— Рассказывайте! Да говорите же! Я в нетерпении.
— По существу, это так просто, что сначала я не хотел даже верить в истинность своего открытия. Планеты движутся по эллипсам, причем в одном из фокусов эллипса находится Солнце.
Он ждал результата своих слов. Он уже понимал их неизмеримое значение. Поймет ли его Есениус?
Есениус понял.
В первую минуту он даже онемел от изумления, потом произнес не переводя дыхания:
— По эллипсам? Значит, не по окружностям, как полагал Коперник?
— Да, по эллипсам, подобным несколько вытянутым окружностям. Таким образом, бесполезными оказываются все сложные расчеты эпициклов и деферентов, которые до сих пор затрудняли нашу работу. Я встретился еще с одним очень важным положением. Чем ближе планета к Солнцу, тем быстрее ее движение. То есть радиус-вектор каждой из планет в равные времена описывает равные плоскости. Следовательно, этими двумя положениями вполне решается проблема гелиоцентрической системы Коперника.
Кеплер стал серьезным. Великая задача, которую он взял на себя, еще не вполне разрешена.
— Мне недостает еще одного. Требуется уточнить скорости, с которыми планеты вращаются вокруг Солнца, открыть закономерность между орбитами отдельных планет. Но я верю, что и это мне удастся. Теперь мне будет легче работать…
Есениус быстро встал и движением руки остановил Кеплера:
— Простите, Иоганн, что я прерываю вас. Но то, что вы говорите, так прекрасно, что я должен разбудить Марию.
Кеплер хотел удержать его, но Есениус был уже в другой комнате.
Он вернулся через минуту.
— Сейчас она придет, только оденется.
— Жалко нарушать ее сон, — смущенно сказал Кеплер.
Есениус опять жестом остановил его:
— Она не простила бы мне, если бы утром узнала, что вы были тут и объявили мне о своем открытии, а ее при этом не было.
Мария пришла румяная от первого сна. А улыбка ее была полна теплоты и участия.
— Я очень, очень рада, что с этой великой новостью вы прежде всего пришли к нам. Вы даже не знаете, как мы ценим такое доверие,
— Я боялся, что вы рассердитесь, ведь такой поздний час… но я не мог усидеть дома. Если бы вы знали, что я чувствую! Я взволнован куда больше, Иоганн, чем когда мы впервые смотрели в телескоп на Луну. Как бы это сказать… я думаю, что это открытие огромной важности. Больше всего меня занимал Марс. Иоганн знает, каким трудным для астрономов был расчет пути этой планеты. При предположении, что путь Марса окружность, мы должны были использовать вспомогательные величины, при помощи которых мы старались объяснить разницу между теоретическими расчетами и практическими наблюдениями, которые противоречили друг другу. При эллипсоидной орбите расчеты полностью совпадают с практическим наблюдением. Это так просто и притом так величественно!
Его слушали с восхищением. Есениус по достоинству мог оценить открытие Кеплера. Он чувствовал удовлетворение, что многолетняя работа Кеплера увенчалась успехом, но вместе с тем в нем заговорило и другое чувство, чувство жалости к самому себе — ведь ему до сих пор не удалось сделать ничего столь же великого. В чем причина? В том, что он не нашел еще правильной дороги?
Мария не могла постигнуть всего величия открытия Кеплера. Она не знала, что от темных древних эпох, когда человек впервые осмелился полными любопытства глазами взглянуть на тайны Вселенной и попытаться разгадать ее сложную механику, этот черноволосый слабогрудый человек с бледным лицом первый высказал мысль, которая не приходила в голову еще никому. Она не чувствовала холодящего величия минуты, в которую они двое — Иоганн и она — стали участниками огромной радости Кеплера. Она еще не понимала, что их друг своими двумя положениями вывел астрономию из хаоса ложных теорий и открыл перед ней ясную дорогу. Но тем не менее Мария искренне радовалась, что Кеплер именно с ними пришел поделиться своей удачей.
Долго продолжался этот дружеский разговор, главное слово в котором принадлежало Кеплеру. До поздней ночи он развивал перед ними свои мечты о последствиях своего открытия. Наконец Кеплер заметил, как уже поздно, и торопливо простился.
— Я должен был бы зайти еще к Бахачеку, — сказал он уходя. — Я уже представляю, как широко откроет он глаза и как будет радостно хлопать себя по бокам. Но очень поздно. Я пойду к нему утром. Доброй ночи.
— Доброй ночи, Иоганн. Пусть снятся вам после этого великого дня приятные сны, — сказал Есениус, пожимая ему руку.
— Желаю вам еще много таких успехов, — взволнованно проговорила Мария.
Они стояли у ворот, пока он не свернул за угол.
— Счастливый человек! — прошептала Мария. — Теперь ты видишь, Иоганн, что у Кеплера есть ясная цель?
Он не ответил. Только сжал ее руку.
Весной Есениус и Мария переехали в новый дом. Исполнилось желание пани Марии. Отныне их жилье было светлым и красивым, а из окон открывался вид на башни и шпили Старого Места и на зеленые королевские сады.
Теперь она могла принимать гостей. И как же она ждала их прихода в своей новой квартире! Всю неделю перед великим днем она очень волновалась. Ведь обещал быть вице-канцлер с супругой! Кроме них, были приглашены Кеплеры, Залужанские и все профессора университета с ректором Бахачеком во главе.
В воскресенье, после богослужения, прежде всех пришли к Есениусу профессора. Девять человек в магистерском платье привлекли внимание на улице. Впереди важно шествовал тучный ректор Бахачек, по левую его руку высокий и стройный декан Кампанус, оба в пурпурных мантиях. За ними — остальные профессора в темно-голубых или черных мантиях, все с красными беретами на головах. Магистр Троилус Гагиохоранус, который читал «Этику» Аристотеля, шел, углубленный в разговор с магистром Вавринцем Бенедикти, словаком из Недожар в Венгрии. За ними шел профессор Альбертус из Каменка, великий знаток и любитель древнееврейского языка, магистр Скала, вдохновенно преподававший чешскую историю, магистр Пэониус, который читал «Политику» Аристотеля, профессор Вратиславский, комментатор Цицерона, и, наконец, Матей из Судет, профессор права.
Едва пани Мария успела встретить их, как пришли Залужанские, и тут же под окнами загремела карета Михаловица.
Последними прибыли Кеплеры; они жили дальше всех.
Наконец гости разместились и можно было подавать обед.
Пани Мария не ударила лицом в грязь. И, если обед не был таким богатым, как ужин у Михаловицев, зато все было так вкусно приготовлено, что гости хвалили от чистого сердца.
На этот раз с торжественной одой явился Бахачек. Темой его оды было имя хозяина: Есениус — Ясень. В оде Бахачек желал, чтобы жизнь в новом доме росла и зеленела, как зеленеет растущий на доброй почве ясень.
После обеда, когда мясные и пряные блюда были запиты хорошим глотком вина, развязались языки и у остальных гостей. Но, хотя за столом находилось девять профессоров, разговор коснулся не университета, а политики. Ведь Чехия напоминала в то время закрытый котел с кипящей водой. Содержимое его бурлит, клокочет: котел под давлением пара начинает дрожать, и никому не известно, как долго он сможет выдержать. Выпустить пар, перестать подкладывать огонь — или же предоставить котел его судьбе, пусть себе разорвется.
Император очень постарел, и его здоровье настолько ухудшилось, что временами он бывает невменяем.
Он не занимался государственными делами, не участвовал более в заседаниях Тайного совета и не допускал к себе врачей. Все время он проводил среди своих коллекций или в лабораториях алхимиков. Месяцы проходили, прежде чем он подписывал какую-нибудь государственную бумагу, и неудивительно, что положение в стране весьма усложнилось. Все больше росло недовольство правлением Рудольфа.
Наконец против императора взбунтовался и его родной брат эрцгерцог Матиаш.
— Правда ли, что эрцгерцог Матиаш идет на Чехию с двадцатью тысячами войска? — спросил вице-канцлера Залужанский — ведь Михаловиц должен был знать больше, чем они.
— К сожалению, это так, — серьезно ответил Михаловиц, и по его голосу чувствовалось, каким важным он полагал это событие.
— На чьей же стороне будем мы: императора или Матиаша?
Этот вопрос задал Бахачек. Он имел в виду университет и чешских протестантов, потому что университет был тесно связан с протестантскими сословиями.
Михаловиц ответил:
— Наши сословия теперь точно между мельничными жерновами. С одной стороны, пан Жеротин сулит нам от имени Матиаша золотые горы, только бы мы нарушили присягу императору и перешли на сторону Матиаша. С другой стороны, император теперь, когда он в затруднительном положении, будет уступчивее и обеспечит нам религиозные свободы. Правда, если верховный канцлер и испанская партия не отговорят его. Увидим, на чем порешит сейм.
