Пой, кифара, пой!
Тогда созвала Гипсипила двести семьдесят незамужних жен, и они обсудили это.
И постановили: это несправедливо, что у двухсот семидесяти ложе — одиноко.
И царь Фоант, неспособный приподнять и кружку с кипящей водой, скрепил новый закон печатью: устранить святость единого ложа, устранить побивание мужей домашней утварью и предметами обихода, ибо это — болезненно.
И двести семьдесят женщин распространили новый закон по Лемносу.
Не много говорили они, но широко распахивали рот, словно глашатаи.
Пой, кифара, пой!
И редчайший муж теперь не привлекался к ложу Гипсипилы, и редчайший муж не полакомился овощами из огородов двухсот семидесяти.
А ложа тридцати законных жен стали одиноки.
Тогда созвала вечная дева Полуксо тридцать законных жен и сказала:
— Есть закон. И по закону мы не в силах наказать мужей за измену родне. Но где закон, по которому мы не в силах наказать мужей за измену родине?
Разразилась ночь.
И тридцать лемниянок, движимых патриотизмом, изрубили тридцать изменников-мужей бронзовыми топорами с двумя лезвиями, топорами, которые называют еще «лабрис».
Так на острове Лемносе остался единственный мужчина — царь Фоант, неспособный приподнять и кружку с кипяченой водой.
Пой, кифара, пой!
Тогда приблизились к острову аргонавты, узнали о событии, удивленные приятно.
— Не допустим аргонавтов! — так решительно приказала царица Гипсипила, увивая ложе гирляндами цветов, красных и синих.
— Допустим аргонавтов! — так возразила вечная дева Полуксо, патриотка. — Герои защитят Лемнос от внешних врагов.
Что за враги у Лемноса — никто не догадался, но поддержали.
Облачились аргонавты в пурпурные одежды.
Полидевк впервые в жизни снял кулачные ремни.
Хорошо Язону у Гипсипилы, хорошо Полидевку перебирать овощи на разных огородах, ведь любознателен Полидевк чрезвычайно. Хорошо Линкею, менее мрачен Линкей, хорошо пузатому Мелеагру, похудел Мелеагр, хорошо серьезному Идасу. А у Зета и Калаида, у двух юных гвоздиков с лошадиными челюстями, — самый шумный успех.
Нехудо и Кастору. Вечная дева Полуксо оказалась не так вечна, погреба у девы — обильны, сама дева — любвеобильна.
Пой, кифара, пой!
Только Тифий охраняет корабль, ибо уши у Тифия оттопырены, ибо Тифию не перенести разлуки с рулем. Да Теламон описывает круги вокруг своей официальной невесты Библиды; рассматривает Библиду Теламон, как муравей грандиозную живопись Дедала.
На седьмой день возмущенный Геракл решительно пошел по селениям лемниянок. Он выискивал героев, сердито расспрашивая:
— С какой целью мы плывем? Совершать подвиги?
Всех героев, как ягодки, по одному подобрал Геракл.
Парус поднят! Вперед, в Колхиду!
Пой, кифара, пой!
Язон сказал:
— Постеснялся бы, фракиец, при Медее завывать о Гипсипиле.
Орфей поднял иронические вороньи глаза, треугольное лицо большой птицы:
— Постеснялся бы, Язон, использовать податливых цариц.
— Я — эллин, герой, а у героя — все правильно. Ты же — фракиец, иноземец, не имеешь права оскорблять героя.
— Я — иноземец. Только и ты запамятовал. Ты — грек, потому что проживаешь в Греции. Но пеласги не твои ли предки? Не твои ли предки карийцы, долопы? Это позднее вторглись греческие племена — ионийцы и ахейцы, дорийцы и эолийцы. Не приходили разве в Грецию италы и персы, иллирийцы, фракийцы и малоазиаты? Воображаешь, что твои предки удачно избежали сближения с этими племенами? Я — фракиец. Удачно ты намекнул, эллин. К прискорбию, не обучили меня фракийскому наречию. Обучили языку эллинов; но на этом языке мои песни поет вся Эллада. О том, как ты отважен, герои, мир узнает из моих песен. (Не груби, герой.)
Язон отпрянул, цедя ругательства. Он понимал, что судить его будут по песням Орфея.
— Погляди на Язона, — сказал Орфей Скифу. — Чем он примечателен? Один из пиратов, снарядившийся за приключениями. Однако ему повезло: с ним Орфей. Язон упомянут в песне. Для меня приключение — материал для песни, для него — бессмертная слава. Но мои песни забудут, ибо затеряются таблички, на которых они записаны. Останется только имя. Но имя останется и от него. Почему?
— Не затеряются твои песни, Орфей! — сказал Язон. — Когда я объединю все государства Греции в одно государство — Язонию, — я предам тебя казни, но сохраню твои песни.
— Не сомневаюсь! Но только всеобъемлющее государство Язония осуществится ли? Мизинчики-цари ведь не спрыгнут с престолов, когда Язон предложит им легендарный план. Оружием забряцают цари! Воображаешь, герой, скольких соплеменников вы изуродуете, умертвите?
— Зато прочие будут проживать в могущественном государстве Язония, повелевающем вселенной.
— Желает ли вселенная, чтобы ею повелевала твоя страна? Кто — прочие? Безумцы и калеки, они будут взрыхлять виноградники легендарной Язонии, как взрыхляли виноградники Микен и Тиринфа, Пилоса и Лаконики, Афин, Фив, Орхомена! А в результате — падет Эллада, как пали египетские царства.
— Эллада не падет, если только этого желает чужеземец Орфей.
— Эллада падет через пятьсот лет!
— Эллада не падет!
— Ну — через тысячу лет!
— Фракиец! Злорадетель родины! Какопакрид!
— Эллада падет, ибо чрезмерно богата рабами и царями! Ибо рабов ненавидят цари! Взаимно! Ибо ни одно из государств — не вечно. Эллин, — остерегайся! Эллада падет и не возродится. Ни одно из государств не возрождалось дважды. Остерегайся.
Мы шли по Ливийской пустыне.
Мы шли двенадцать дней; на тринадцатый день мы прибыли в сады Гесперид.
Дочери Атласа, Геспериды, врачевали нас.
Они отремонтировали корабль.
Мы благополучно переплыли море и прибыли в Грецию, в Иолк.
Иолк не ликовал.
Мы ожидали, что предпримет Язон.
Мы, то есть те, кто прибыл в Иолк, это: Язон, Медея, Скиф, Зет, Калаид, Орфей, Клитий, Эмпуса.
Геракла мы покинули на берегу Мизии, возле города Пергама. Кастор и Полидевк покинули нас в Колхиде. Они строят город Диоскурию. Идас погиб в Колхиде. Кавн, Линкей, Тифий, Мелеагр, Теламон, Библида погибли в Ливийской пустыне.
В садах Гесперид Медея родила дочь.
Ее назвали Майя.
От Спарты к морю вела деревянная дорога. Наложены доски на бревна и прибиты.
Медея шла только час, а до гавани еще четыре часа; шла — условно, Медея — бежала. Расцарапаны щеки, ноги — босы, веки — опухли.
За Медеей шла Эмпуса. Она действительно шла: каждый шаг Эмпусы равнялся трем стремительным шагам Медеи.
— Девочка, на сандалии, занозишь ноги! — рычала жирная Эмпуса, в каждой руке она держала по сандалии.
Это была грузовая дорога. От моря к Спарте везли незначительные товары. Большой торговли Спарта не вела. Не потому, что пренебрегала торговлей, — опасалась выявить свою ресурсную и продуктовую несостоятельность.
Контролируя покоренных, Спарта создала в Мессении тысячи наблюдательных пунктов и сторожевых постов. На перевалах Тайгета, на высоте 1400 метров, солдата Спарты успешно и храбро ликвидировали продукты Мессении. 300 лет терроризируя Мессению, 300 лет Спарта не имела возможности воевать, обладая самой организованной и обученной армией в Элладе.
По дороге продвигались колесницы, запряженные волами и лошадьми. Скуден груз колесниц — меховая одежда, легкое вооружение.
На высоких деревянных колесах илоты тащили баржу. В подражание волам, они обязаны были мотать головами и мычать.
Разглядывая скудный груз колесниц и баржу, груженную булыжником, Эмпуса вспоминала дороги Аттики.
Эмпуса обожала все грандиозное: от празднеств до архитектуры Афин.
В молодости она с огромным уважением разглядывала повозки, числом — тысячи, перевозящие белый мрамор гор Пентеликона и лиловый — Элевсина. Она специально возила Кастора и Полидевка в горы Пентеликона, тайком, чтобы не проведали эфоры Спарты. Целое утро, до полудня, созерцали они двадцать пять рядов каменоломен. Потом поехали на юго-восток Аттики. Двое суток созерцали обнаженные красноватые скалы Лаврионских гор, опускались в знаменитые серебряные рудники. Они опускались на глубину до 320 метров, где штольни образовали целый город протяженностью в 150 километров. Иногда штольни достигали метра вышины, но в местах, металлом бедных, напоминали узкие лазы, по которым можно проползти лишь лежа, на локте. Здесь не только трудились, но и проживали тысячи рабов, погребенных заживо.
Иолк не ликовал.
Когда изрядно ободранный корабль «Арго» причалил к пристани, набережные не сотрясались от приветственных кликов населения.
Один Эсон выбежал навстречу героям. Седенький, он плакал, стоя по колено в воде, придерживая у живота правой согнутой рукой щенка.
