Фокус. Готово. Вот вам ваша правая рука. А что за фокус?
Смотри, — улыбаясь, сказал Альбион Симмс. И, подняв правую руку, коснулся указательным пальцем гвоздя, торчащего у него в черепе. — Что это?
Железка, застрявшая у вас в голове. Это больно?
Нет. Вот, смотри сюда, — проговорил Альбион Симмс и пальцем слегка постучал по гвоздю.
Это не фокус, — огорчился Дэвид.
Барабанную дробь! — возвысил голос Альбион. Медленно вытянул руку. — Ты внимательно смотришь?
Ну, смотрю.
Ударив ребром ладони, Альбион вбил гвоздь себе в мозг.
Через три дня после битвы при Бентонвиле воцарилась прекрасная солнечная погода; став лагерем, войска Шермана отдыхали на поросших сосной холмах вокруг Голдсборо. Запланированное объединение с тридцатитысячной армией Скофилда произошло, вскоре с побережья должны были по железной дороге подвезти новое обмундирование, почту и провиант, поход по Джорджии и обеим Каролинам прошел в точности так, как Шерман его замышлял, — в общем, можно бы слегка и расслабиться. Одно не выходило из головы: как это генерал мятежников Джо Джонстон так его подловил! Конечно, ввиду численного превосходства противостоящих сил Джонстон покинул поле боя, и конечно же история будет числить Бентонвиль как победу северян. Но верно и то, что Шерман дал своим колоннам разделиться и настолько утратить связь между собой, что Джонстону удалось всей своей армией обрушиться на колонну Слокума, оставшуюся без поддержки и вынужденную защищаться из последних сил. Шермана, стоявшего лагерем в каких-нибудь двенадцати милях, пришлось извещать о случившемся, разбудив среди ночи! После чего потребовался изнурительный ночной марш-бросок двух корпусов Ховарда, чтобы не дать Джонстону смять позиции северян и вынудить их отступить. Сотни солдат Союза погибли и тысячи были ранены.
По тому, как часто менялось настроение генерала, впадавшего то в задумчивость, то в нервическое возбуждение, полковник Тик понял, что именно эти соображения не дают покоя командующему. Вот и вчера утром тоже: Шерман со своим штабом на главной площади городка Голдсборо принимал парад своих потрепанных войск, возвращавшихся из-под Бентонвиля. На сей раз никто, приветствуя «дядюшку Билли», не кричал во всю глотку, происходящее носило, мягко говоря, весьма формальный характер. Солдаты шли усталые и голодные и так были утомлены месяцами походов и схваток, что от них и оставались-то уже одни только жилы да мышцы. И злы они были настолько, насколько могут быть злы смертельно уставшие люди. Изодранные их мундиры даже на тряпки уже не годились, распухшие босые ноги сбиты в кровь. Ротных барабанщиков для поддержания строевого шага давно не было. Да и строевого шага не было. Взгляните на них, — повернувшись в седле, сказал Шерман Тику, сопровождавшему его на смотре войск. — Вы когда-нибудь видывали армию лучше этой? Они отдали мне все, что я просил, и даже больше того. Когда проклятая война окончится, я проведу их по Пенсильвания-авеню[22] специально в этом же непрезентабельном виде, чтобы люди поняли, что значит война, воочию увидели, как она снимает с человека шелуху всего наносного и несущественного, превращая его в закаленного бойца с железным сердцем и отважной душой героя.
По мнению Тика, за прошедшую неделю Шерман совершил даже и не одну ошибку. В том, что преданный командующему адъютант лелеет про себя мысль, будто тактической прозорливостью он на голову превосходит начальника, ничего необычайного нет. При том, что полковник Тик боготворил командующего и был готов в любой момент умереть за него, он тем не менее твердо знал, что никогда бы он, Тик, не отозвал генерала Мауэра, не заставил бы его скомкать дерзкий фланговый маневр в болотах. Джонстон был уже практически приперт к стене, его вот-вот лишили бы последнего пути к отступлению — моста через реку Милл-Крик. Вместо приказа Мауэру возвращаться Шерман должен был послать ему мощное подкрепление. И тогда Джонстон потерял бы армию, а это означало бы конец всякого сопротивления в обеих Каролинах.
По какому-то мистическому совпадению в тот самый момент, когда Тика посетили эти мысли, Шерман как раз о том же и заговорил. Дело было за обедом в особняке табачного торговца, который сам удалился на принадлежащую ему ферму, а оккупантам любезно оставил все, чем богат дом — включая слуг, кладовые, винные погреба и табачные клети. Вот скажите, что бы вы сделали на моем месте, а, Тик? Может, я зря отозвал Мауэра? Ошибся? Его позиция показалась мне уязвимой. Можно было, конечно, послать кого-нибудь ему на подмогу. Но в любом случае народу там погибло бы множество. Джонстон бился бы до последнего солдата. Он ведь у них лучший — этот Джо Джонстон. Заткнет за пояс самого Ли. Еще под Атлантой, помню, давал нам жару, но конфедераты не позволили ему развернуться, назначили командующим глупого француза Борегара. Для нас сие было чистым везением, доложу я вам. Джонстон не стал бы оборонять города, как это делал Борегар. Абсолютно тупое, бесполезное занятие. Огаста, Чарльстон… А в результате им ни разу не удалось собрать силы в единый кулак, которым можно было бы меня остановить. Джонстон, как всякий хороший солдат, использовал бы естественные преграды. Задерживал бы нас у каждой реки, на каждом перекрестке, у каждого холма и болота, и пространство отдавал бы только в обмен на кровь. Мы бы, разумеется, все равно своего добились, но ценой гораздо больших потерь. К тому времени, когда Джонстона снова допустили до командования, от повстанческих соединений оставались жалкие крохи. Но он собрал их в единую армию и вывел как раз туда, куда надо, так что был момент, когда он меня побеждал. А насчет Мауэра… Нет, тут я по-прежнему говорю нет. Это были бы зря загубленные жизни. Что может Джонстон сделать теперь с нашей девяностотысячной армией? Отозвав Мауэра, я много жизней спас, и не только в наших рядах. Папаша Авраам хочет, чтобы ребята с Юга остались живы, хочет, чтобы они вернулись к себе на фермы и продолжали пахать и сеять. Что до меня, то я продолжу марш — тем более, мои солдаты теперь закалены в битвах и лишениях так, что каждый из них почти сверхчеловек. Война окончена, Тик, как бы ни пыталась этому помешать какая-нибудь несчастная мелкая банда смутьянов. Мы победили, и все это понимают. Юг мой, и Джо Джонстон сознавал это еще в тот день, как я здесь появился, пройдя по всем здешним долинам от самой Атланты.
Почувствовав, что в ответ ничего говорить сегодня не заставят, Тик испытал облегчение.
Шерман выглядел скверно — лицо усталое, под глазами круги. Он курил непрерывно и пил больше, чем ел. Он то безостановочно говорил (причем пережевывал одно и то же, без конца расточая восторги по адресу нижних чинов), то хватался за всякие мелочи, которые обычно оставлял на усмотрение подчиненных. Задал взбучку главному армейскому почтмейстеру, когда с побережья вовремя не доставили почту. Когда пришли образчики нового обмундирования и обуви для солдат, он щупал ткани и прикидывал на руке вес башмаков, как покупатель в магазине мужской одежды, заставив смущенного начальника интендантского управления армии генерала Мейгза выступать в роли стороннего наблюдателя. Назначал инспекции и отменял их, организовывал парад и отменял приказ о нем, когда народ уже начинал собираться. Люди заслужили отдых, и я его им предоставлю, — объяснял он свои действия Тику. В то же время он боялся с этим переборщить: понимал, как разлагает боевой дух армии утрата цели, ощущаемая солдатами в каждом городе, когда все расселены по квартирам, повсюду бродят и пьют больше чем следует; теперь он и сам чувствовал нечто сходное. Ему хотелось в поход, хотелось видеть, как его солдаты идут в колоннах; он не любил править городами, где без конца приходится иметь дело с хнычущими шпаками. Чтобы чувствовать надежную твердость земли под собой, ощущая себя словно под высокой сосной в палатке, он кидал одеяла у камина на пол и спал там, несмотря ни на что, все-таки в палатке, которую каждый вечер ставил в его спальне сержант Мозес Браун.
Тик поговорил с Брауном. Вы уж его подкормите, сержант, и устройте ему баню. Он переутомлен и совершенно измучен. Верный Браун кивнул. Он и так уже вовсю разбавлял вино генерала водой. Вот уж кому не надо было объяснять, что генералу вредно, а что полезно!
Занявшись реорганизацией армии, Шерман почувствовал себя лучше. Теперь, когда в нее влились и войска Скофилда, Шерман замыслил поход сразу тремя колоннами, причем так, чтобы ни одна не могла оказаться предоставленной самой себе. Центральной колонной будет командовать Скофилд. Командующими флангов по-прежнему останутся, естественно, Слокум и Ховард. А генерала Джо Мауэра (вы там отметьте у себя, Тик) надо повысить — сделаем его командиром Двадцатого корпуса армии Слокума. Итак, три колонны, Тик, три колонны в девяносто тысяч штыков. На месте Джонстона я бы бросил винтовку и бежал куда глаза глядят. Вот такой, стало быть, изобразим трезубец с отточенными кровожадными остриями. Тик слегка удивился: Генерал, трезубец — это оружие Посейдона! А он морской все-таки бог. Да ладно, — отмахнулся Шерман, — тут последнее время такие дожди были, запросто можно хоть в водяного превратиться, хоть в самого Посейдона!
