Теперь можно было снова обратить свои взоры на юг, где, пользуясь его отсутствием, вновь поднялись половцы, короткими набегами терзая пограничные волости. Дав отдохнуть войскам от беспрерывных боев с лесным народом, он в 1132 году двинулся к половецкой границе. Но на полпути ему неожиданно сообщили о нападении полоцкого князя Давыда на Минск.
Сын Росавы Светозар вырос высоким и пригожим. Втайне опасалась Росава, что отцовская ущербность отразится на нем, но Бог миловал, княжич был умным и рассудительным юношей и все чаше вместе с родителями принимал участие в решении государственных дел. Красота его не давала покоя девушкам, не было отбоя от невест. Но Росаве хотелось сосватать ему невесту из знатного княжеского, а может, и королевского рода.
Как-то по пути из Новгорода остановились поляки. Большая часть из них были купцами, но трое оказались знатными шляхтичами, по поручению короля Болеслава решавшие какие-то государственные дела в русском княжестве. Старший из них, воевода Сбыслав Кшесиньский, проникся особой симпатией к князю Михаилу и Росаве. Он охотно и подолгу беседовал с ними, а потом пригласил к себе в горницу Светозара и целый вечер не отпускал от себя. На прощание сказал Михаилу и Росаве:
– Ах, такая у нашего короля Болеслава дочка растет, такая расписная панночка, что глаз не отвести. И всего-то ей пятнадцать лет. Расскажу я своему королю про сына вашего, какой он писаный красавец. Замечательная супружеская пара получится! Думаю, наш король захочет породниться с князьями соседнего княжества!
– Достоин ли будет наш Светозар такой чести – зятя польского короля? – искренне засомневалась Росава.
– Вполне, пани. Я недаром с ним беседовал несколько раз. Разумный и рассудительный у вас сын, так и доложу своему господину.
Поляки уехали. Росава долго не могла найти себе места от охватившего ее волнения. Легко сказать: породниться с самим польским королем, могущество которого признается наравне с германской и французской державами, имя его гремит во всех окрестных странах, с почтением относятся к нему в самой Византии!..
Вместе с поляками явился и Давыд. Но пока гости не уехали, вел себя тихо и благопристойно. Но едва последний возок скрылся за поворотом, запил и стал плакаться пьяными слезами:
– Брата жалко... Погиб ни за что мой братишка Глеб. Сгубил его киевский князь Мстислав. Сколько бед они принесли полоцкой земле, эти киевские князья! Сколько людей погубили, сколько селений разорили! И наш родной полоцкий город Минск отобрали, нашу отчину, принадлежавшую нашим дедам и прадедам!
Глядя на него, заплакал и Михаил, всегда чувствительный к чужому горю и слезам близких. Росаве пришлось утешать и того, и другого.
– Да полноте вам, – говорила она, – что толку в том, что вы здесь плачете и стенаете? Что упало, то пропало. У Мстислава за спиной вся Русь, мы тоже его подданные. А что до прошлых обид, надо простить и забыть их.
– Забыть – никогда! – вскипев, кулаком ударил по столу Давыд. – Дозволь, князь Михаил, я со своим войском завтра же верну славный город Минск и присоединю его к Полоцкому княжеству!
– Ни в коем случае! – запротестовала Росава. – Ни под каким видом! Ты накличешь такие беды на нашу землю! Минск, может, ты и захватишь, но в ответ Мстислав не только вернет его себе, но и до Полоцка дойдет, по пути разорит и пожжет не одно наше селение и погубит урожай, оставит нас голодными.
– Да, да, Давыд, – поддакивал ей Михаил, – оставит нас голодными.
– Э, какие вы трусливые и боязливые люди! Я бы на вашем месте ни мгновенье не колебался и завтра выступил в военный поход!
– Слышишь, Росава? Давыд в поход собирается. Ночь на дворе, а он успокоиться не может.
– Никто никуда не пойдет. Ты, Давыд, пей. Я тебе вот вина заморского велела принести. Пей, не стесняйся.
Пошумел еще пару дней Давыд и отправился в свое владение.
А через месяц вернулся воевода Сбыслав Кшесиньский с важным поручением от короля Болеслава. Желал польский владыка породниться с князьями Полоцкими и приглашал сватов приехать в столицу Краков.
Такое тут стало твориться в княжеском дворце! Все сбились с ног, обсуждая, кто поедет в Польшу, что с собой взять в дорогу, какие подарки преподнести королю и королеве, а главное, невесте...
Наконец все было собрано, упаковано, лошади запряжены, и длинный ряд повозок тронулся по пыльной дороге в сторону польской границы. Возглавила посольство княгиня Росава.
Через неделю после ее отъезда в Полоцк прискакал Давыд и тотчас направился к князю Михаилу. Тот чрезвычайно обрадовался своему дяде.
– Так скучно мне без моей Росавушки, – говорил он, усаживая Давыда напротив себя. – Перемолвиться словом не с кем.
– А Светозар где?
– Светозарушка решил поохотиться и порыбачить. Собрались они с друзьями-товарищами и отправились на Двину. Дело молодое! Разве удержишь?
– Значит, ты теперь полный хозяин?
– Я! – с гордостью ответил Михаил. – Решаю все дела. Сужу и ряжу. И знаешь, что хочу сказать тебе? Люди мной очень довольны. Добрый, говорят, и справедливый у нас князь, легко с таким жить!
– Верю, верю. О твоей доброте знаю не понаслышке.
– Вот! Это главное – быть добрым. Ни кому ни в чем не отказывать. И тогда люди все становятся добрее и лучше друг к другу относиться начинают.
Давыд пристально смотрел в лицо Михаила, что-то прикидывая в уме. Наконец попросил осторожно:
– А не мог ли ты выручить меня?
– Конечно, выручу! Родному дяде да как не посодействовать. Только было бы в моих силах!
– Да пустяки совсем требуются. Новгородские войска начали разорять наши земли, а у меня, сам знаешь, своих войск мало, кот наплакал. Дал бы ты мне княжескую дружину. Отгоню супостатов, вернутся все воины живые и здоровые.
– А ты не обманываешь меня, дядя?
– Как можно! Головой отвечаю! Припугну только новгородцев – и дело закончится. Думаю даже, что до военных стычек не дойдет. Как увидят новгородцы твоих храбрых дружинников, разбегутся кто куда. Разве из грабителей получались когда-нибудь смелые воители? Трусы, боязливые люди идут в такие отряды. Мы как крикнем на них погромче, только пятки у них засверкают!
– Вот будет картина – пятки засверкают! – рассмеялся Михаил.
– Ну что, даешь свою дружину?
– А почему бы не дать? Воров и грабителей надо проучить один раз, чтобы навсегда отбить охоту поживиться за счет чужого добра.
– Вот это верно, Михаил! Мудрые слова произнес сейчас, я их запомню.
Никаких новгородцев на полоцкой земле не было, дружина Михаила нужна была Давыду для нападения на Минск. Одурманенный постоянным употреблением хмельного, сделал он это наспех, без должной разведки, притом в самое неподходящее время: именно в это время с главными силами мимо проходил великий князь Мстислав. Не теряя времени, повернул тот свои войска на Минск и нанес внезапный удар с трех сторон по воинству Давыда. Застигнутые врасплох, полоцкие вояки бросились врассыпную кто куда. Мстислав гнал их, не давая пощады, до самого Полоцка. Стольный град княжества был взят без боя, его некому было защищать.
Войдя в княжеский дворец, он пригласил в гридницу князя Михаила, его сына Светозара, Давыда и воевод. Здесь им была объявлена княжеская воля:
– Сколько раз полоцкие князья нарушали мир на Руси, безо всякой причины и без всякого повода грабили и разоряли города и селения! Я своей волей кладу этому конец. Сейчас все вы погрузитесь на три судна и отправитесь в Византию. Там, под опекой моего родственника, императора Алексея Комнина, и проживете остаток жизни.
– А как же Росава? – жалким голосом спросил Михаил. – Я не могу жить без моей Росавушки. Мы любим друг друга, и нас нельзя разлучать!
– Росава останется править в княжестве. У женщины больше здравого ума, чем у вас, мужчин. Она никогда не начнет войны. Мир и покой придут наконец на вашу землю.
Подошли дружинники Мстислава и повели пленников к Двине; сзади всех, плача и стеная, плелся Михаил...
Росава вернулась в Полоцк через неделю после ухода войск Мстислава. Молча выслушала рассказ о происшедшем, только лицо ее посерело, а глаза вдруг стали темными и глубокими, оделась в домотканое походное платье, накрылась черным платком и отправилась в Киев.
Под Киевом Росава увидела огромное количество войск, готовых для похода в половецкие степи. У шатра Мстислава ее остановила охрана, стала расспрашивать, кто такая. Она назвалась своим именем, и ее пропустили.
Когда Мстиславу доложили, что на прием напрашивается полоцкая княгиня, он поморщился. Было понятно, о чем она будет просить. Ему не хотелось ничего менять в своем решении, да и не в силах был что-либо сделать: полоцкие князья и воеводы под охраной его воинов находились уже далеко на пути в Византию, их было невозможно вернуть. «Слезы, женская истерика – зачем мне они?» – подумал он и хотел уже отказать, как вдруг будто что-то толкнуло его в сердце, и он, махнув рукой, распорядился пропустить к нему женщину.
