Эта жизнь была так монотонна и нагоняла такую отчаянную тоску на несчастных индейцев, запертых в этом гигантском монастыре, что один из них сознался одному французскому путешественнику: «Мы не боимся смерти, так как невозможно, чтобы нам было хуже, чем теперь».
Но все-таки эти несчастные так сильно отупели под бичом иезуитов, что не было народа, которым было бы легче править. Они не только не старались никогда избежать налагаемых на них духовных и телесных наказаний, но когда индеец ловил себя на какой-нибудь греховной мысли, то сам отправлялся к отцу иезуиту и умолял его дать ему необходимое число ударов кнутом для искупления греха. Эта деградация человеческого духа, это пассивное послушание, превращавшее разумное существо в беззащитного и терпеливого животного, этот отказ от всякого человеческого достоинства под ферулой недостойного священника и были гордостью святых отцов! Все это было делом их рук!.. Испанский и португальский короли не могли желать себе слуг более послушных и привязанных. Правда, это послушание было послушанием овец, но деспотам не надо другого. Тем не менее, частью раньше буллы Климента XIV, частью позже импульса, данного этим великим актом, даже и при дворах королей пробудился великодушный дух гуманности. Испанский король, справедливый и образованный монарх, постыдился иметь своими подданными стадо овец, направляемых хитрыми и недостойными доверия священниками. Он приказал уничтожить иезуитские учреждения в Парагвае, арестовать отцов и отправить их в Европу под должным наблюдением.
Знаменитый французский адмирал Богенвиль присутствовал при разрушении этих орденов. Принятые предосторожности указывали, что знают, с какой силой имеют дело. Если бы иезуиты имели время подготовить сопротивление, пламя восстания запылало бы по берегам больших рек Южной Америки. Сообразительность, быстрота и решимость маркиза Вукарелли, испанского генерала и губернатора, помешали произойти этому несчастью. Воле короля повиновались в точности; иезуиты, видя, что они не подготовлены, не оказали никакого сопротивления. Они были посажены на испанские суда и отправлены в Европу.
В то же время общее возмущение всех правительств и всех наций изгоняло этих мрачных заговорщиков отовсюду, где они господствовали. И так как в продолжение долгого времени они держали в своих руках все интересы и все власти католического мира, то им и приписали все преступления, совершавшиеся в Европе.
Из этих обвинений, может быть, одно только было справедливо. Но его достаточно, чтобы показать, каковы были эти монахи, и чтобы покрыть вечным стыдом последователей Лойолы.
Климент XIV, под влиянием великодушного порыва подвергший жизнь свою опасности, чтобы освободить человечество от этого ненасытного вампира, поплатился за свой героизм. Он захворал какой-то необыкновенной болезнью.
Во всей цивилизованной Европе страстно желали выздоровления этого знаменитого папы, этого праведного преемника апостолов. Но эти желания не сбылись. Впрочем, народ, с его непогрешимым инстинктом, не обманулся, народ знал, от какой болезни умирает несчастный папа.
Климент XIV умирал отравленный.
Из глубины своей темницы в замке Святого Ангела отец Риччи направлял месть. Иезуиты не удовольствовались видеть мертвым викария Христа, они хотели, чтобы его смерть сопровождалась ужасными мучениями, чтобы в будущем никто не осмелился предпринять что-либо против их общества; хотя оно было уничтожено и рассеяно, но все же орден иезуитов существовал. Его братья наполняли комнаты Ватикана, окружали умирающего мученика и примешивали яд в его пищу и питье.
Но когда, наконец, Климент умер, когда перед безжалостно-жестокими людьми, поразившими его, лежал только один холодный труп, тогда-то и выразилось как могущество, так и жестокость иезуитов.
Доктора открыли яд, но ужасные угрозы заставили их молчать, и отравленный папа был погребен без всякой пышности и неотомщенным.
И не только это. Едва папа сошел в могилу, сатанинская радость членов общества иезуитов победила их обыкновенную осторожность.
Тотчас же вышли в свет стихотворения и пасквили, в которых ужасная смерть бедного Климента была выставлена как справедливое наказание Провидения, наложенное на истребителя ордена иезуитов. Память папы была осквернена нескончаемой клеветой, и иезуиты, уничтожившие своего могущественного недруга, снова принялись за прерванное дело — покорение всего мира.
Они имели сильную точку опоры: русское правительство распахнуло перед ними ворота своей империи; различие религий не помешало понять императрице Екатерине, каким прекрасным инструментом были святые отцы и какую помощь они могли оказать в деле удержания в рабской покорности католические нации.
Итак, все заставляло предполагать, что через несколько лет тот смелый поступок, за который папа Ганганелли заплатил своей жизнью, не оставит никакого следа и что орден Лойолы будет восстановлен еще более усилившимся и с громадным престижем, всегда приобретаемым победой в борьбе.
Но одно происшествие расстроило расчеты иезуитов и их союзников.
Разразилась Французская революция.
Народная месть вырвала с корнем суеверие. Иезуитская организация, процветавшая в тени королевской власти и папских ключей, снова оказалась брошенной в водоворот борьбы, лицом к лицу с сорвавшимся с цепи львом.
Менее тайная организация претерпела бы участь средневековых организаций, исчезнувших в урагане. Если бы иезуиты начали бороться открыто против революционной злобы, то они были бы также уничтожены. Но не без причины Европа привыкла признавать в этих отцах самых искусных политиков, посвятивших себя служению наиболее безжалостной и логической идеи, которая когда-либо существовала. Вместо того чтобы поставить революции плотину, которая была бы очень скоро опрокинута вместе со своими неосторожными защитниками, дети святого Игнатия стремились возбудить самые жестокие и самые кровавые страсти революции. Люди, признанные потом за членов ордена (достаточно назвать одного отвратительного Фуше), устроили так, что движение, начатое во имя самой благородной идеи и для возрождения подавленного народа, превратилось в ужасные кровавые сатурналии, возбудившие в честных людях такое глубокое отвращение, что вынудили их искать спасения под защитой шпаги властителя.
Следствия показали, насколько были правы со своей отвратительной точки зрения сделавшие такой кровавый расчет. За триумфами свободы, отравленными ужасами излишества, последовала страшная реакция, прекратившаяся в некоторых местах только несколько лет назад, а в других еще продолжающаяся.
Папа, изгнанный из Рима наполеоновскими французами, вернулся туда при помощи австрийских штыков. И одним из первых его указов был указ о восстановлении ордена иезуитов, со всеми его привилегиями.
С тех пор это общество сделалось официально милицией церкви. Борьба между настоящим и черным папами прекратилась со смертью Климента XIV. Официальная церковь признала себя побежденной и вполне отдалась во власть своих гибельных наставников. Начиная с Климента, мы уже не видим между папами никакой разницы: Пий IX в 1848 году действительно на минуту заразился патриотизмом, расстроившим планы иезуитов в Австрии. Но, вместо того чтобы излить свой гнев на самого папу, иезуиты стали искать тайного творца этой либеральной политики. Они открыли, что кардинал Людовик Микара, родом сицилианец, был большим патриотом, и что его мнение очень ценилось Пием IX. Микара умер так кстати, что многие возымели некоторые подозрения. Как бы там ни было, Пий IX опять дружил с Австрией и получил от церкви восставшую Италию.
Но нельзя думать, чтобы папы, в особенности же наиболее умные и великодушные из них, — а Лев XIII занимает между этими последними чрезвычайно высокое место, — не поймут, насколько унизительно для них самих и пагубно для церкви преобладание ордена, возбуждающего неизвестно что больше, страх или ненависть, во всем цивилизованном мире. Хотя они знали и знают, что в настоящее время папа рисковал бы слишком многим, если бы употребил свою власть на уничтожение иезуитов. Они помнят смерть Климента XIV и думают, что в наше время преступление может быть совершено гораздо легче, так как вследствие требований времени слуги и священники, окружающие папу, принадлежат сами к этому ужасному ордену или состоят у него на жалованье. Иезуиты скорее согласны допустить обновление церкви посредством избавления ее от их мертвящего влияния, согласны, чтобы она погибла вместе с ними в тот день, когда они выжмут всю жизненную силу из этого древнего учреждения, с единственной целью возвыситься самим. Они, как достойные преемники ужасного брата Августина Риччи, убивавшего умирая своего врага, охотно повторят фразу непреклонного иезуита: Sint ut sunt, sunt non sint.
