Наступила напряженная тишина. Император рассеянно стучал пальцами по полированной поверхности большого письменного стола. Взгляд его покинул Есениуса и остановился на картине Кранаха[6] «Источник молодости», которая висела как раз напротив императора. Это была его любимая картина. Рассматривая ее, было так приятно мечтать! В водоем, наполненный «живой» водой, которая стекает сюда из бьющего неподалеку ключа, входят с одного берега отвратительные старухи, их безобразные, дряблые тела написаны художником серой краской. Погрузившись в воду, они выходят из водоема на противоположный берег. Теперь это соблазнительные красавицы с розоватым телом и румянцем на щеках. Император всегда с восхищением любовался ими. Удастся ли ему когда-нибудь найти человека, который сказал бы ему, где найти этот источник? Согласно легенде, он находится в каком-то старинном замке скандинавской Идун[7] на далеком севере, где-то там, где полгода день, а полгода ночь. Во дворе замка богини бьет из скалы этот источник. Но гонец, посланный императором в Скандинавию, вернулся ни с чем. Он не нашел источника. Никто ничего не слышал о нем. «Так, да не так, — думал император. — Все знают, да не хотят выдать тайну. Для себя берегут».
С поразительной неожиданностью, без всякого перехода, император вдруг задал вопрос, который не имел никакой связи с предыдущим разговором. Вопрос был вызван лишь теми мимолетными мыслями, которые навеяла императору картина Кранаха. Есениус не видел картины, так как стоял к ней спиной, поэтому неожиданное возобновление разговора его вдвойне озадачило.
— Почтенный доктор, можете ли вы приготовить panacea vitae?
Panacea vitae! Таинственный эликсир жизни, возвращающий молодость и сохраняющий ее столетия!.. Дорогостоящий товар из кладовых алхимиков, которые на эту удочку ловят золотых рыбок — доверчивых людей, готовых заплатить за желанное средство дьявольские деньги. И все напрасно.
— Весьма сожалею, ваше величество, но panacea vitae нельзя приготовить, и должен сказать, что до сих пор я не встречал человека, который смог бы это сделать.
— Откуда у вас такое неверие?
Есениус ожидал этого вопроса. И ответить на него было куда легче, чем на вопрос о Макиавелли. Но будет ли ответ менее безопасным?
— Мое неверие — результат простого наблюдения над окружающим миром. Философ древности Гераклит сказал: «Все течет, все находится в движении». В природе нет ничего неизменного — это непреложный закон. Все в ней появляется и исчезает. Это относится и к человеку и ко всему животному и растительному миру.
— Не хотите ли вы низвергнуть человека, созданного по образцу и подобию божию, на уровень немой твари и бесчувственного растения? Может быть, вы сомневаетесь в высоком назначении человеческой жизни, смысл которой состоит в спасении на том свете?
Последнюю фразу император произнес строго, как бы призывая Есениуса к ответственности за такие крамольные мысли и речи. Но Есениус едва смог подавить усмешку, вызванную противоречивыми словами императора. Говоря о возвышенном назначении человеческой жизни, о вечном спасении, он в то же время сам об этом не заботится, наоборот — прилагает все усилия к тому, чтобы как можно дальше отложить спасение своей души.
Однако эти мысли Есениус не смеет ему высказать. Он должен сохранить серьезность, как того требует значительность темы.
— Прошу поверить мне, ваше императорское величество, что в моих словах нет и намека на то, чтобы хоть в малейшей степени унизить человека. Я прекрасно знаю, что бог-отец дал человеку бессмертную душу, а бог-сын умер за нее на кресте, искупив грехи человека и обеспечив ему вечное спасение. Тем самым человек был вознесен над всеми живыми существами. Но для того чтобы человек был спасен для вечной жизни, он прежде всего должен умереть.
Чем дальше говорил Есениус, тем больше хмурилось лицо императора. В конце концов он не выдержал и нетерпеливым жестом прервал доктора.
— Мы надеялись, — раздраженно сказал император, — что узнаем мнение врача; богоспасительные речи мы в достаточной мере слышим от своего духовника и для разнообразия от архиепископа. От вас нам хотелось бы услышать нечто иное.
Есениус чувствовал, как приливает к лицу кровь, как заливает все его тело горячая волна. Курфюрст Саксонский говорил с ним иначе. Но что вспоминать об этом? Ведь он сам в какой-то степени виноват!
— Я весьма сожалею, ваше величество, что не могу сообщить вам что-нибудь более приятное, чем то, что уже сообщил. Старость и смерть нельзя обойти или миновать, ибо они результат разрушительного действия неудержимо текущего времени. А время остановить невозможно. Как не в силах человека сделать так, чтобы вечно стояли весна и лето, так невозможно уберечь человека от разрушительного действия времени. Вот почему я не верю, что можно создать panacea vitae, которая дала бы людям вечную молодость.
— Жаль, — разочарованно бросил император. — Были у нас алхимики, которые уверяли, что открыли тайну panacea vitae. Правда, метод их был несколько сложен, поэтому нам хотелось, чтобы они сперва испробовали его на себе. Однако эти люди покинули наш город раньше, чем произошло их омоложение.
В уголках рта Есениуса заиграла улыбка. Он понимал, прекрасно понимал, почему алхимики исчезли еще до того, как окончился их опыт. Золото для них было куда дороже сомнительной молодости. Но императора было весьма трудно в этом переубедить.
— А вы, наш астролог Браге? Что вы думаете на этот счет? Не находится ли panacea vitae в какой-либо зависимости от звезд?
— Пусть извинит меня ваше величество, но такой зависимости мне еще не приходилось наблюдать. Но, если ваше величество пожелает, я направлю свои исследования именно в эту сторону.
— Нет, не надо. Нам казалось, что у вас уже есть опыт в этой области тайных наук. Но, если вам придется начинать все сначала, тогда не надо. Лучше продолжайте свои наблюдения небесных тел. Пожалуй, больше всего в этом осведомлен раввин Лев. Хорошо бы его позвать и спросить, как далеко он продвинулся в своих опытах со времени нашей последней встречи… Но как жаль! Ведь если верить вам, господин доктор, то невозможно приготовить даже lapis philosophorum![8]
Есениус знал о слабости императора к алхимии. Ведь во всей Европе говорилось, что на пражском Граде знаменитые алхимики стоят друг за друга горой и что каждый из них снискал у императора расположение, ласку и полный кошелек.
— Я не решаюсь высказать свое мнение об этом весьма важном предмете исследований алхимиков, ибо сам в этой области всего лишь ученик. В природе очень много неисследованного, о чем пока невозможно высказать определенные и всесторонние суждения.
Император в знак согласия закивал головой. Его вера в алхимию была непоколебима.
— Бог, — примирительно заговорил император, — приоткрывает перед некоторыми своими избранниками край завесы, за которой он скрывает от нас бесчисленные тайны своего могущества Мы убеждены, что к нам, христианам, он не станет относиться хуже, чем относился к ученым и мудрецам язычества. Например, к Гермесу Трисмегисту…
Гермес Трисмегист! Когда Есениус вошел в этот кабинет и увидел в центре его красно-черную фигуру императора, ему неожиданно вспомнилось это имя. Имя мифического египтянина, который якобы разгадал все великие тайны мира, сумел изготовить камень мудрецов, lapis philosophorum, и с его помощью стал превращать простые металлы в благородные — золото и серебро.
Сейчас император произнес это имя. И Есениусу показалось будто этим Гермесом Трисмегистом, «Гермесом трижды величайшим», как назвали его впоследствии греки, был он, этот загадочный черный человечек, который как никто из его современников погрузился в изучение тайных наук. Но что толку от этих наук, которые волею всяких магов и шарлатанов хранятся в тайне от непосвященных и, согласно древним традициям, передаются от одного к другому, как неразрывная цепь? А может, и от них все-таки есть какая-нибудь польза или же их нагромождение только еще больше запутывает лабиринт, в котором бродит его беспокойный дух? А может, этот дух не что иное, как Гермесова «табула смарагдина», малопонятная и запутанная. «Это правда, а не ложь, это определение бесспорно. То, что находится внизу, соответствует тому, что имеется наверху, а то, что имеется наверху, соответствует тому, что находится внизу, и наша цель — проникнуть в загадку этого явления. Все явления произошли из этого единого явления. Отцом его является солнце, матерью — луна. Носителем — ветер, кормилицей — земля…»
Красная отделка кабинета — это как бы отблеск пламени, пылающего в лаборатории алхимика, а он, этот черный загадочный маг, — новый Гермес…
Размышления доктора Есениуса неожиданно прервал трезвый голос императора:
