Владислав Русанов - Обряд Ворлока

Бретонцы — вот уже второй раз за сегодняшний день — не выдержали яростного отпора ополченцев. Косы, вилы, плотницкие топоры и дубины оказались оружием ничем не хуже, чем копья, мечи и секиры. Да и силушкой Бог не обидел простолюдинов: некоторые размахивали целыми молодыми дубками, вывороченными с корнем. И вот рыцари медленно, но с каждым шагом все ускоряясь и ускоряясь, поползли по склону вниз.

Вратко увидел, что бойцы Вильгельма приостановились. Атака ополченцев захлебнулась. Мечи без помех разрубали овчинные шубы, суконные куртки, не защищенные шлемами головы.

Он воскликнул, торопясь поспеть, чтобы устояли саксы, не ослаб их напор:

Саксы, поднатужившись, смяли бретонцев. И одетая в кольчуги конница обрушилась вниз, подобно горной лавине. Так бывает: вначале летит один камешек, цепляет два других, каждый из них, в свою очередь, сбивает парочку камней, а через несколько мгновений неудержимым потоком летят валуны, глыбы, обломки скал, сметая все на пути. Лес попадется — не станет леса, человеческое жилье — и следа от него не останется. То же случилось и здесь. Сперва один всадник не выдержал и повернул коня, за ним другой, третий… И понеслось!

Знаменуя победу радостными криками, саксы рванулись следом. Рыцарей выбивали из седел, а потом рубили топорами, колотили дубинами, тыкали вилами. Вздымалось перепачканное кровью оружие. Все больше и больше увлекаясь погоней, ополченцы лились по склону Сенлака полноводной рекой.

«Почему медлит Гарольд? — промелькнуло в голове Вратко. — Сейчас поддержать бы! Удар конницы саксов, которая еще и в бой даже не вступала, окончательно рассеет левое крыло нормандского войска. А тогда можно ударить средней колонне, самой сильной, возглавляемой Вильгельмом, в бок…»

И тут он услышал голос отца Бернара:

Необоримая сила, враждебная чародейству словена, скрутила его в бараний рог.

Желудок рванулся к горлу, так и норовя выскочить наружу. Шею скрутило судорогой. Сердце на миг остановилось, а потом забилось, как бешеное — казалось, вот-вот проломит ребра и выпрыгнет на свободу.

Парень устоял на ногах только благодаря хёрдам и Димитрию.

— Колдуй! Не молчи! — взвизгнула королева.

— Быстрее… — прохрипела Керидвена. — Я теряю силы…

Из последних сил сопротивляясь, сцепив зубы и сжав кулаки, Вратко открыл глаза.

По поверхности воды в котле бежала крупная рябь, понуждая сражающихся людей дрожать и изгибаться, наподобие ползущих змей.

— Удерживай! — в голосе Маб звенела сталь.

— Я стараюсь… — ныла Керидвена. — Как могу…

— Держи, я сказала!

— Держу…

Изображение успокоилось. Вратко сумел разглядеть, как на выбегавших далеко за пределы огорожи ополченцев обрушилась рыцарская конница. В голову длинной ленты овчинных кожухов и лохматых голов ударила тысяча нормандцев с епископом Эвдом во главе. А в бок, перерезая путь к отступлению, — всадники из центральной колонны Вильгельмова войска. Новгородец почему-то знал, что командуют ими Нейел, барон Контантенский, и Вильгельм де Мойон, один из ближних советников герцога.

Растянувшиеся по склону поселяне не сумели не то что отразить удар. Даже сопротивления толком не оказали. Их топтали сотнями. Нанизывали на копья. Секли мечами и рубили секирами.

Оцепенев от ужаса, Вратко смотрел, как добрая четверть пришедших к Гастингсу саксов пала за время, необходимое, чтобы вскипятить котелок ключевой воды.

— Господи, — прошептал парень. — Зачем ты помогаешь им? Кого ты поддерживаешь?

А бенедиктинец гремел, будто труба, разрушившая стены Иерихона:

Его голос плыл над холмами, оврагами, лесами и полянами. Звенел, звал, пробуждал.

Окруженные ополченцы пытались отбиваться, пытались и убегать. Мечи нормандцев без труда рубили древки кос и вил. И не уставали сеять смерть и опустошение. Бегущих били в спину, сбивали с ног. Повернувшихся лицом к неприятелю убивали тоже.

Вратко попытался зажмуриться, но не смог.

Как будто кто-то мудрый и безжалостно справедливый говорил:

«Смотри, смотри… Впечатай увиденное и услышанное каленым железом в сердце. Только так, через страдания души, юноши становятся взрослыми мужами».

И он смотрел.

Не отрываясь, вглядывался в глубины волшебного котла. Не замечал, как горячий пар обжигает легкие, как от жара, поднимающегося над углями, начинает трещать кожа на щеках.

Ощущая стекающие по щекам слезы, Вратко не знал — что тому виной? Дым? Горячий пар? А может, кровь, бегущая ручьями по склонам холма Сенлак?

Немногочисленных дружинников, которых таны отчаянно бросили на подмогу простолюдинам, отрезали от окруженных. В конной сшибке они значительно уступали нормандцам.

Вратко очень испугался, что Гарольд совершит сейчас непоправимую ошибку — пошлет хускарлов, которые успешно отбивали атаки под знаменем с драконом Эссекса, спасать обреченных на гибель ополченцев и тем самым положит все войско. Но Годвинссон показал себя хладнокровным и мудрым полководцем. Его отборные бойцы лишь крепче сдвинули щиты, отмахиваясь от наседающих рыцарей. Король Англии жертвовал малым, чтобы сохранить большое.

Еще несколько мгновений вглядывался новгородец в картину ожесточенного боя. Там, на Сенлакском холме, брызгала кровь, летели во все стороны ошметки одежды и разрубленных доспехов, отсеченные конечности, раскалывались черепа, вываливались кишки, за которые после цеплялись чудом уцелевшие воины. Ему показалось, что он видит светлую бороду Леофвайна в первых рядах английских танов. Брат короля сражался бесшабашно и рьяно. Раздавал удары и не замечал ран. В конце концов, пронзенный копьями, изрубленный мечами, он исчез под ногами наседающей толпы.

Вратко опустил веки, тщетно борясь с дурнотой. Пустой желудок — со вчерашнего вечера маковой росинки во рту не было — сжался в спазме…

— Держись, держись, парень… — прошептал Димитрий по-гречески, чтобы не поняла королева Маб и ее свита. — Я бы тебя крестом осенил, так ведь сейчас и сам не захочешь…

— Что ж ты видишь там такое? — еле слышно спросил Гуннар.

— Бьются, — одними губами ответил словен. — Насмерть…

— Это я и так понял. Чья берет?

— Нормандцы…

— Так ему и надо, Гарольду этому, — буркнул Олаф.

— Помолчал бы! — шепотом напустился на него кормщик.

— Бернар опять молится, — продолжал Вратко. — Как тогда, у Стэмфордабрюгьера. Я ничего не могу сделать. Его Слово Божье сильнее моего колдовства.

— Белый Бог южан силен, — рассудительно заметил Гуннар. — Иначе ему не поклонялось бы полмира.

Словен вздохнул. Ну, что тут возразить? Особенно когда чувствуешь эту силу на себе. Его голова раскалывалась от тупой, ноющей боли. Перед глазами плыли темные пятна. Колени дрожали, а сердце билось затравленной зверюшкой.

Сейчас бы провалиться в беспамятство — впервые в жизни Вратко мечтал об этом. Забыться. Не думать. Не видеть и не слышать ничего…

— Не время отдыхать, ворлок! — безжалостно окликнула его королева. — Да, враг силен! Но следует ли сдаваться без боя?

Парень открыл глаза.

Ее величество, гордая и прямая, стояла прямо перед ним, поддерживая под локоть Керидвену. Колдунье, с мрачным злорадством отметил про себя новгородец, тоже пришлось несладко. Видно, молитвы Бернара били по языческому чародейству, не разбирая, кто противостоит ему напрямую, а кто помогает исподволь. За истекшие полдня, отдавая силу волшебному котлу, Керидвена превратилась в старуху. Глаза глубоко запали, под ними набрякли тяжелые сливово-сизые мешки. Седых прядей прибавилось, волосы растрепались и торчали в разные стороны. Щеки прорезали глубокие морщины, а кожа побледнела, будто под ней не осталось ни капельки крови. «Ну, прямо Баба-яга, — подумал парень. — Викинги сказали бы — троллиха. Или троллица? Как правильно?»

— Колдуй, Вратко из Хольмгарда, колдуй! — Глаза королевы метали синие холодные молнии.

— Что я могу сделать? Он сильнее…