Они требуют секуляризации церковных земель и самой церкви, но она есть и будет существовать благодаря вашим щедрым пожертвованиям, которые эти антихристы хотят присвоить. У них и без того набиты карманы золотом, они тянут руки еще и к вашим богатствам!
— Верно! — закричали в толпе. — Эти скопидомы трясутся за каждое су, ходят в лохмотьях, живут будто бы бедно…
— А сами побогаче любого из нас с вами, — послышался другой голос.
— Они вытесняют нас с наших рынков! — крикнул еще кто-то. — У них лучше идет торговля!
— Это потому, что им помогает сам Сатана, — назидательно пояснил монах, — которому они молятся и который одобряет их еретическое учение. Вы спрашиваете, как вам с ними быть? Но ведь они скопидомы и накопители; насколько мне известно, между вами давно назревает вражда, они ваши конкуренты как в делах торговли и жизненном процветании, так и в деле накопления богатств. А как христианин поступает с конкурентом, если тот мешает ему в его делах? Он убирает его со своего пути, не забывая при этом очиститься от греха у своего духовного отца.
— Почитают ли гугеноты нашего короля и папу римского? — спросил кто-то из толпы.
— Эти богоотступники не почитают ни папу, ни нашего короля, власть которому, как известно, дана Богом. Всех монархов они считают душителями и тиранами!..
— Ты лжешь, монах! — послышался вдруг молодой звонкий голос, и вокруг Лесдигьера тут же образовался круг.
Люди в недоумении глядели то на него, то на монаха, который, очевидно, должен был подать какой-то сигнал к действию. Но монах молчал, раскрыв от изумления рот. Как смеет этот выскочка прекословить ему, богослову одного из коллежей Университета?! Возмущению его не было предела.
— Заткните рот этому молокососу, и пусть он убирается отсюда! — приказал он, обращаясь к толпе.
— Ты лжешь! — снова громко повторил Лесдигьер и, поскольку на площади царила тишина, продолжил: — Гугеноты не считают короля тираном, они почитают и уважают священную особу Его Величества так же, как и католики. Секуляризация церковных богатств нужна им не для того, чтобы залезть в чей-то карман, а лишь чтобы выбраться из нищеты, до которой довели их армии солдат, разграбивших и уничтоживших все владения на юге Франции во время итальянских войн. Они просили помощи у правительства, но им отказали. Потому якобы, что в казне нет денег. Вот откуда рост недовольства. Вот где надо искать корни непомерного роста налогов и секуляризации церковных земель. И ты знаешь о том, монах, но молчишь!
А что касается покорности и смирения, то мы против этого! Это удел рабов, но именно такими, темными, забитыми и безвольными вы, церковники, и мечтаете видеть свою паству! Свободный человек должен стремиться к знаниям и труду! Только своим трудом, верой в Бога и самого себя человек обретет спасение, которое зависит от Бога. Лишь Бог дает веру, и никакой духовник человеку не нужен. Это только лишний способ выкачивать деньги из народа. А что касается индульгенций и мощей святых, то все это простые выдумки с целью дурачить народ выгребать из его кармана последнюю монету, чтобы положить ее в свой собственный. Разве ты не знаешь об этом, монах? Нет никаких мощей, и никогда не было, за них выдают обыкновенные человеческие кости, черепа, пепел, угли от костра, волосы покойника, гусиные перья и прочую чепуху. Цель одна — оболванить народ. Вся ваша церковь — сплошной обман!
— По-твоему, — закричал монах, страшно выпучив глаза, — человек может сам, без священника, разобраться в вопросах веры?
— Может! — громко ответил молодой человек.
— Как же он это сделает, если по природе своей грешен? Если еще при рождении в нем заложен изначальный грех?
— Для этого человека крестят в церкви.
— Кто? Священник?
— Для нас — пастор.
— Значит, ты не отрицаешь присутствие духовного лица?
— Да, но только при рождении.
— Вы слышите, добрые люди, речи этого одержимого? Он один из тех, кого называют этим дьявольским словом «гугеноты», кто нарушает божественный порядок мира и тем самым затрудняет истинным христианам путь к спасению души! Он пособник Сатаны, слуга дьявола! А может быть, он и есть дьявол, вышедший из врат ада, дабы смутить ваши покой и разум и подорвать веру в Церковь и Бога?! — монах поднял высоко над головой распятие и возвел очи к небу, другой рукой прижимая к груди крест, висевший на цепи. — Да избавит нас Господь от Сатаны, могущего принимать любые обличия! — воскликнул он.
Оглядев толпу и не опуская руку с распятием, монах громко закричал на всю площадь:
— Но Бог учит нас не поддаваться соблазнам и уничтожать слуг Вельзевула! — И он указал крестом на Лесдигьера: — Кто пустил на площадь этого Люцифера?! Это посланец антихриста, пособник Сатаны, он оскорбил святую нашу мать-церковь, он надругался над ее святыней! Нет прощения безбожнику! На ваш суд полагаюсь, братья и сестры, уничтожьте скверну, ибо не будет вам иначе прощения ни на том свете, ни на этом! И да свершится, Господи, воля Твоя!
Лесдигьер понял, что погорячился. Не стоило так опрометчиво излагать свои взгляды на религию этой безумной толпе, разумом которой уже давно завладела церковь.
Но было уже поздно. Кольцо, окружающее его, стало медленно сжиматься. Угрожающе поднялись кверху дубинки, сверкнули ножи, звякнули цепи — все это молча и грозно надвигалось на юного гугенота, посмевшего бросить вызов самому его святейшеству, самой римско-апостольской церкви!
— Auferte malum ex vobis![19] — кричал монах, потрясая в воздухе крестом. — Anathema Maranatha[20] приговариваю богохульника! Fiat voluntas tua Deus![21]
Лесдигьер вынул шпагу из ножен и стал понемногу отступать к стене ближайшего дома, чтобы обеспечить безопасный тыл. При виде обнаженной холодной стали некоторые в первых рядах остановились, но на них сзади напирали, и они вынужденно двинулись вперед.
Лесдигьер быстро взмахнул шпагой, и несколько нападающих завопили, увидев свои окровавленные руки, ноги и плечи.
— Смерть ему! — закричал тот, кому досталось больше всех.
— Убить еретика! Убить его! — визжали женщины, стоявшие за спинами мужчин со скалками в руках.
Но Лесдигьер не собирался так дешево отдавать свою жизнь этим торговцам, которые с жирными оскаленными физиономиями, в грязных фартуках, с блестевшими в руках тесаками для рубки рыбы и мяса все ближе подступали к нему.
— Глупцы! — воскликнул он. — Жалкие оболваненные бродяги… Неужто вы не понимаете, что прежде чем нанесете мне хоть один удар, я успею превратить в мясной фарш добрую половину из вас?! — Лесдигьер снова взмахнул шпагой, легко ранив еще нескольких человек.
Кольцо сжималось. Положение становилось угрожающим, надеяться на спасение не приходилось. Сейчас они все разом двинутся на него, и тогда ему конец. Он не успеет даже взмахнуть клинком, только воткнет его в чье-нибудь подвернувшееся под руку брюхо. Однако стать обладателем выпущенных кишок никто, кажется, особо не торопился, и Лесдигьер понял это.
Вдруг один мясник с толстыми щеками пробасил:
— А вот сейчас посмотрим, как эта еретическая собака поборется с моим одеялом.
Он взял в обе руки толстое красное видавшее виды одеяло, развернул его во всю ширь и пошел прямо на Лесдигьера, выставившего вперед шпагу. Молодой гугенот сразу же трезво оценил обстановку и понял, что против такого щита его клинок будет бессилен, стоит лишь мяснику бросить это одеяло ему на руку. Так, вероятно, все и произошло бы и эта минута стала бы последней в жизни Лесдигьера, если бы не случилось непредвиденное. Внезапно за его спиной отворилась дверь, и из дома с криками: «Смерть гугеноту!» выскочил хозяин с подмастерьем, оба с железными прутьями в руках. Всего на секунду внимание толпы переключилось на них, однако этого оказалось достаточно, чтобы Лесдигьер принял решение. Он описал шпагой широкий полукруг слева от себя, расчищая путь туда, где красное одеяло не могло его достать, и ринулся в небольшую брешь, образовавшуюся в невольно расступившейся на мгновение толпе. Ему удалось благополучно миновать ее. Теперь оставалось только одно — бежать со всех ног по переулку.
Маневр вполне удался. Растерявшиеся па миг горожане разочарованно завопили, глядя вслед ускользающей из-под носа жертве. Вдруг какой-то торговец, размахнувшись, бросил вдогонку юноше короткое толстое полено. То больно ударило беглеца под коленями — Лесдигьер покачнулся и упал. Толпа, радостно улюлюкая, бросилась на него, лишив возможности подняться. На бедного гугенота со всех сторон посыпались удары черпаков, скалок, дубинок и кулаков. Под градом этих ударов силы начали оставлять юношу. Лесдигьер не мог пошевелить ни ногой, ни рукой, а шпага валялась теперь на мостовой рядом с ним, совершенно бесполезная. Еще минута, и с нашим героем навсегда было бы покончено, если бы не раздавшийся вдруг поблизости громкий собачий лай.
