– Т-т-ты п-п-по-ч-чем-му н-не сп-пишь? – спросил он Севера, клацая зубами и мечтая скорее добраться до теплой постели.
– Не могу, – отвел тот глаза, опустив длинные ресницы.
– Брось, пора ее забыть. Сколько лет прошло!
– Без тебя знаю. Просто все происходило в этих стенах, и мне, когда я сюда приезжаю, иногда становится очень тоскливо.
– А я-то ломаю голову, с чего это мой друг заделался пьяницей! Пойдем, ты совсем замерз, да и я скоро умру от холода. Посмотри, у меня вся туника мокрая, и волосы на голове потихонечку превращаются в льдинки. Пойдем же! Там тебя такая красоточка ждет!
– Да не нужна она мне!
– Если не нужна, отдашь мне, а то, боюсь, одна девица меня уже не отогреет. Если тебе не спится, мы можем сыграть в кости, но только в тепле. Ну пойдем, как друга прошу!
Так, уговаривая приятеля, точно малого ребенка, стремительно трезвевший Каризиан довел его до спальни и, предварительно выставив оттуда сонную танцовщицу, проследил, чтобы Север забрался в постель. Ему было жаль друга, чья сердечная рана, нанесенная когда-то отцом, все еще кровоточила. Кто бы мог подумать, что гуляка и дамский угодник может много лет страдать по рабыне, которую уже нельзя вернуть!
Дождавшись, когда Север, наконец, уснул, Каризиан, крадучись, выбрался из его комнаты во двор и только собрался вдохнуть полной грудью холодный воздух, как вдруг огромная ручища схватила его за глотку так, что бедняга едва мог дышать.
В полной уверенности, что на него напали разбойники, не отличавшийся храбростью сенатор замычал что-то неразборчивое, готовясь к худшему, но в тот момент, когда мрачный бог Танат уже приготовился исторгнуть его душу, рука убийцы разжалась, и полузадушенный гость Валериев Максимов, хватая ртом воздух, рухнул на холодный мраморный пол. Пытаясь понять, что произошло, бедняга поднял голову и, к своему величайшему удивлению, разглядел в слабом свете звезд Марка – верного телохранителя Севера, всматривавшегося в свою жертву с не меньшим удивлением.
– Ах ты убийца, – просипел Каризиан, безуспешно пытаясь понять, за что его только что душил человек, преданный префекту до кончиков ногтей.
– Простите, сенатор, – взмолился оторопевший охранник, переминаясь с ноги на ногу. – Я не узнал вас в темноте. Я, того… Хотел посмотреть, как префект себя чувствует. Прихожу – его нет. Пошел искать – не нашел. Возвращаюсь, смотрю – кто-то крадется из его комнаты. Подумал, не убийцы ли? Знаете, сейчас здесь много лихих людей развелось. Простите! Юпитером клянусь, я не виноват!
– Пошел отсюда, – замахала на него руками жертва излишней преданности. – Смотреть надо, кого душишь, дурак безмозглый!
Огорченный Марк тут же растаял в темноте, а Каризиан поплелся к себе в спальню. От пережитого потрясения голова снова начала разламываться на части, и он едва нашел в себе силы доползти до постели. Забравшись под одеяло, он обхватил теплую со сна девицу так, что та от неожиданности взвизгнула и, неправильно истолковав поведение друга хозяина, потянулась к нему с поцелуями. Но Каризиан, просипев «Отстань!», закрыл глаза и, согревшись, провалился в тяжелый сон без сновидений.
Последнее, о чем успел подумать измученный приключениями любитель покоя и комфорта, что, если гладиатрисса окажется такой, как ему описывал Федрина, то она отлупит Марка, и это самое малое из того, что тот заслужил. Полные губы сибарита растянулись в довольной усмешке, и он, наконец, заснул.
– Эй, скифянка, что загрустила?
Оторвавшись от невеселых мыслей, рыжево лосая, крепко сбитая девушка с россыпью за бавных веснушек на носу, улыбнулась высокому статному мужчине, с любовью глядящему в ее зеленые глаза. Мощная фигура атлета и шрамы на лице и руках красноречиво свидетельствовали, что его жизнь прошла в непрерывных боях.
– Ты ошибся, Ферокс, просто я любуюсь облаками. Может быть, несколько дней назад они проплывали над моим домом на берегу Данаприса, а спустя много-много дней прольются дождем в твоей Британии. Они видят все на земле. Может, вон за тем облаком, похожим на голову волка, прячется кто-то из богов и смотрит на нас…
– Ну ты даешь! – мужчина не мог скрыть восхищения. – Вместо того чтобы думать о сегодняшнем бое, разглядываешь небесных волков! Каковы же мужчины в вашем племени, если даже женщины полностью лишены страха!
Она заразительно по-девчоночьи расхохоталась.
– Не говори ерунды! Я ужасная трусиха. Просто понимаю, что, невзирая на твою выучку, все равно когда-нибудь останусь лежать на арене. Разве Камилл меня отпустит?
– Ну, ты зря жалуешься на него. По-моему, наш ланиста просто золото по сравнению с другими.
– Да я не об этом… Камилл ко мне добр, но свободу не даст ни под каким видом.
Ферокс пожал плечами и присел рядом с девушкой на стоящий посреди заднего двора гостиницы ларь с конской амуницией, которую Ахилла начищала с раннего утра. Они помолчали каждый о своем.
Девушка думала о бескрайней степи, где растет трава, скрывающая всадника с головой; о диких конях, дерущихся с волками; об отце, попавшем в плен и породнившемся с чужаками; о деде, показывающем ей, пятилетней девчонке, как натягивать лук; и боевом кличе матери, до последней капли крови защищавшей дом с мечом в руках.
А мужчина вспоминал как его, раненого ицена, после боя сковали цепью с другими соратниками побежденной Боудикки и, погрузив как скот на корабль, повезли в неизвестность. Он потерял все: честь, свободу, дом, молодую жену и двух малышей. Где они сейчас? Помнят ли его? Скорее всего, нет. Даже если он вернется, мир уже не будет прежним.
– А тебе она нужна?
– Что, свобода? Конечно! Я хочу увидеть мир!
– Ты и так видела гораздо больше, чем все римские матроны вместе взятые. Сколько миль мы прошли из Мёзии, прежде чем оказались здесь, в двух шагах от Вечного города?
– Ферокс, еще немного, и ты начнешь меня убеждать, что рабство – это высшая форма свободы!
– Ого, ты заговорила как настоящий философ. Похоже, что общение с учеными бродягами в Эпире для тебя не прошло даром!
Она шутливо, но довольно болезненно ткнула приятеля кулаком в бок. Он попытался схватить девушку в охапку. Завязалась борьба, в результате которой Ахилла оказалась в кольце мощных рук прижатой к накачанной груди мужчины. Она подняла раскрасневшееся лицо:
– Отпусти меня, пока Камилл не заприметил! Или мало прошлого раза, когда ты просидел целый день на солнцепеке в колодках?
Мужчина вздохнул и, разжав объятия, отодвинулся от девушки.
– Но ты же знаешь, как я тебя люблю!
– Знаю, – она опустила рыжую, как степной пожар, голову и закусила обветренную губу. – И я бы хотела быть с тобой, но Камилл…
– Вот гнусный червяк! – забыв о том, что сам только что защищал ланисту, Ферокс сжал кулаки, отчего взбугрились мышцы рук. – Я ему как-нибудь шею сверну!
– И тут же будешь убит. И не попадешь домой к жене и детям. Я же знаю, о чем ты мечтаешь. И если обретешь свободу…
– Никогда этого не будет!
– …если обретешь свободу, тут же забудешь обо мне. Не надо, милый! Если кто-то из нас выйдет из строя, всем придет конец. У нас и так почти вся труппа зализывает раны. Еще одно такое выступление, как в Капуе, и драться будет некому. Хозяин прав: народ ходит посмотреть только на нас с тобой, ну, может, еще на Ворона с Квинтом, остальные пока не в счет. Он мне недавно говорил, что если боги не устроят маленькое чудо, то мы помрем с голоду. Так что лучше пойдем разомнемся, а то скоро ехать к этим… как их… Валериям Максимам, что ли…
Прихватив деревянные рудисы, они пошли к площадке, отгороженной невысоким заборчиком от вечно путающихся под ногами кур и зевак. На маленьком пыльном пятачке была вкопана пара палусов – деревянных столбов с боковыми выступами, на которых гладиаторы отрабатывали удары.
Они заняли позицию друг против друга и подняли мечи. Ферокс удовлетворенно оглядел с головы до ног свою подопечную, которая стояла, словно взведенная пружина, готовая парировать любой удар, ловя глазами не только движения его рук, но и направление взгляда.
– Я сегодня хочу показать тебе парочку приемов, за которых мужчину-гладиатора могут растерзать недовольные зрители, но тебе, как женщине, это сойдет с рук. Начнем с ударов по ногам. Если противник выше и крупнее тебя и ты чувствуешь, что не с состоянии с ним справиться, падай и бей по ногам под нижнюю кромку поножа. Не коли, а руби.
– Я его навсегда изуродую!
– Я же не предлагаю тебе отсечь ему ноги. Но, если ударишь как надо, можешь их только травмировать. Толпа тебя освищет, но зато ты сравняешь шансы. Давай попробуем. Считай… О, кажется у нас неприятности!
Хорошо знавший своего ланисту, гладиатор сразу понял, что произошло что-то недоброе. Обычно неторопливый, сохраняющий в самых щекотливых ситуациях олимпийское спокойствие, Камилл сейчас почти бежал, и белоснежная тога, которую он надевал на важные переговоры, развевалась за его спиной уродливыми крыльями.
