Ознакомительная версия.
– Не забывайте старое правило – с рапирой надо обращаться так, словно у вас в руке птица: держите ее достаточно мягко, чтобы не раздавить, и в то же время крепко, чтобы не дать ей улететь… В особенности это касается вас, дон Франсиско. У вас скверная привычка оставаться безоружным посреди поединка.
– Да, маэстро.
– Не будем терять времени. За дело, господа.
В зале послышался тихий звон рапир. Юный Касорла блестяще повел атаку; стремительный, ловкий, он двигался с легкостью перышка. Его противник, Альварито Саланова, парировал сдержанно: когда грозила опасность, делал шаг назад вместо того, чтобы проворно отскочить; упрямо оставался на месте, когда Касорла предлагал ему более активный бой. Вскоре их роли поменялись. Теперь нападал Саланова и, готовый отразить самую суровую атаку, явно терял терпение. Так, меняясь ролями, они продолжали поединок до тех пор, пока Пакито [24] Касорла не допустил серьезную ошибку, вынудившую его интенсивно защищаться после неудачного нападения. Издав торжествующий возглас, его противник с яростью бросился в атаку и дважды уколол Пакито в грудь.
Дон Хайме нахмурился и приостановил поединок, выставив свою рапиру между двумя юношами.
– Должен сделать вам замечание, господа, – сказал он строго. – Безусловно, фехтование – это искусство. Но нельзя забывать, что это еще и точная наука. Не важно, какое у вас оружие – боевая шпага или рапира с безопасным наконечником: беря его в руку, вы не имеете права относиться к вашим действиям как к забаве. Если вам взбрело в голову поиграть, для этого есть обруч, волчок или оловянные солдатики. Я понятно говорю, сеньор Саланова?
Юноша с готовностью кивнул. Его лицо все еще закрывала маска. Серые глаза маэстро смотрели на него сурово.
– Вы не удостоили меня удовольствия слышать ваш ответ, сеньор Саланова, – добавил он холодно. – Кроме того, я не привык беседовать с людьми, не видя их лица.
Юноша пробормотал извинение и снял маску; его щеки пылали словно мак. Он смущенно уставился в пол.
– Я спрашиваю: понятны ли вам мои слова?
– Да, сеньор.
– Не слышу ответа.
– Да, маэстро.
Дон Хайме окинул взглядом учеников. Юные лица смотрели на него напряженно и внимательно.
– Главное правило этого сложнейшего искусства, этой науки, которой я стараюсь вас обучить, можно передать одним-единственным словом: целесообразность…
Альварито Саланова поднял глаза и посмотрел на юного Касорлу; тот прочел в его взгляде с трудом сдерживаемую ярость. Разговаривая с учениками, дон Хайме опирался на поставленную наконечником в пол рапиру.
– Лучше избегать, – продолжал он, – бравады и дерзких подвигов, один из которых нам только что продемонстрировал дон Альваро; кстати, будь в руке у его противника боевая шпага, а не учебная рапира, такой подвиг мог бы обойтись ему очень дорого… Ваша цель – вывести противника из боя спокойно, быстро и целесообразно, с наименьшим риском с вашей стороны. Никогда не наносите два укола, если достаточно одного; второй может повлечь за собой опасные последствия. Никаких петушиных прыжков или чрезмерно элегантных атак: это отвлекает наше внимание от главной задачи – избежать гибели и, если это необходимо, убить противника. Фехтование – это прежде всего вещь практичная.
– А мой отец говорит, что польза фехтования только в том, что оно укрепляет здоровье, – вежливо возразил старший Касорла. – Англичане называют это словом «спорт».
Дон Хайме взглянул на своего ученика так, словно услышал откровенную ересь.
– Вероятно, у вашего отца есть повод, чтобы это утверждать. Но у меня иное мнение: фехтование – это нечто несоизмеримо более важное. Это точная наука, высшая математика; сумма определенных слагаемых неизменно приводит к одному и тому же результату: победе или поражению, жизни или смерти… Я здесь с вами не для того, чтобы вы занимались спортом; вы постигаете целостную систему и однажды, защищая отечество или собственную честь, сможете оценить ее в полной мере. Мне безразлично, каков человек: силен или слаб, элегантен или неряшлив, болен чахоткой или совершенно здоров… Важно другое: со шпагой или рапирой в руке он должен чувствовать превосходство над любым противником.
– Но ведь существует и огнестрельное оружие, маэстро, – робко возразил Манолито де Сото. – Пистолет, например: он намного серьезнее шпаги, и с ним у всех равные шансы. – Он почесал нос. – Это как демократия.
Дон Хайме нахмурился. Его глаза смотрели на юношу с бесконечным презрением.
– Пистолет не оружие, а уловка жалких трусов. Если один человек хочет убить другого, он обязан делать это лицом к лицу, а не издалека, будто жалкий разбойник У холодного оружия есть этическое преимущество, которого недостает огнестрельному… Шпага, господа, это существо мистическое. Да-да, фехтование – мистика для благородных людей. Особенно в нынешние времена.
Пакито Касорла поднял руку. Он явно сомневался в словах дона Хайме.
– Маэстро, на прошлой неделе я прочел в «Просвещении» статью о фехтовании… Там говорилось, что современное оружие сделало это искусство совершенно ненужным. И что рапиры и шпаги отныне лишь музейные экспонаты…
Дон Хайме покачал головой. Как ему опостылели подобные рассуждения! Он посмотрел на свое отражение в зеркалах, развешанных на стенах: старый учитель в окружении последних верных учеников. Сколько они удержатся подле него?
– Это лишь повод для того, чтобы сохранять верность, – ответил он печально. Никто не понял, что именно имел он в виду: фехтование или себя самого.
Альварито Саланова стоял перед ним, держа маску под мышкой и опершись на шпагу. На лице у него появилась скептическая гримаса.
– Возможно, когда-нибудь учителя фехтования вообще исчезнут с лица земли, – произнес он.
Стало тихо. Дон Хайме рассеянно глядел куда-то вдаль, словно там, за стенами зала, он различал неведомые миры.
– Да, возможно, – пробормотал он, созерцая нечто, доступное лишь ему одному. – Но вы, мои ученики, должны мне поверить: в тот день, когда последний учитель фехтования окончит свой земной путь, все благородное и святое, что таит в себе извечное противоборство человека с человеком, уйдет в могилу вместе с ним… И останутся лишь трусость и жажда убивать, драки и поножовщина.
Ученики слушали его внимательно, но они были еще слишком молоды, чтобы понять смысл его слов.
Дон Хайме пристально всматривался в их лица. Его взгляд остановился на Альварито Саланове.
– Должен признаться, – морщинки заиграли вокруг его смеющихся, ироничных, печальных глаз, – я не завидую тем, кому суждено пережить войны, которые человечество будет вести лет через двадцать или тридцать.
В этот миг в дверь постучали, и то, что произошло далее, навсегда изменило жизнь учителя фехтования.
Двойная ложная атака служит для того, чтобы сбить противника с толку. Она начинается точно так же, как простая атака.
Он поднялся по лестнице, нащупывая краешек записки, лежавшей в кармане его серого сюртука. Ее содержание было ему не вполне понятно:
Донья Адела де Отеро просит учителя фехтования дона Хайме Астарлоа прийти к ней домой по адресу: улица Рианьо, дом 14, завтра в семь вечера.
С уважением,
А д. О.
Перед выходом дон Хайме тщательно привел себя в порядок: записку ему, должно быть, написала мать его будущего ученика, и ему хотелось произвести наилучшее впечатление. Подойдя к незнакомой двери, он поправил галстук и постучал тяжелым бронзовым кольцом, вдетым в ноздри декоративной львиной головы. Затем достал из жилетного кармана часы: было без одной минуты семь. Он немного подождал, прислушиваясь к легким шагам, которые приближались к двери по длинному коридору. Засов отодвинулся, и появилось смазливое личико горничной, обрамленное белым чепцом. Взяв его визитную карточку, девушка удалилась, а дон Хайме вошел в маленький, со вкусом обставленный холл. Жалюзи были опущены; через открытые окна доносился шум экипажей, проезжавших по улице двумя этажами ниже. В холле стояли высокие вазы с экзотическими растениями, роскошные кресла, обитые алым шелком; на стенах висела пара неплохих картин. Он подумал, что его будущие клиенты, по-видимому, богаты, и обрадовался. В его положении это было очень кстати.
Вскоре горничная вернулась и, взяв у него перчатки, трость и цилиндр, пригласила в гостиную. Он проследовал за ней в полумраке коридора.
Гостиная была пуста, и, сложив руки за спиной, он прошелся взад и вперед, внимательно рассматривая окружавшее его изысканное убранство. Последние лучи заходящего солнца, проникая в комнату через полуспущенные шторы, постепенно бледнели на скромных обоях в бледно-голубой цветочек. В подборе мебели чувствовался отменный вкус; над английским диваном висела картина известного художника XVIII века: одетая в кружева девушка, задумчиво качаясь на качелях в саду, обернулась, ожидая, что вот-вот появится кто-то желанный. В углу стояло фортепьяно с откинутой крышкой, на пюпитре белели ноты. Он подошел поближе: «Полонез фа-минор», Фридерик Шопен. Владелица фортепьяно была, без сомнения, образованной дамой.
Ознакомительная версия.
