— Почему? — спросил Готлиб.
— А кто будет управлять людьми? Мы воины, наше дело брать дань, а не пасти коров, — сказал Харальд.
— Найдутся другие, — сказал Готлиб.
— Эти старшины боялись нас, и потому они готовы были выполнить любое наше приказание. Наверно, мы погорячились. Выпороли бы их, и этого хватило бы, — сказал Харальд.
— Я не позволю себе сомневаться в своих действиях, потому что мы не можем ошибаться: если мы казнили старшин, то, значит, сделали это правильно. Если я начну сомневаться, рассуждать о морали, то мне наступит конец. Потому что я не философ, я конунг. Быть конунгом — кровавое дело, — сказал Готлиб.
— Ты прав, конунг, воин не должен рассуждать, — сказал Харальд.
— Но вот в чем я ошибся, так это в том, что разрешил казни устроить на своем дворе, — весело сказал Готлиб. Заметив удивленный взгляд воеводы, пояснил: — Сейчас жарко и через пару дней эти завоняют, тогда тут не продохнешь. Распорядись, чтобы ночью всю эту дохлую говядину убрали со двора.
— Пусть сейчас убирают. А то вид будут портить, — сказал Харальд и отдал приказ слуге: — Скажи, чтобы убрали трупы.
— Мне трупы аппетит не отбивают — сказал Готлиб.
— А меня выворачивают, — сознался Харальд, и немного подумав, добавил: — Но город не может оставаться без управления. И кого теперь изберут дикари вместо казненных старшин, не очень ясно...
Готлиб перебил его:
— Кого угодно! Главное, чтобы кто-то отвечал за это стадо. Не устроят нас новые старшины, и их повесим.
— Надо кого-либо из наших назначить городским посадником, — предложил Харальд.
— Олав подошел бы для этого. Жаль, я уже назначил его управляющим во дворце, — сказал Готлиб.
— Посадником можно назначить Герарда. Воин смелый и решительный. С дикарями жесток, — сказал Харальд.
— Управляющего другого можно будет назначить, — задумчиво проговорил Готлиб. — Да к тому у нас же есть и эта красотка-ключница. Она сообразительная. И, кажется мне, что язык наш понимает. Она и сама справится с управлением дворцом.
— Да? И отравит нас в недобрый час, — возразил Харальд.
— Не отравит, — сказал Готлиб.
— Это почему? — недоверчиво спросил Харальд.
— Потому что женщины — существа не такие, как мужчины. Для женщины не имеет значения племя, в котором она живет, для нее важен только муж, который кормит ее и ее потомство. А потому она будет послушна и предана тому, кто даст ей сытную жизнь, — сказал Готлиб.
— Однако ты знаток женщин, — сказал Харальд и с иронической улыбкой на губах заметил: — Однако почему-то до сих пор не завел жены.
Готлиб, усмехнувшись, спросил:
— А зачем мне жена, если мне всегда есть с кем спать?
— Это шлюхи, — сказал Харальд.
— Я столько видел женщин, что меня уже ничто не удивит в них. Они все одинаковы, и шлюхи, и королевы. Одинаковы даже их речи. Только в цене они различаются, — сказал Готлиб.
— Благородные женщины всегда дороже, — сказал Харальд.
— Как сказать... королев легко спутать со шлюхами. И те, и другие носят слишком яркие наряды. И те, и другие слишком падки на деньги, — сказал Готлиб.
— А как же иначе? Ведь они занимаются одним и тем же делом, продают свое тело в обмен на деньги. Только королевы дороже уличных шлюх, иначе какие же они тогда королевы? — сказал Харальд.
— Поэтому на королевах женятся не по любви, а из расчета. Для любви мне женщин хватает, а для расчета — спешить не стоит. Поэтому дружище, несложно догадаться, почему я не спешу связывать себя узами брака.
— Понял. Ты хочешь взять в жены королеву. Но кого ты все же назначишь посадником? — спросил Харальд.
— Олава, — сказал Готлиб.
— Но, почему именно Олав? Разве у нас нет других хороших воинов? Чем Герард хуже его? — спросил Харальд.
— Он знает язык дикарей, — сказал Готлиб.
— Чтобы управлять, не обязательно знать язык тех, кем управляешь. Мы управляем скотом и свиньями, но не знаем их языка. Главное, чтобы они понимали наши желания, — сказал Харальд.
— Однако ты мудрец, — усмехаясь, проговорил Готлиб.
— Олав ничем не лучше других, в дружине много воинов гораздо лучше его. Ты балуешь его. Других это обидит, — с осуждением проговорил Харальд.
— Кого хочу, того и люблю. Я — конунг, — сказал Готлиб.
— Но он мягок, безволен. Не слишком ли он будет добр к дикарям? — с сомнением спросил Харальд.
— Ничего, мы дадим ему в помощники твоего любимца Герарда. Олав будет добр, а Герард жесток. А потому дикари, как собаки, будут тянуться к «доброму» Олаву. Это поможет ему управлять дикарями, — сказал Готлиб.
— Герард не мой любимец.
— Неважно.
— Ну, если так... — проговорил Харальд.
— Именно — так, — резко отрубил Готлиб.
Харальд догадался, что Готлиб больше не желает обсуждать свое решение, и замолчал, думая, как перевести разговор на другую тему.
Между тем слуги начали убирать трупы со двора, и Готлиб спросил:
— А что, Харальд, дальше уже ничего интересного не будет?
— Нет, — сказал Харальд.
— Тогда пошли обедать, — сказал Готлиб и громко объявил стоявшим неподалеку данам: — Господа, прошу на обед!
Старшие дружинники оживились.
Готлиб поднялся и пошел в терем.
Харальд двинулся за ним, а следом за ними и остальные дружинники.
На полпути Готлиб остановился и сказал:
— Харальд, знаешь, мне кажется, что пора нам послать проведать, чем занимаются славяне в Кореле.
— Я распоряжусь, — сказал Харальд.
— Сегодня же пусть идут, — сказал Готлиб. — Что-то у меня нехорошее предчувствие.
— Сегодня к вечеру уйдут, — сказал Харальд. — 'А вообще-то у меня нехорошее предчувствие на сердце с тех пор, как мы оказались в этом городе.
— Это чувство у нас из-за того, что проделка с Годофридом не удалась, — сказал Готлиб.
— Неудача всегда ложится на сердце тяжелым камнем. Этот камень даже новой удачей не снимешь, — сказал Харальд.
— Да, — задумчиво проговорил Готлиб. — Камень неудачи можно снять только одним способом — убив своего врага.
— Для этого необходимо большое войско, — сказал Харальд.
— Если мы удержимся на этой земле, то оно у нас будет, — сказал Готлиб и поинтересовался: — Кого думаешь послать в разведку?
Харальд на мгновение задумался, потом сказал:
— Пошлю-ка Трюгви.
— Трюгви хороший воин, — сказал Готлиб.
Трюгви, услышав свое имя, подался поближе к кощту.
— Я здесь, — сказал он бодро.
— Вечером ты пойдешь в разведку, — сказал Харальд.
— Сколько мне с собой взять воинов? — спросил Трюгви.
— Возьми струг с десятком воинов, — сказал Готлиб.
— Конунг разреши послать в разведку людей побольше? — спросил Харальд.
— Сколько, — целое войско? — насмешливо спросил Готлиб.
— Три струга, на каждом по десятку воинов, — сказал Харальд.
— Тридцать воинов в разведку? А почему так много? Харальд, ты сошел с ума? У нас и так людей мало, — сказал Готлиб.
— А пусть, если представится случай, Трюгви попробует взять город, — сказал Харальд.
Готлиб насмешливо проговорил:
— Ты сказочник, Харальд, если мы всем войском не смогли их взять, то трем десятками воинам там делать нечего!
— Но ведь нам же удалось взять этот город, не потеряв ни одного человека, — напомнил Харальд.
— Ладно, только чтобы к завтрашнему вечеру они вернулись назад, — неохотно согласился Готлиб и двинулся дальше.
Скоро он оказался в горнице, где уже был накрыт длинный стол.
Готлиб сел в кресло Харальд рядом с ним. Дружинники расселись на лавки по старшинству.
Слуги принялись разливать вино в чарки.
Как только вино было налито, Харальд поднял чарку с вином и провозгласил:
— За здоровье конунга.
Остальные даны поддержали его одобрительными криками.
Готлиб приложил чарку ко рту и осушил ее. Затем взял с чаши небольшой соленый огурчик и с хрустом надкусил его.
Слуги вновь наполнили чарки вином. Затем принесли горшки, глиняные миски и ложки. Даны бросали недоумевающие взгляды на эти приготовления.
Когда все было разложено, появилась Милана и открыла стоявший перед Готлибом горшок: из горшка повалил пар, и горницу наполнил приятный запах.
Милана серебряным черпаком налила в миску перед Готлибом густые щи с янтарным слоем жира.
— Ешьте на здоровье, — проговорила Милана и пододвинула к конунгу ложку.
— Что это? — изумленно спросил Готлиб.
— Это щи — хорошая пища для настоящих воинов, — ответила Милана.
Готлиб ложкой помешал щи, зачерпнул, поднес ко рту, но попробовать не решился.
Милана пояснила:
— Это то же, что и суп, только сварен из мяса и капусты.
— Суп из вареной капусты — это разве еда? — сказал Готлиб.
— Между прочим, капустой кормят римских воинов перед боем, — сказала Милана.
