— Рольф, я нашел в твоем предводителе храброго врага и сильного воина. А у христиан есть обычай: когда два лорда дерутся насмерть, каждый требует у другого обещания позаботиться о теле в случае гибели. Теперь я прошу…
Он продолжал говорить, но я слышал лишь звук его голоса. Смысл слов едва доходил до моего сознания. На мгновение от напряжения двух столкнувшихся клинков мы словно окаменели, и в этот миг я понял, что едва клинки освободятся, он нанесет внезапный смертельный удар. Я весь собрался и сосредоточился, мои глаза ловили малейшее движение Аэлы. Он стоял ближе к перекрестью мечей, и потому мог направить свой так, что клинки бы составили прямой крест. Кроме того, он держал меч как бы подхватывая его, и пальцы, сжимавшие рукоять, смыкались сверху. У него была прекрасная возможность оттолкнуть мой клинок и широким взмахом обрушить на меня тяжелую свистящую сталь.
Этот круговой удар, стремительный и смертоносный, как молния, отшвырнет мой меч и с сочным хрустом войдет в мое тело. Тот придворный мясник, что отрубил мне руку, хорошо знал свое дело, но до Аэлы ему было далеко.
— Если король Аэла падет, — ответил я на вопрос Рольфа, — я не стану позорить его тело, и предам его земле по христианскому обычаю.
— Благодарю тебя за эту благородную речь, — сказал Аэла, — и я готов продолжать наш поединок, если ты согласен, — его голос слегка дрогнул от волнения, словно струны арфы Алана.
— Я готов, — раздался мой собственный голос, и я едва узнал его. И я, и Аэла ждали сигнала.
— Бой! — крикнул Рольф.
И я увидел, как вспыхнул Мститель. Клык Одина не метнулся вперед, но высоко взлетел в широком размахе из-за моей головы. Две молнии ударились в небе. Но между ними было мало общего. Мститель казался радугой, летящей к земле, а пламя Клыка Одина пронзало небо. В тот же миг я оттолкнул меч Аэлы в сторону и нанес сильный удар, нацеленный в голову. Но, несмотря на свой вес, Аэла отскочил, встретив мой меч своим, и начал замахиваться, чтобы нанести удар по моему открытому боку. И он обрушил свой меч:
— Ха!
Клинок с неотвратимой силой и скоростью понесся вперед. Пальцы, сжимавшие рукоять, побелели от напряжения, а деревянное навершие треснуло и отскочило. И промедли я хоть миг, этот удар оборвал бы мою жизнь. Но Клык Одина опередил Мстителя в этой смертельной гонке. Хотя Аэла ушел из-под удара в голову, я сумел дотянуться до его плеча. И клинок врубился в основание его шеи, раскроив наискось грудь короля Нортумбрии.
Глаза Аэлы померкли, и в тот миг, когда он перестал видеть, вся его ярость и сила ушли из него единым вздохом, и рука выпустила меч.
Я переводил взгляд с покрасневшей вдруг травы на еще красное солнце. Ему не хватило лишь ширины ладони для того, чтобы первому обагрить свой меч, и секунды, чтобы самому закончить счеты между королем Аэлой и Оге Даном.
В моей голове вертелись бессвязные мысли, а сердце отчаянно билось, словно желая выскочить из груди. И я, подняв меч, лежавший на траве, повернулся, чтобы уйти.
— Оге, ты забыл свой новый меч, — дрожащим голосом сказал Алан.
— Зачем он мне? Мой собственный отлично мне служит.
— Нет. Ты выиграл его, и должен носить при себе.
— Почему я должен носить его?
— Он дан тебе судьбой и должен быть в моей песне.
— Возьми этот меч, Китти.
— Я твоя желтокожая кормилица, а не оруженосец. Почему ты не попросишь кого-нибудь из своих храбрецов?
— Мне подумалось вдруг, что ты храбрее любого из них. Но разум мой помутился, и я не соображал уже, что говорю.
— Как называется этот меч? — спросила Китти, подняв его.
— Мститель.
— А я думала — Клык Дракона…
— Клык того дракона, который должен был пожрать меня заживо?
— Такова нить жизни. Значит, мое видение не сбылось.
Вытерев Клык Одина, я убрал его в ножны, а затем снял пояс, на котором он висел, и отдал его Кулику. Потом расстегнул пояс Аэлы, и вместе с ножнами, отделанными серебром, надел на себя.
— Зовут ли этот меч Мстителем или Клыком Дракона, защитит ли он меня или убьет, я принимаю его в уплату за мою мертвую руку.
Китти что-то прошептала над мечом, направив его острие себе в грудь, и только после этого подала его мне. Я засмеялся было над ней, но отсутствие навершия показалось таким странным, что я тут же замолчал.
— Как может лапландская женщина заклинать королевский меч? — спросил я. — Ты бы могла найти себе другое занятие — сделать новое навершие из моржового клыка.
— Оге, ты проклят, — ответила она.
— Может, ты просто сошла с ума?
— Все, что ты говоришь — признак твоего проклятия. Моржовый клык, тот, сломанный, из которого можно было бы сделать это навершие, Рагнар отдал ютскому работорговцу.
— Китти, пойдем на берег реки. Посмотрим на наши отражения в воде и, может быть, снова станем рассуждать здраво.
У широкой реки она опомнилась первой.
— На мой взгляд, Аэла умер слишком легко. Если бы ты видел свое лицо, когда ты сунул свою обрубленную руку в огонь, то и тебе его смерть показалась бы слишком легкой.
— Это правда. Он не успел почувствовать боли, да и испугался лишь чуть-чуть.
— Он съел хорошее мясо на ужин, хоть и жаловался, что оно без соли и жесткое, а затем крепко уснул. Оге, скажи, мог христианский Бог смилостивиться над ним?
— Почему нет? Ведь женский монастырь сжег не Аэла, а норманны. Но я жив, а он мертв. Это должно показать христианам, что их Бог не может изменить судьбу викинга.
— Оге, бесполезно пытаться понять поступки христианского Бога. У тебя лишь голова заболит. Но ты и вправду веришь, что души с небес видят все, что происходит на земле, и от них ничто не укроется, как тебе говорила Моргана?
— Откуда мне знать? И какое это имеет значение?
— Шутят ли друг над другом души в Раю, как души героев Вальгалле?
— Ты у меня уже спрашивала об этом. Ты забыла? Какая разница для старой желтокожей лапландки?
— Очень маленькая разница, — ответила она после долгого раздумья, — мне пришло в голову, что христиане, должно быть, смеются даже над тем, что делаем мы, и маленькая черноволосая девушка, которую мы нашли мертвой, тоже может получить удовольствие от шутки над Аэлой — шутки похлеще, чем та, которую сыграл с ней он. Сейчас нам лучше пойти и отдать тело Аэлы христианам, которые похоронят его по своему обычаю, как ты и обещал. Очень скоро ты будешь занят только новым мечом.
— Я сказал, что взял этот меч в уплату за свою левую руку, так что теперь можешь выбросить ее в реку.
— У меня больше ее нет, Оге, — отвечала она.
— И что же ты с ней сделала, ведьма?
— Я отдала ее Аэле, прежде чем он уснул, чтобы твоя сделка была полной и честной.
И ее глаза заблестели, а губы слегка дрогнули в улыбке.
— Как ты могла ее отдать Аэле? Он бы не взял! Что ты говоришь?
— Это было нетрудно, — отдать ее, — ведь он не знал, что это. И довольно было посмотреть на него, когда он жалел об отсутствии соли и жесткости мяса, чтобы черноволосая девушка на небесах схватилась за бока от смеха.
Глава семнадцатая
СЫН РАГНАРА
Несколько священников с белым флагом переправились через реку на барже с величественным бронзовым гербом. Они с торжественными церемониями уложили королевское тело в гроб. Мои люди наблюдали за их действиями, вытаращив глаза и разинув рты, когда поднялся крик. Ко мне подбежал один из разведчиков, шатаясь от изнеможения. Задыхаясь, он рассказал мне новости, заставившие окаменеть всех наших людей. Пыль, поднятая армией Осберта, была видна по всей долине.
Из того, что мы не знали о его передвижениях, можно было предположить, что он сумел оторваться от Хастингса на Тайне, сделал быстрый переход от Тиса, переправился через реку, возможно, у Олдтауна на Римскую дорогу, и появился у стен Йорка на двенадцать часов раньше, чем предполагали наши самые нетерпеливые часовые. Но пришел он не затем, чтобы заковать убийц Аэлы, своего врага, или заплатить выкуп за то, чтобы пощадили его столицу. Если бы он вошел в город, то смог бы разбить наши отряды и завладеть всей долиной Йорка. Нам ничего не оставалось, кроме как переправиться как можно скорее через реку и занять самую сильную позицию, какую только можно было найти, чтобы встретить его достойно.
Священники тем временем не обращали на тревогу никакого внимания. Я уверен, что они бы продолжили свой обряд и в самой гуще сражения. Как бы то ни было, мне нужна была их посудина, чтобы перевезти припасы на другой берег, а тело короля могло и подождать. Десять наших драккаров и все лодки, какие мы смогли найти, перевезли викингов, почти шесть тысяч человек, считая гребцов, на другой берег реки пол стены Йорка. Мы быстро вышли на дорогу и построились. Мы едва перевели дух, когда разразился ураган сражения.
Грохот смыкающихся щитов возвестил о начале ливня стрел и града копий. Смерть уже зашагала по нашим рядам, выбирая людей, так же как хёвдинги выбирают себе воинов — полнокровных, хороших едоков, умевших любить и веселиться, людей, еще недавно думавших лишь о шутках товарищей, или страстных красавицах. Враги бросились на нас сплошной стеной, плечом к плечу, сталь против стали. И мы вдруг оказались в самой гуще всего, что называют резней, где приказывает Смерть, а не Жизнь, и души друзей и врагов взлетали над полем, как стаи вспугнутых охотником птиц.
