взгляду. В многомиллионных людских недрах столицы вызревали свои касты и сословия криминального и полукриминального типа. Крепла и множилась чиновничье-бюрократическая рать, которая при Хрущёве окончательно очнулась от испуга сталинских репрессивных времён. А при Брежневе, склонном к сибаритству и умиротворению, власть всё глубже и глубже погружалась в свои интересы, а не всего народа. Нефтедоходы второй половины шестидесятых и первой половины семидесятых годов создавали одурманивающую иллюзию вечного благополучия. Стареющее руководство страны уже не могло эффективно управлять народным хозяйством.
Этот ползучий процесс деградации вызывал недовольство и сопротивление у мыслящих, критически настроенных людей. Диссидентское движение отражало эти протестные настроения, стремилось достучаться до Кремля. Но в ответ следовала репрессивная реакция, обвиняющая поголовно всех диссидентов в услужении Западу. Очевидно, под протестной маской скрывались и явные предатели, пособники иностранных разведок. Но здоровое ядро диссидентского движения составляли патриоты, болеющие за будущее страны в её социалистическом обличье.
Однако яростное отстаивание партийно-бюрократической верхушки своего статус-кво у многих посеяло сомнение уже и в правильности социалистического выбора. Так началась ревизия всей нашей прошедшей жизни после октября семнадцатого года. Но это случилось позже, когда после «гонки на катафалках» — после скоротечных смертей Брежнева, Андропова и Черненко генсеком стал Михаил Горбачёв, которого в народе окрестили Мишкой Меченым за большое родимое пятно на залысине.
После провала на экзаменах в МГУ я не захотел возвращаться в районный поселок Курманаевку — в газету, где состоялись мои первые журналистские шаги. Душа странника требовала новых впечатлений, знакомства с новыми людьми. Вместе с таким же несостоявшимся студентом ростовчанином Толей Курочкой мы узнали о вакансиях в районной газете Целиноградской области и решили двинуть туда.
Городок Державинск, где располагалась редакция газеты «Целинное знамя», в каком-то роде был для меня уже родным. Здесь проживали со своими семьями две моих старших сестры — Мария и Вера. Они и помогли нам обустроиться на первых порах. Толя Курочка, однако, не вынес спартанских условий местной жизни и вскоре укатил в Ростов-на-Дону. А мне было не привыкать к суровому быту, и я окунулся с головой в жизнь районного газетчика.
Район, по которому я колесил и днем и ночью, представлял из себя десятка два гигантских зерновых совхозов, несколько элеваторов, автобаз и строительных механизированных колонн. В них работали не только первоцелинники. Сюда съезжалось и свежее пополнение изо всех уголков Союза. Было много украинцев, белорусов, армян. Казахи жили отдельными редкими аулами и занимались в основном скотоводством. Взаимоотношения были мирными, если не дружескими. Во всяком случае никаких инцидентов на национальной почве не было и в помине. А молодёжные стычки случались исключительно из-за девушек или по пьяной лавочке.
Молодость и романтический склад характера определял тональность моих публикаций в «Целинном знамени». Я охотно писал зарисовки и очерки о первоцелинниках, отыскивал людей с интересными судьбами и рассказывал о них. Не помню, чтобы в газете были какие-то серьезные критические публикации. Редактор Николай Сергеевич Колинко, ставший впоследствии помощником или советником самого Нурсултана Назарбаева, исповедовал идею исправления нравов.
Конечно, проще было писать назидательные корреспонденции о брошенных стареющих матерях, об алиментщиках, мелких воришках, прогульщиках и пьяницах. О них газета и писала. Но капитальные проблемы жизни целинного района мы обходили стороной. Это и понятно. Газета, как орган райкома партии, не могла поднять голос против местного руководства. Да от этого руководства многое и не зависело.
В тот год, когда я приехал на целину, на село стали поступать мощные колёсные тракторы «Ка-700». В народе их называли Кировцами. Машины классные! Механизаторы их встретили с восторгом. Но первые же месяцы показали, что такому богатырю нужен большой шлейф широкозахватной сельскохозяйственной техники — сеялок, плугов, культиваторов, больших транспортных тележек. Иначе такому трактору нечего делать в бескрайних зерновых полях. Нуждалась в доработке и колесная база «Кировца», поскольку этот трактор своими колесами утрамбовывал пашню, наносил ей урон.
Это была серьёзная общесоюзная проблема. О ней уже говорили в кабинетах разных уровней. Писать об этом в районке не было смысла. Тем временем бюрократическая говорильня об этой проблеме затягивалась, казалось, не будет ей конца. И тут наш коллега из областной газеты «Целиноградская правда» Олег Степаненко выдал в центральной «Правде» статью под заголовком «Богатыри теряют силу».
И тут в верхах зашевелились. Статья, рассмотренная на Политбюро ЦК, стала сильным толчком к созданию производства специальной почвообрабатывающей техники для таких тракторов как «К-700». С автором этой публикации позднее я встретился в Москве в редакции газеты «Правда», куда меня пригласили работать собкором по Ульяновской, Пензенской областям и Мордовской АССР.
Наши взгляды на многое, что происходило в стране совпадали. Корень управленческих злополучий мы находили в неповоротливом исполнительном механизме, в неумышленном, а нередко и умышленном, саботировании прогрессивных технических, технологических и организационных решений. При этом какая-либо суровая неизбежная ответственность как при Сталине, уже не грозила.
Хрущёвская так называемая оттепель имела не только благие последствия. Да, в обществе постепенно стал исчезать страх, прикусили языки доносчики и клеветники, народ стал более раскрепощённым. Но вместе с этим у многих людей проявилось чувство вседозволенности. Стала заметно падать трудовая дисциплина. Страх исчез, а личная ответственность не появилась.
Не забудем и такой момент. Сталинский каток политических расправ прокатился по жизням и судьбам миллионов людей. Родственники репрессированных, прежде всего тех, кто пребывал во власти, в её верхнем эшелоне, затаили фигу в кармане. Кто-то уехал за границу, но многие остались в СССР, занимали немаленькие должности в управленческих, плановых структурах, культуре, образовании.
Обида за прошлое глодала их. Не все же они были, как Полина Жемчужина (урожденная Перл Соломоновна Карповская, жена Вячеслава Молотова), которая отсидела пять лет по обвинению в преступных связях с еврейскими националистами и тем не менее осталась до конца жизни верной, убеждённой сталинистской. А вот озлобленные потомки репрессированных представителей партийно-советской элиты во весь голос проявили себя уже при Горбачеве и, заняв управленческие высоты в ельцинском правительстве, в СМИ повели разрушительную работу против социалистической государственности.
Работа в целинном крае усилила мое критическое восприятие жизни. Меня поражал и возмущал неустроенный быт первоцелинников, отсутствие элементарных удобств. Дома, в которых жили сельские люди, были либо саманные, либо щитовые, насквозь продуваемые степными ветрами. Воду пили из реки Ишим. Общественных бань не было. Более-менее сносные дороги были только к элеваторам.
Районный городок Державинск больше напоминал забытую Богом деревню,
