— Мне-то бояться нечего, — продолжал я дразнить его. — Кого даже молния не убила, тому не суждено погибнуть от рук человеческих. Верю, что в бою я неуязвим. Другое дело — ты. Нет, я не вправе искушать тебя, подвергая опасности твою жизнь… Кости показывают на запад. Доверься им.
— Да ведь и тебе выпал запад, — возразил Дориэй. — Пойдем вместе! Ты говоришь, я свободен, — но чего стоит эта моя свобода, когда ее со мной некому разделить?
— И кости, и жрецы в храме направили меня на запад, — согласился я. — Именно поэтому я пойду на восток и докажу самому себе, что никакие знамения и предостережения богов не помешают мне поступить так, как я сам пожелаю.
— Ты не понимаешь, что говоришь… — засмеялся Дориэй.
— Это ты не понимаешь, — оборвал я его. — Я хочу доказать самому себе, что судьбы не обмануть, даже если поступать вопреки ее знамениям и предостережениям.
Но тут за Дориэем явились наконец посланные жрецами храма слуги, и он с просветленным лицом поспешно встал с жертвенного камня подземного бога, . Оставив меня ждать у камня, он побежал к храму. Возвратился он с поникшей головой и хмуро сообщил:
— Пифия заговорила, и жрецы истолковали ее слова. Спарте грозит проклятие, если я когда-либо вернусь туда. Поэтому они велели мне уехать за море — лучше всего на запад. Тиран любого богатого города на западе охотно, мол, возьмет меня в свое войско. На западе, сказали они, моя могила. На западе же, сказали они еще, предстоит мне прославить в веках мое имя.
— Раз так, плывем на восток! — со смехом ответил я. — Ты еще молод. Зачем тебе прежде времени спешить к своей могиле?
В тот же день мы отправились на побережье. Но море было неспокойное, и суда в этом году уже не плавали в здешних водах. Поневоле мы зашагали гористым берегом дальше, ночуя в лачугах пастухов. Овец уже на зиму загнали в долины, так что собак мы могли бояться. Жители же ближних селений не хотели принимать странников, как мы ни клялись, что побывали в Дельфах.
После Мегары нам пришлось задуматься, каким путем лучше добираться до Ионии. В Афинах у меня были друзья по оружию, с которыми мы ходили вместе под Сарды. Однако нынешние афинские правители старались держаться в стороне от восстания ионийцев, и я опасался, что моим товарищам не захочется вспоминать о нашем походе.
Коринф же слыл гостеприимнейшим из греческих городов. Из двух его портов выходили в море суда, плывущие на восток и на запад. Посещали Коринф и финикийцы, так что его жители привыкли к чужим.
— Пойдем в Коринф! — сказал я Дориэю. — Разузнаем там, что нового в Ионии, и не позже весны найдем корабль, который перевезет нас через море.
Но Дориэй нахмурился.
— Ты мой друг и вдобавок иониец, а стало быть, больше меня знаешь о путешествиях и чужих городах, — признал он нехотя. — Однако спартанец никогда не допустит, чтобы другой навязывал ему свою волю!
— Тогда давай опять кинем кости, — уступил я и обозначил на песке стороны света и направление на Афины и Коринф.
Дориэй бросил кости, но они все так же показали на запад.
— Раз так, идем в Коринф, — скрепя сердце согласился Дориэй. — Но это не твой, а мой выбор.
Я не стал спорить.
— Пусть! — ответил я беспечно. — Меня испортило ионийское воспитание. Испортил мудрец, презирающий людей. Ибо тот, кто расширяет познания, растрачивает свою волю. Твоя воля сильнее — так что идем в Коринф, раз ты решил.
Улыбнувшись с нескрываемым облегчением, Дориэй замахнулся и что было сил метнул копье в сторону Коринфа, и мы бок о бок побежали за ним. Но добежав, мы увидели, что оно угодило в прогнивший остов корабля потерпевшего крушение. Дурное предчувствие закралось к нам в души, однако вслух мы не сказали ни слова и даже не взглянули друг на друга.
Дориэй вытащил копье, и мы не оглядываясь двинулись дальше по дороге в Коринф.
А весной на одном из первых кораблей, идущих на восток, мы отплыли из Коринфа в Ионию.
Пока писал, я, Турмс из Эфеса, сжевал лавровый листок, воскрешая в памяти Дельфы. Вылил на ладонь капельку розовой воды, вновь обоняя запах Коринфа. Растер между пальцами сухие водоросли, вспоминая, как копье Дориэя воткнулось в прогнивший корабельный остов. А сейчас положил на язык крупинку соли, чтобы ощутить железный вкус лезвия меча.
Ибо три года, которые мы провели в Ионии, были наполнены дымом пожаров и криками наступающих или бегущих войск, смрадом, исходящим от трупов и наших собственных гноящихся ран, тщетными победами и горькими поражениями, когда персы, тесня боевые отряды ионийцев к морю, осаждали восставшие города.
Книга ІІ
Дионисий из Фокеи
В войне с персами я заслужил имя человека, который смеется над смертью. Дориэй же снискал славу умелого полководца, ибо воевать под его началом было безопасно. Однако когда персы осадили Милет с суши, Дориэй сказал:
— Милет, обороняясь, защищает и другие города Ионии. Но на суше персов не победить. Тут каждый иониец печется только о своем городе. Вот почему повсюду такая неразбериха и всеобщее смятение. А ведь у острова Лада стоят наши суда!
Дориэй был бородат, шлем его украшали перья, а щит — серебряные фигуры воинов. Оглядевшись вокруг, он добавил:
— Милет — богатый город, и стены его неприступны, однако же он может стать ловушкой. Я не обучен защищать стены. Для меня есть только одна стена — щит. Друг мой, Турмс, давай покинем Милет. От этого города уже идет трупный запах.
Я недоумевал:
— Ты предлагаешь променять твердую землю на ускользающую из-под ног палубу, чтобы биться на кораблях? И это говорит человек, который не привык к морю и бледнеет при виде набегающих волн?
Дориэй же ответил:
— Сейчас лето, и море спокойно. Вдобавок я гоплит [18] и предпочитаю драться на свежем воздухе. Корабль позволяет передвигаться, а городские стены — нет. Поедем на Ладу, посмотрим, как там дела.
Мы велели отвезти нас на остров. Переправиться туда было легко: между городом и островом сновало множество судов, на которых из города перевозили продовольствие, фрукты и вино для моряков, а с острова плыли воины, желающие полюбоваться золотым Милетом.
Причалив, мы увидели тьму боевых кораблей со всей Ионии, среди которых самыми мощными были суда из Милета. Те, что были на воде, один за другим уходили через узкий пролив в открытое море. Там они выстраивались рядами, поблескивая веслами на солнце, чтобы затем, вспенив водную гладь вокруг себя, ринуться вперед по волнам, тараня воображаемого врага.
Но большая часть кораблей была вытащена на берег. Моряки, сняв паруса, старательно превращали их в навесы, чтобы спрятаться под ними от солнца. Кричали торговцы, шумели пьяные, препирались командиры, кое-кто, невзирая на шум, крепко спал.
Дориэй громко спросил:
— Почему вы бездельничаете, распивая вино, хотя персы будут здесь с минуты на минуту? Говорят, у них более трехсот судов!
Ему ответили:
— Мы надеемся, что у персов целая тысяча кораблей — ведь тогда эта проклятая война кончится быстро. Мы — вольные ионийцы, мы одинаково хорошо деремся и на суше, и в море, и врагам ни разу не удалось нас победить.
А потом они принялись жаловаться и сетовать:
— Знали бы вы, как допекают нас наши честолюбивые и бессердечные военачальники! Они заставляют нас грести в самую жару и издеваются над нами похуже персов. Наши ладони покрыты кровавыми волдырями, и лица шелушатся от солнца.
И они показали нам свои руки, изнеженные руки горожан, не привыкших к тяжелому труду. Немудрено, что они считали бессмысленной такую изнуряющую подготовку.
— И вот, — продолжали они, — мы выбрали себе новых, более мудрых военачальников и решили отдохнуть и набраться сил, чтобы потом броситься на персов и разбить их!
Мы бродили по берегу от одной группки людей к другой и осматривали боевые корабли. Повсюду слышался ропот. Ссорились даже военачальники, выясняя, кто кому должен подчиняться. Между прочим мы выяснили, что, по мнению моряков, на десять гоплитов должно приходиться сто гребцов.
Дориэй покачал головой:
— Дело не в количестве, а в умении. Если же обстоятельства вынуждают отправлять в бой неопытных солдат, то первое правило военного искусства гласит: этих людей следует заставить маршировать до тех пор, пока они не выбьются из сил, не проголодаются и не впадут в отчаяние. Вот тогда они при виде врага не обратятся в бегство, а, собрав всю волю, ринутся на него. Поэтому правы те, кто приказывает своим гребцам грести без отдыха…
Едва вечер принес долгожданную прохладу, а морская гладь стала цвета красного вина, как к берегу причалили пять последних судов. Это были пятидесятивесельные корабли, и моряки трудились без устали, выполняя команды слаженно, как один человек.
С удовлетворением наблюдая за ними, Дориэй предложил:
— Давай подойдем и узнаем, откуда они и кто у них главный?
