бы себя:
– Да разве люди всегда мыслят логично?
И подыскал для себя оправдание, больше бьющее на чувство, чем на ум.
И та же тупость заставляла этого умного человека говорить:
– Что же, я даром, что ли, был на Сахалине?
Как будто кто-то станет с ним на такую точку зрения?
Но ум говорил ему: карьеру потерял. Сюда попал. Надо хоть из Сахалина пользу извлечь. Логично?
Как же люди не согласятся с тем, что логично?
И вот этот человек, верующий только в ум и логику, убивает – раз это умно и логично.
К наказанию относится не как к наказанию, а умно и логично. И никак не может понять, почему же другие с ним не соглашаются?
Какая умная тупость! Это именно та умная тупость, которая заставляет людей сочинять диспозиции сражений у себя в кабинете. Сочинять для жизни законы, с жизнью не соприкасаясь. Предписывать людям жить не так, как им кажется лучше, а как это кажется мне. Как следует.
Умно и логично.
Для ремесла управлять у покойного Ландсберга, несомненно, было ценное качество: вера в себя. Вера в свой ум. Он находил в себе все необходимые качества.
Как же ему было отказаться от власти, когда дорога к ней была прямая? Нужно было только перешагнуть через два трупа.
Когда он вскарабкался?
Судьба дала ему взобраться на пятый этаж, но тут вдруг схватила и вышвырнула его, как кошку, в окно.
– Разбился, – думали все.
Но он, как кошка, перевернулся несколько раз в воздухе и упал на лапы.
Жалобно застонал, но пошел.
Но тут уже кончилось «преступление» честолюбивого человека, начинается «наказание».
– Кого встречаем, герр Мюллер?
Обер-кондуктор неторопливо развернулся на голос всем своим массивным телом. Увидев знакомое лицо, он так же неторопливо разгладил две вертикальные морщинки меж бровей, небрежно кинул к фуражке два пальца и только потом протянул руку для приветствия.
– А-а, это вы, Роберт! Моё почтение, моё почтение! Да вот, знаете ли – согласно предупреждению по телеграфу ожидаем литерный экспресс-состав из России. А кто там едет – Бог его знает! Дождёмся – узнаем. Как ваши дела? Здорова ли ваша матушка?
– Матушка, как всегда по весенней поре, хандрит. Старость, знаете ли, герр Мюллер, старость!
Обер-кондуктор покивал головой и поинтересовался:
– А что привело на вокзал вас, Роберт? Собрались ехать куда-то? Или кого-то встречаете?
Собеседник нервно улыбнулся:
– Мы с вами, похоже, встречаем один и тот же экспресс из России, герр Мюллер! И так же, как и вы, я ничего толком не знаю. Я получил из Санкт-Петербурга телеграфную депешу от русского коллеги, доктора Климова – он просил меня непременно встретить литерный поезд. Речь, по-видимому, идёт об услуге медицинского свойства.
– Ох уж эти русские! Вечно какие-то секреты, интриги, – посочувствовал обер-кондуктор.
– И не говорите, герр Мюллер! Однако доктор Климов вполне может рассчитывать на все моё время и внимание. Этой очень достойный и уважаемый человек. И поистине гениальный теоретик и практик в медицине. В России герр Климов, к сожалению, не находит понимания и редко бывает там в последние годы. Полагаю, что нынче речь может идти о каком-то очень высокопоставленном пациенте доктора Климова, которому потребовалась помощь заграничных коллег.
Обер-кондуктор важно качнул головой:
– Похоже на то, Роберт! Этому литерному экспрессу из России дан высший приоритет движения по всей линии железной дороги. Он мчится как сумасшедший из самого Санкт-Петербурга! Как говорят у нас, по «зелёному коридору», в пути сделано лишь две остановки для смены локомотивов. С другой стороны, господин бургомистр, отдав распоряжение о достойной встрече литерного экспресса, не упоминал ни о каких больных, следующих на этом поезде. Насколько я понял, речь идёт о какой-то даме, прибывающей в Берлин. Что за дама – никто не знает. Очевидно, это представитель высшего света России. Или даже кто-то из царствующего дома – право, не знаю… Но вот, кажется, и наш литерный!
Паровоз, устало отдуваясь струями пара, подтянул к перрону два салон-вагона. Короткий экспресс, брякнув сцепкой, замер. По знаку обер-кондуктора к составу устремился младший железнодорожный персонал и носильщики. Опередив их, к первому вагону подскочил невысокий господин в тёмном котелке.
– О-о, а это управляющий лучшим отелем Берлина, сам господин Шольц! – узнал встречающего обер-кондуктор. – Да, к нам прибыла какая-то важная птица! Извините, Роберт, мне нужно проследить, чтобы все тщательно выполняли свои обязанности! Передавайте, пожалуйста, привет вашей матушке!
– Непременно! А вы – своей супруге, герр Мюллер!
Собеседники церемонно раскланялись. Обер-кондуктор поспешно, но стараясь не терять величественности, зашагал к первому вагону, на верхней ступеньке которого появилась высокая дама. Не замечая протянутой руки Шольца, дама некоторое время смотрела вверх, щурясь на яркое весеннее солнце. На ее губах играла легкая улыбка, заметная даже под вуалью. Потом дама непринужденно сняла шляпку, освободила её от густой вуали и разжала пальцы. Порыв ветра тут же подхватил лёгкое чёрное облачко, поднял и понёс его по перрону.
Обер-кондуктор слегка нахмурился: это был непорядок!
Но улыбающуюся даму, прибывшую из Санкт-Петербурга, немецкие порядки в эту минуту, видимо, совершенно не волновали. Она смотрела уже куда-то вдоль перрона, на шагающего к вагону высокого худощавого человека средних лет в пальто провинциального покроя и с длинным свёртком в руках…
– Герр Ландсберг? Господин Ганс Ландсберг? – негромко поинтересовалась у человека приезжая.
Тот склонил голову и поцеловал даме руку.
Мельком обернувшись ко второму вагону, обер-кондуктор Мюллер заметил, что выпрыгнувший из него человек крепко пожал руку доктору Роберту и торопливо произнёс несколько фраз. А тот, обернувшись, громко распорядился о необходимости подать медицинскую карету неотложной помощи прямо на перрон.
Обер-кондуктор снова нахмурился: и это тоже был непорядок! Впрочем, от этих русских всегда одно беспокойство и отсутствие порядка…
Ямагато Аритомо – японский политический и государственный деятель. Впервые став премьер-министром Японии, он с 1890 года настаивал на увеличении обороноспособности Японии. Во время Русско-японской войны 1904–1905 годов находился на посту главы Генерального штаба армии. За вклад в формирование вооружённых сил Японии получил прозвище отца японской армии.
Рокада (от фр. rocade) – шоссейная или грунтовая дорога в прифронтовой полосе, проходящая параллельно линии фронта. Рокады используются для маневрирования войск.
Карл, что случилось? Георгий так спешил на встречу с отцом с Сахалина, что забыл шарф и очень замерз! Нам нужно быстрее вернуться в отель (нем.).
Это
