подписано. Колокол другой благовестный, весу в нём шестьсот двадцать пять пуд. Сей колокол в дом Святые и Живоначальные Троицы и преподобного, и богоносного Отца нашего великого чудотворца Сергия велел слить слуга и конюшей боярин Борис Фёдорович Годунов со своею женою Мариею и с сыном Фёдором».
Запись эту в описи монастыря тут же прочитали Борису, прежде чем благовестный звон начать. Звонили не в два колокола, а во многие, исполнили ионинский и георгиевский звоны. И среди многоголосия Борис отчётливо слышал звон своих колоколов. Особенно же выделялся своим полным голосом колокол «Лебедь».
После молебна Борис покинул Троице-Сергиев монастырь. Спешил в Москву. Да и было от чего. Ещё в Пскове ему стало известно, что царь Фёдор совсем занемог и на ноги сел. Причину того, что царь мается ногами, Борис нашёл тотчас, как только узнал, что ведуны брали царёв след. И сильно прогневался Борис на патриарха за то, что он отпустил на волю ведунов, вместо того чтобы наказать их публично за злое деяние. И всю дорогу до Москвы Борис думал, как воздействовать на Иова, как укоротить его независимое поведение.
— Отче владыко святейший, тебе ведомо моё рвение и любовь к царю-батюшке, — в первый же час по возвращению в Кремль выразил при встрече с Иовом своё неудовольствие Борис.
— Ведомо, сын мой, — ещё не понимая, к чему клонит Борис, ответил Иов.
— Како же ты мог отпустить порушителей здоровья царёва, не дождавшись меня?
— Я отпустил их потому, что Бог не дал мне права томить невинные души в неволе.
— Да полно, святейший! Како же можно защищать нечистую силу?! Они виновны токмо в том, что ведуны.
Патриарх огорчился от слов правителя. Иов был уверен, что Борис знает имя ведуна, отпущенного им, и вместо благодарности за царьградский поход готов причинить ему зло. На всякий случай Иов спросил:
— Сын мой, разве тебе не знакомо имя того ведуна, которого я отпустил?
— Да что с этого?! Знаю я того утеклеца! Ответ ему всё едино держать! Токмо бы найти. Да найдут слуги верные.
— Оставь его в покое, сын мой. О том я прошу. Да будет ведомо тебе, что ни Сильвестр, ни его жёнка Катерина не виновны пред государем и Богом. На том и крест целую. — И патриарх поцеловал крест, висящий у него на груди.
— Не лёгок ли крест, владыко, что целуешь походя? — удивился Борис. — Да помнишь ли ты свой сан?
Иов остановился посреди царских сеней, по которым они шли. Такой дерзости патриарх не мог простить даже своему покровителю.
— Ты в раздражении, сын мой, разойдёмся ноне. А будет время, приходи ко мне, как ране, там и поговорим. — И патриарх ушёл от Бориса, медленно направился на службу в Благовещенский собор.
На душе у патриарха было смутно. Борис беспокоил Иова как духовного отца. Но между ними ещё была дружба. И в течение многих лет она помогала им мирно и мудро управлять государством и православной церковью. Что настораживало патриарха?
Он знал, что время жизни царя Фёдора Иоанновича на исходе. Уже и закат виден. Знал Иов и то, что среди бояр, ещё при живом государе, началась грызня за царский трон. Достойно ли сие движение верных слуг государевых, сынов Божьих? Иов не мог признать этого достойным. Да, жизнь всегда протекает в борении страстей и духа. Однако пока жив государь, честные мужи не должны испытывать судьбы в тайной борьбе. Но жизнь не остановишь. Движение сердец и умов — тоже. И нужно положиться на Провидение Божье и встать в ряд с теми, за кем правда. Всё понимая душой и сердцем, Иов принял сторону Бориса Годунова, считая его лучшим преемником престола Калитиного племени.
Не раз и обстоятельно разбирался Иов в достоинствах и недостатках правителя. Годунов был боярского роду. Правда, не знатного, не первостепенного. Хотя Годуновы и являлись младшей ветвью старинного боярского рода, корнями уходившего ко времени Ивана Калиты и возникшего от выехавшего из Орды в Москву мурзы Чета. Была в этом роду ещё одна — старшая — ветвь Сабуровых. Судьба дала Сабуровым больше. Они всегда занимали видное место в московском боярстве. Да вот пришло царствование Грозного — и Годуновы неожиданно пошли в гору. Говорили, что им помогла опричнина. Но те, кто так говорил, не знали истины. Иов был склонен принять за истину другую закономерность, а скорее — Провидение Божье.
Да, Борис был зятем Малюты Скуратова-Бельского, главы опричнины, да, был посажёным отцом царя Ивана во время одной из его свадеб. Но всё это не стало главным в возвышении Годуновых. Все они, братья, дядья, низко кланялись за свой почёт при дворце сестре Бориса несравненной Ирине. Лишь только она стала женой царевича Фёдора, как заблистали ум и деловитость этих худородных бояр. Сам Борис сразу же после замужества сестры Ирины, стал возвышаться при дворе. И он и его братья, дядья получили звания бояр и окольничих.
Потом, когда Русь осудила кромешников-опричников как исчадье ада и отверженных от общества людей, Бориса не было в их числе. Он оказался чист перед народом.
Конечно, судьба Бориса могла бы повернуться по-другому, размышлял Иов, если бы не произошла дикая насильственная смерть старшего сына Ивана Грозного. Незадолго до своей кончины, в одну из дурных минут, царь крепко побил жену своего сына Ивана. А началось всё с пустяков. В ту пору она была беременна, и, когда в её покой вошёл свёкор, она не встала перед ним. К тому же, как показалось царю, была одета неряшливо. Бил он её жестоко и ругал при сем непотребно. Сын Иван, наследник царёва престола, не стерпел унижения и истязания жены и вступился за неё.
— Батюшка, вы лишитесь внука! — крикнул Иван. — Пожалейте мою супружницу!
Взорвался Иван Васильевич от сыновнего бунта и ударил его железным костылём в голову, положил на месте. Невестка в тот же день мёртвенького родила.
Помнил Иов, что царь тогда чуть умом не рехнулся, кричал, что отрекается от престола и уходит в монастырь. Да василиски умеют кричать подобное, грозятся порою себя уничтожить. Не уничтожают, оправдание находят. Нашёл и Грозный, сказал, что некому оставить престол. Царевича Фёдора он счёл неспособным быть государем. «Юродивому — не быть на престоле», — заявил он.
Смерть Грозного надвинулась внезапно. Бояре и Земский Собор благословили на царствие Фёдора, ему присягнули на верность. В помощь Фёдору были назначены регенты:
