Вечером собрался совет, было решено под покровом темноты, на рассвете, тайно подобраться к польскому лагерю и захватить стоявшие у пристани челны, а также оружие и пушки.
За час до условленного сигнала Богдан обходил затаившихся и изготовившихся к вылазке казаков.
— Ну, что братцы, одолеем ляхов? — бодро спросил он, приблизившись к группе казаков, среди которых был Иван Ганжа.
— Не сумлевайся, батько, давно сабли на них навострены, ужо сегодня поддадим им жару, — ответил пожилой, неторопливый казак, — да и наши казаки там, из реестровых.
— Во-во, их-то убивать и не надо, наоборот, отпускать с напутствием, чтобы до нас переходили, — скорее для Ганжы, чем для остальных, наставлял Богдан и пояснял: — Действуйте быстро, но сторожко. В затяжную драку не ввязывайтесь, сделали своё дело и отходите.
В полной темноте казаки подобрались к польскому лагерю. В то время как часть их, действуя с берега, отвлекала на себя основные силы не ожидавшего нападения противника, остальные, подплыв на лодках, захватили все челны и вывезли запасы продовольствия. С наступлением рассвета запорожцы возвратились практически без потерь. Оставшись без продовольствия и челнов, солдаты гарнизона упали духом, а в рядах реестровиков началось брожение. Воспользовавшись этим, запорожцы, спустя несколько дней, глубокой ночью совершили новое нападение. Польские драгуны во главе с офицерами обратились в бегство, а реестровые казаки перешли на сторону запорожцев.
После этой первой небольшой победы дух войска запорожского значительно укрепился, резко вырос авторитет Хмельницкого. Лутай, кошевой атаман, посылал гонцов во все концы Украины, созывая людей, а гетман отправлял универсалы, призывая холопов и мещан вступать в ряды восставших. Люди валили толпами на Сечь со всех сторон, но были это, в основном, необученные крестьяне, никогда не державшие в руках оружия.
«В голубомъ поле золотая подкова шипами вверхъ; в середине ея золотой кавалерский крест. Въ навершие шлема ястребъ на взлете, вправо, съ звонком на левой ноге, держащий въ когтях правой ноги подобную какъ въ щите подкову съ крестомъ».
Герб Рудницких
Мелодичные звуки клавесина нарушили тишину старинного замка. Сашка поспешил на эти звуки, предполагая, что хозяин-друг уже встал и создаёт, по его собственному объяснению, утреннюю гармонию. Он открыл дверь в гостиную, так и есть: Михаил Рудницкий самозабвенно играл на инструменте. Чеканный профиль, вдохновенно поднятые к потолку глаза, чёрные, вьющиеся волосы, быстро мелькающие по клавишам пальцы — Сашка невольно залюбовался юношей. А тот, сидя боком к двери, не замечал подглядывающего своего друга, и весь отдавался музыке.
Но вот скрипнула половица под ногою Сашки, и Михаил обернулся:
— А, Санчо, ты уже встал.
— От прекрасных звуков вашего клавесина, мой повелитель, и мёртвый проснётся.
— Тебе не нравится, как я играю, негодный? — чёрные пронзительные глаза уставились на Сашку и сверлили его насквозь, — ну, скажи, скажи, потомок презренных кастильцев.
— От этой божественной музыки Дульсинея проснулась в своей опочивальне, мой повелитель. А вот и она.
Сашка царственным жестом протянул руку к двери, в которую влетела симпатичная девушка. Светлые распущенные волосы, окаймляли бледное лицо, придавая ему неповторимое очарование.
— Доброе утро, вы опять меня обсуждаете?
— Конечно, Яна, наш дон из Ламанчи с утра играет под вашим балконом на виоле.
Девушка картинно поклонилась и произнесла торжественно:
— Вы сегодня прекрасно играли, пан Кихот.
— Только для вас, моя незабвенная Дульсинея.
— А теперь прошу всех на завтрак, — произнёс Сашка и встал в дверях, шутливым жестом показывая куда идти.
Старый замок расположился на высоком холме, на самой границе Великопольской и Южно-русской земель. Правда, русины уже почти триста лет были под владычеством Речи Посполитой, но поляками от этого не стали, а только всё более попадали в неволю к богатым и знатным панам.
Михаил происходил из старинного, знатного, шляхетского рода, который к тому времени одряхлел. Замок, доставшийся Михаилу в наследство от отца, сгинувшего в турецком плену, пришлось заложить.
На широкой, открытой террасе был накрыт стол. В хорошую погоду это было самое красивое место в доме, откуда открывался чудесный вид на луга, рощи, перелески.
Старая пани Рудницкая стояла, опёршись руками о перила террасы, и задумчиво глядела вдаль. Ей было о чём подумать. Если она не сможет рассчитаться с паном Потоцким, который ссудил ей деньги под заклад, замок перейдёт в его собственность.
— Вельможная пани, к вам арендатор, — отвлёк её от дум вошедший слуга.
— Проси.
В дверях показался пейсатый еврей, который протискивался в них бочком.
— Осмелюсь нарушить вашу трапезу пани, но пан Потоцкий требует плату за имение.
Пани Рудницкая не питала к Менделю дружественных чувств, но и неприязни тоже не было. Она понимала, что он просто исполняет свою работу, за которую получает вознаграждение, правда, оно было тем выше, чем больше денег приносил еврей пану Потоцкому.
— Передай пану, что я отдам, как только соберём урожай.
— Э-э, пани, вы слишком добры, слишком мягко относитесь к холопам, их нужно обложить налогом существенным, тогда и деньги будут, и с паном Потоцким замиритесь.
Рудницкая гордо вскинула голову:
— Ты, Мендель, хорошо служишь пану Потоцкому, но негоже тебе лезть в чужие дела и давать советы.
— Прошу прощения, пани, я хотел, как лучше, прошу прощения, — Мендель поклонился и попятился к двери.
Рудницкая укорила себя за то, что не сдержалась. Мендель тут ни причём, он не хуже и не лучше других. Она сама воспитана в уважении к людям, и сына так воспитала, образование ему дала самое лучшее. И кто виноват в том, что она осталась без средств после гибели мужа. А если Потоцкий отберёт замок и имение, тогда ей только в нищие. Это с её-то знатностью. Но переступить через себя не могла, и увеличить налоги на холопов, закабалить их было вне её представлений о человечности.
Раздались громкие голоса, и в дверь протиснулись гурьбою молодые люди. Они с шумом рассаживались, подшучивая, и подтрунивая друг над другом.
Пани Рудницкая с улыбкой смотрела на Яну и Сашу, вспоминая, как привёл их в дом муж её перед походом к османам. Это были дети его товарища, у которого умерла жена. А потом и сам он пропал в плену, как и муж её. Так и остались дети в доме. Пани нисколько не жалела об этом, всё веселее вместе. Да и Михаилу приятно быть в компании таких же молодых людей, как он. Сашка был младше Михаила, небольшого роста, полненький, он и вправду походил на Санчо Пансо рядом с тонким и высоким другом. И любил, и был предан Михаилу, как его тёзка из романа.
— А вы знаете, что в Приднепровье опять казаки восстали, а холопы и чернь к ним присоединяются? — заявил Сашка, едва прожевав кусок мяса, — давеча сам от дворни слышал.
— А ещё, что говорят? — ехидно полюбопытствовал Михаил.
— А ещё говорят, — серьёзно продолжил Сашка, не приняв тон Михаила, — будто главным у них казак Хмельницкий, из наших, из шляхтичей.
— Это как же: казак и шляхтич? — вставила Яна, — это зачем?
— Говорят, что казаком стал, чтобы за правое дело воевать, работных людей, мещан да холопов от тягот панских освободить.
— Всё-то ты, Сашка, знаешь, — мягко перебила его пани Рудницкая, — негоже шляхтичу в казаки идти, разбойные это люди, невежественные и страшные.
Ей вдруг пришла в голову невероятная мысль, что её единственный сын, бредящий благородным рыцарем Сервантеса, решит идти и защищать угнетённых холопов. Она украдкой взглянула на сына, но он, казалось, не проявил никакого интереса к сообщению Сашки.
— Санчо, поедем завтра на охоту? — Михаил обернулся к Сашке.
— С тобой хоть на край совета, — картинно выговорил Сашка и отхлебнул светло-розового вишнёвого напитка из высокого резного бокала.
Рано утром они осторожно подобрались к глухариному токовищу. Хотя весна уже щедрой рукою разбросала яркие пятна цветов по бледной зелени леса, на току было полно глухарей и цесарок. Всадники спешились, привязали коней и осторожно, держа ружья наготове, стали приближаться к токовищу. Вот птицы, занятые влюблённым токованием, уже совсем близко, дальше нельзя, можно спугнуть. Михаил сделал Сашке знак рукой — пора. Они выстрелили почти одновременно. С громким клёкотом и шумом крыльев взлетели птицы, но две из них остались лежать на земле.
Не торопясь, гордые добычей, возвращались домой молодые люди. Михаил отлично стрелял, ещё отец покойный научил его и подарил красивое ружьё. И в этом стрелковом деле, и в деле фехтования шпагой и саблей, Сашка не отставал от своего друга. Они много фехтовали, получая практику и нарабатывая приёмы.
