Ознакомительная версия.
переправой, а Пахомова — на противоположный
берег Оки.
Из-за прибрежных ларей и домишек выехал
Пожарский. Конь его слегка беспокоился» шел неровно,
но воевода сидел прямо, озабоченно поглядывая на
реку. Рядом — молодой воин на горячем белом коне,
с развернутым знаменем.
Позади воеводы — три пары нарядно одетых
всадников, с распущенными знаменами поместной
конницы и городского войска. Малиновые, зеленые,
желтые полотнища, расшитые парчой и травами, то и
дело закрывают собой рослых молодых воинов, с
трудом сдерживающих своих скакунов.
Через плечо у каждого всадника — берендейка с
патронами, рог с порохом, сумка для оружия, пуль и
других припасов.
Пожарский построил его так, чтобы оно не
бросалось в бой, по татарскому обычаю, — как это было
заведено прежде — нестройной, густой ордой, надеясь
на победу врукопашную.
Дмитрий Михайлович кое-что заимствовал и у
шведов и у поляков. Биться по-старинному, и
огненным и лучным боем, он строго-настрого запретил,
приучив конницу и пехоту к правильному
наступлению на врагов, чтобы одна помогала другой, а пушки
помогали бы им обоим.
Минин по-хозяйски разглядывал одежду, обувь,
вооружение проходивших мимо полков.
Весело приветствовал он рукой чувашского
военачальника Пуртаса, ехавшего на низенькой
волосатой лошаденке впереди чебоксарских всадников. Пур-
тас был храбрый и умный воин. Вез него не было в
последние дни ни одного схода в земской избе.
Чуваши, одетые пестро, не все были вооружены
огнестрельным оружием — многие из них имели луки.
За чувашами прошел смешанный пехотный полк,
составленный из марийцев, мордвы, удмуртов. После
них, с трудом соблюдая тихую поступь, следовала
низкорослая подвижная татарская конница,
движущийся лес копий. Ее вел Мурза Гиреев. А йотом —
казаки, которыми предводительствовал украинец
Зиновий. Он весело крикнул Минину:
— Здорово, братику! Гляди, каких славных та
лыцарей до себе прийняли! — И он с гордостью
кивнул на товарищей.
За конницей и пехотой потянулись телеги с
легким нарядом и ядрами. Среди смоленских
пушкарей под началом Гаврилки находился и сын Козьмы,
Нефед. А в самом хвосте ополчения длинной верени-
цей растянулся обоз с продовольствием, с
полотнищами шатров, с досками разборных мостов, с
запасными одеждами и доспехами.
Минин, опустив поводья, тихо следовал позади
обоза. Мысленно он подсчитывал, на какое время ему
теперь хватит хлеба и мяса.
— Родион. — сказал он подъехавшему Мосееву,—
в Балахне бей челом... Хлеба еще надо... Сколько
продадут. Да и в Василеве рыбы не достанем ли...
Боюсь, нехватит нам и до Юрьевца!..
Ополчение благополучно перешло Оку.
Минин последним сошел со льда.
14. Ярославль
Ополчение двинулось не прямой Московской
дорогой, а по правому, нагорному берегу Волги,
направившись к Ярославлю.
Гаврилка Ортемьев как пушкарь ехал верхом на
одной из лошадей, тащивших телегу с пушкой. Он
весело улыбался, посматривая кругом на своих
товарищей-ополченцев. Наконец-то сбылась мечта
ополченцев! Наконец-то вышли из Нижнего на
выручку Москвы!
Перед выступлением в поход Пожарский объявил
всему войску о том, почему он не повел ополчение
прямой дорогой на Москву. По пути в Ярославль к
нижегородцам должны были присоединиться многие
новые ратные люди, в том числе большой отряд
юрьевских татар. Кроме того, надо было наладить мир
со шведами, угрожавшими нападением с тыла. Да и
запастись новым оружием, новым продовольствием
тоже не мешало.
Ополченцы одобрили разумное решение своих
полководцев.
— Так-то лучше, — говорили они. — Тихая вода
берега подмывает и плотины рвет.
Мартовское солнце сильно пригревало землю.
Днем дороги распускались: снег таял, пересекали
путь мелкие речушки и ручьи — итти было трудно,
вязли ноги, проваливались кони, телеги в оврагах.
Однако ничто не могло поколебать настойчивости и
бодрости ратных людей. И пешие, и конные, и
пушки, и обозы, растянувшись длинной живой верени-
дей по высокому нагорью, неудержимо продвигались
'все дальше я дальше.
Лица воинов были суровы, упрямы; конные
знаменосцы высоко держали над головами воинов
сотканные нижегородскими женщинами знамена. Пушкари,
сидя на телегах, любовно придерживали руками
отлитые в Нижнем орудия.
Люди в обозах на своих плечах вытаскивали из
снежной топи тяжелые, груженные доспехами и
продовольствием телеги.
Остался позади Нижний Новгород, осталась
позади и Балахна с Юрьевцем, а затем Кинешма, Плёс,
Кострома, и наконец ополчение вступило в
Ярославль.
Встреча в Ярославле была еще радушнее, чем в
прежде встречавшихся на пути городах. И то
сказать, сколько страхов натерпелись ярославцы, пока
дождались ополчения! Давно поляки зарились на
этот город, ключ к северным городам, не тронутым
войной. Как самых дорогих, родных людей приняли
ярославцы ополченцев.
Минин и Пожарский, как это было и в Нижнем,
собрали «общий совет», который впоследствии стал
называться «советом всея земли». В состав его
вошли избранные народом представители разных
городов и ополченские воеводы. Здесь же, в Ярославле,
для управления государством было избрано правитель-
ство. Оно состояло из нескольких приказов, то есть
учреждений, ведавших денежными, земельными и
другими государственными делами.
Правительство это рассылало свои грамоты по
всей стране, призывая жителей даже самых
отдаленных уголков государства на борьбу с общим врагом,
с польскими панами.
Гаврилке приходилось не раз бывать в карауле у
воеводской избы. Он видел, как Пожарский даже
ночью писал со своими дьяками воззвания в иные
города и как скрывались во тьме ночной всадники,
увозившие его грамоты.
Гаврилка же был свидетелем того, как
подосланный врагами ополчения казак покушался на жизнь
Пожарского, когда он осматривал пушки перед
выходом из Ярославля в Москву. Покушение не удалось:
Пожарского спас другой казак, загородив собой
воеводу.
Четыре месяца простояло ополчение в Ярославле.
Много было сделано полезного за это время, а главное,
ополчение окрепло численно, запаслось хлебом и
хорошо оделось и вооружалось.
В конце июля 1612 года, в один из ярких
солнечных дней, улицы Ярославля огласились звуками
боевых труб и боем литавр. Нижегородское ополчение
начало готовиться к походу. Все население города
высыпало на городские валы. Загудели колокола,
заиграли рожки гудошников, и понеслась их песнь но
окрестностям:
«Уж оседланы кони добрые,
Уж отточены копья меткие.
Рать усердная лишь приказа ждет,
Чтоб пуститься ей в путь намеченный».
Опять Гаврилка и его товарищи взвалили свою
«сестричку» (так они звали пушку) на телегу, за-
прягли коней, и опять Гаврилка сел на одного из
запряженных цугом коней.
Двинулись!
«Ах, прости-прощай
Уж ты, батюшка мой
Ярославль-город!..»
15. В Москве
20 августа ополчение увидало Москву.
К заставе, навстречу ополчению, выехал князь
Трубецкой, веселый, нарядный, на белом коне,
окруженный своими атаманами. Встреча была
дружественной, но на приглашение Трубецкого стать
лагерем у него в таборах, восточнее Кремля, Пожарский
ответил отказом. Трубецкой сразу переменился —
сухо улыбнулся, надменный, с недобрыми маленькими
глазками. Он молча повернул коня и ускакал
обратно в свой лагерь.
Теперь один Трубецкой верховенствовал в
подмосковном ополчении: Ляпунов был убит, а Заруц-
кий, сметив, что с приходом в Москву нижегородцев
ему не сдобровать, бежал в южные степи.
Ополчение расположилось в том месте, которое
заранее наметили Пожарский и Минин, — в
соседстве с прежде посланными нижегородскими полками,
у Арбатских ворот. Здесь сообща с московскими ра-
зоренцами в одну ночь возведено было сильное
укрепление. На другой день Трубецкой опять прислал
приглашение соединиться с ним на Яузе, и оно
Ознакомительная версия.
