директором Маришкой.
— Неужели с ним настолько не считаются?
— Он там император! — гордо сказала Вера.
— Так за чем же дело стало?
— Маришка сразу принялся ухаживать за мной. А Кальман сказал: «Маришка, ты мне мешаешь». Совсем как в «Княгине чардаша». Тот отстал, но разозлился и нарочно развел канитель.
Вбежала готовая на выход Мицци, брезгливо держа что-то завернутое в промасленную бумагу.
— Это что такое?
— Бутерброд с ветчиной. Господин Кальман меня угостил. Он любит ветчину и всегда носит с собой в пакетике.
— Не много же ты заработала! — обдала ее презрением Мицци и выметнулась из комнаты…
— Ну, а роль тебе хоть дали? — поинтересовалась травестюшка.
— Дали. Маленькую. Всего несколько слов. Но с проходом через всю сцену. О, мне бы только показаться публике!
— Отбоя не будет от ангажементов!..
Еще несколько шуток, запоздалых охов по поводу незамеченной дырки, спущенной петли, и девушки, будто воробьи, разом вспорхнули и улетели. Да они и были под стать воробьям, только в отличие от пернатых собратьев иной день и зернышка не наклевывали в городском навозе…
* * *
В опустевшем пансионе «Централь» Вера гладила свое старенькое платье в комнатке толстой, расплывшейся консьержки.
— Ну как я пойду в ресторан в таком виде! — с отчаянием сказала Вера. — Может, отказаться?
— Ему нужна ты, а не твое платье. Неважно, как женщина одета, важно, как она раздета.
— Но я еще не женщина, тетушка Польди. О чем вы говорите?
— Зачем же ты идешь?
— Он мне нравится. Он знаменитый. На него все смотрят. И я никогда не была в дорогом ресторане.
— Хочешь совет? Есть у тебя хоть одна приличная вещь? Шарфик? Дай сюда этот шарфик.
Вера принесла шарфик. Тетушка Польди встала и с неожиданной грацией принялась играть пестрым лоскутом ткани, то повязывая вокруг шеи, то накидывая на плечи, то лаская пальцами, словно мужскую руку. Вера смотрела как завороженная.
— Поняла?.. Привлекай внимание к этому шарфику, и мужчина ничего больше не увидит. Ни старого платья, ни дырявых чулок, ни сношенных туфель. Мужчины, дитя мое, вообще не видят, как женщина одета. Мы обманываем самих себя, считая, что одеваемся для мужчин. Мы одеваемся только друг для друга.
Вера не слушала, с подавленным ужасом смотрела она на безобразную старуху, бывшую когда-то неплохой актрисой и, наверное, привлекательной женщиной.
— Тетушка Польди, а как же так случилось?..
— О чем ты?
— Все это… — Вера обвела вокруг себя рукой.
— Ушла красота, ушла молодость. Я не умела откладывать на черный день. Я жила. И ни о чем не жалею. У меня была жизнь. Смотри, платье сожжешь.
Вера поспешно отняла утюг; в синих сосредоточенных глазах — твердая решимость не повторить судьбу тетушки Польди.
Кальман пришел вовремя. Вера высмотрела его из окна и сбежала вниз, прежде чем он успел позвонить. Она сразу убедилась в мудрости старой привратницы. Утром он внимания не обратил на ее элегантный туалет, а сейчас, невольно следя за игрой с шарфиком, заметил:
— Как вы мило одеты!..
Но эта игра не ввела в заблуждение зятя Кальмана Иошу, когда они, отпустив машину, вошли в вестибюль его ресторана. Он кинулся им навстречу, но вдруг отступил и стал быстро-быстро говорить что-то по-венгерски. А говорил он, что Кальман, видать, сошел с ума, если позволил себе привести в ресторан эту нищенку.
Кальман пытался ему возражать, но тут Вера повернулась и кинулась прочь.
Он успел — при всей своей тучности — настичь ее в дверях. Они почти вывалились на улицу под начавшийся, как и положено, дождь.
— Что с вами, Верушка? — впервые назвал он ее тем именем, которое останется за ней навсегда.
— Я понимаю по-венгерски, — прозвучало сквозь слезы.
— Не обращайте внимания на этого мужлана… Он приползет к вам с извинениями.
— Не нужны мне его извинения. Он прав. Я нищенка, а нищие не ходят по ресторанам.
