— Кто там! Что надобно!
— Я! — нетерпеливо отозвался Брыков. — Или не узнаешь?
— Кто? Что? — растерянно забормотал голос, и дверь отворилась. Старик Сидор приподнял фонарь, взглянул на Семена Павловича и закричал не своим голосом: — Барин! Милостивец! Ты жив! Павлушка! Степка! Антон!
Из комнат выскочили слуги и с криком радости стали целовать руки барина.
— Да что это вы? — спросил Семен Павлович.
— Как же! Мы думали, что ты, батюшка, помер.
— Чуть не помер! Ну, давай, старик, умыться, а ты, Степан, изготовь что-либо! Голоден я!
— Батюшка! — плача воскликнул Сидор. — Да у нас ведь нет ничего!
— Как? — Брыков оглянулся и только теперь с изумлением увидел, что квартира его пуста, стены ободраны. — Это что? — грозно крикнул он.
Сидор упал ему в ноги.
— Не виновен я ничуточки! Братец твой обобрал все!..
Семен Павлович слушал рассказ своего старого дворецкого и возмущался все сильнее и сильнее. Ну, положим, Еремей поторопился известить о смерти, но для чего же так торопиться брату? Что, разве его уйдет от него? Он нахмурился и нервно прошелся по комнате.
— Мне завтра в полк являться, и нет мундира! — сказал он. — Пошли Павлушку. Да нет! Я сам! — И, быстро надев шапку, он вышел из дома.
"Странная такая поспешность! — думалось ему. — Я ли не помогал брату, и вдруг?… А если я умер бы? Даже сам не поехал, а посылать Сидора. Ну, брат, брат!"
Он постучал в дверь квартиры брата.
Через минуту послышались шаги, и распахнулись двери в темные сени. В тот же миг раздался испуганный возглас Еремея. Он отворил дверь и не поверил своим глазам. Перед ним, ярко освещенный луной, бледный и исхудавший, стоял его умерший барин.
— Свят, свят, свят! С нами крестная сила! — орал Еремей, пятясь вглубь.
Семен Павлович вошел следом за ним, говоря:
— Чего орешь, дурак? Разве не узнал барина?
— Что за крик? Кто тут? — раздался грубый голос Дмитрия, и он, распахнув двери, остановился в своей гостиной, запахиваясь в шелковый халат.
Семен Павлович переступил порог и с горькой усмешкой сказал:
— Это — я, брат! Не ждал?
Дмитрий побледнел и отскочил, словно ужаленный.
— Ты… ты не умер? — растерянно пробормотал он. Семен Павлович с укоризною покачал головой и произнес:
— Как видишь, я словно испытать тебя хотел… Поторопился ты…
Дмитрий с бледным, искаженным лицом опустился на диван и бессильно забормотал:
— Я, собственно… чтобы сберечь… все расхитили бы… обыкновенно… я, я… я ехать хотел! Как же я рад, Семен! — вдруг словно опомнился он и бросился к брату.
Но тот резко отстранил его:
— Оставь, я верю. Я только пришел к тебе за своими вещами. Мне завтра к шефу быть надо, так мундир и прочее. Ты ведь все взял…
— Сейчас, сейчас! — суетливо проговорил Дмитрий и, бросившись в соседнюю комнату, закричал: — Эй! Федька!
— Так ты мне с Еремеем и пришли! Сейчас только! — сказал Семен Павлович.
— Мигом! — покорно согласился Дмитрий.
Семен Павлович ушел; едва он вышел, Дмитрий позвал Еремея и накинулся на него:
— Да ты что же это, собака? А? Нарочно! Обман?
Еремей отодвинулся от его сжатых кулаков и развел руками:
— Я что же? Я все сделал! Во-о сколько выпил. И Влас меня гнал: скажи, говорит, умирает!
— Ах ты, скот, скот! — Дмитрий злобно запахнулся в халат и, опустившись на диван, задумался: — Вот, все теперь придется отдавать назад снова и опять оставаться при драных стульях… И с Машей Семен обвенчается!
Лицо Брыкова потемнело и исказилось бешенством.
На другой день Семен Павлович, одетый по всей форме, явился к шефу полка полковнику Авдееву. Это был мужчина чуть не семи футов роста, назначенный императором из гатчинских батальонов. Добродушный и веселый дома, он был строгим формалистом на службе.
— Честь имею, — начал Семен Павлович, но Авдеев тотчас перебил его, махнув рукою:
— Нет тебя, поручик! Нет! Выбыл ты из полка нашего!
— Я не подавал господину полковнику прошения, а моя служба…
— Добрая, что говорить, — снова перебил его полковник, — только выбыл ты за смертью. Так и в приказ прописано.
— А ежели я жив и вернулся?
— Не мое дело! В приказе самого императора так значится… Я… я не смею.
— То есть как? — совершенно растерялся Брыков. — Значит, я умерший? Но я жив!
— Не мое дело!
— Так что же я? Кто?
— Вы? Поручик Брыков, выбывший за смертью из полка. Покойник! — сказал Авдеев и сам в недоумении пожал плечами. — Вот и поди!
— Что же мне делать?
— Не знаю, друг, — со вздохом сказал Авдеев, — а в полк тебя взять не могу. Съезди-ка ты к Архарову. Человек он добрый, авось надоумит!
Семен Павлович вышел от Авдеева совершенно расстроенный.
— Брыков! Семен Павлович! Ты ли это? А мы-то тебя похоронили! — с этими возгласами окружили его товарищи, шедшие из казарм после ученья.
Семен Павлович дружески поздоровался cо всеми.
— Идем ко мне! Пунш сделаем! — повторил Ермолин, и все гурьбой пошли к нему на квартиру.
— Братцы, — сказал Семен Павлович, обращаясь к товарищам. — Что со мной сделали? Скажите на милость?
— А что такое? — спросили все.
Брыков рассказал про беседу с шефом и спросил:
— И кто поторопился меня в покойники записать?
— Да братец твой! — ответил белокурый офицер. — Он на твое добро зарился.
— Что же ты теперь делать будешь, а?
— Что? Вот схожу к Ивану Петровичу Архарову. Он, говорят, добрый.
В это время внесли на подносе большую чашу пунша.
— А пока что, — воскликнул Ермолин, — за здоровье покойника! Ха-ха-ха! Пей, Сеня!
— Истинно за здоровье покойника! Ура!
Семен Павлович чокнулся со всеми и выпил, но в его сердце не было веселья. Смутное беспокойство овладело им и не давало вздохнуть свободно.
— Прощайте, господа, — сказал он, — не до питья мне! Завтра с новостями приду!
Его не стали задерживать и дружески простились с ним.
Семен Павлович вышел из казармы, и первая его мысль была о Маше.
"Надо к ней! — подумал он и беспечно решил: — Если не примут на службу, ну, что-ж делать? Я и сам хотел в отставку подавать. Уедем — и все!"
В первый миг, когда Маша обняла Семена Павловича и почувствовала на своей щеке его поцелуй, она чуть не умерла, так сильно было ее волнение. После того как она услышала страшную весть о его смерти, жизнь потеряла для нее смысл, и она собралась в монастырь. Отец топал ногами и грозил ей проклятием, но она повторяла одно:
— Ни за кого, кроме Сени, не выйду!.. Умер он, и жених мой — Христос!
— Насильно выдам! — злобно кричал старик.
— Умру, а ничьей женой не буду! — твердила Маша.
Старик понял, что с ее упорством ничего не поделать, и зорко следил за дочерью, боясь, что она действительно выполнит угрозу.
И вдруг вернулся тот, кого они считали покойником. Старик растерялся, а Маша обезумела от радости.
— Милый, дорогой! — шептала она, не находя других слов. И не отходила от своего жениха, молча целовавшего ее руки.
— Кхе-кхе-кхе, — смущенно смеялся отец-старик, — вот, значит, и за свадебку.
— Нельзя сразу, — ответил Брыков.
— А почему?
— Да вот! — И Семен Павлович рассказал всю неприятную историю, связанную с его мнимой смертью.
Старый приказный покачал головою.
— Гм… гм… — сказал он, — трудное дело, мой батюшка! Тут самая суть, что приказ-то государев? Да? Ну, вот и оно! Кто сей приказ, кроме него, изменить может?
— Не может же быть, чтобы он не признал меня живым! — засмеялся Семен Павлович. — И наш шеф, и я думаем, что генерал-губернатор вступится.
— Милый, — воскликнула Маша, — да не все ли равно? Ну, вышел ты из полка; так уедем к тебе в имение и там мирно жить будем.
Старик насмешливо покачал головой, подумав: "Не будь ты жених моей Маши, я показал бы тебе, чего ты теперь стоишь", — но промолчал. Семен же Павлович только кивнул головой и пожал руку Маше. Они были молоды, любили друг друга, да и кому в эти минуты могла прийти мысль, что живой человек зачислен в мертвецы и нет ему воскресения?
— Завтра я по своим делам отправлюсь и в церковь зайду, — сказал Семен Павлович, прощаясь с Федуловыми.
На другой день он принялся хлопотать, и с этого времени начались его мытарства.
Император Павел, очень ценя деятельного, расторопного и преданного Архарова, был совершенно спокоен за благоустройство столицы и пожелал иметь такого же человека и в Москве. В разговоре об этом Николай Петрович Архаров очень ловко сумел порекомендовать государю своего брата, Ивана Петровича, жившего в деревне на покое. Император немедленно вызвал последнего в Петербург, произвел в генералы от инфантерии, наградил орденом Анны первой степени, дал тысячу душ крестьян и назначил его в Москву в помощники князю Долгорукому в качестве второго военного губернатора.
