Рейчэл стояла в центре комнаты, ожидая, что кто-нибудь расскажет ей толком, что произошло. А тем временем вокруг нее шла бурная дискуссия. Она старалась прислушаться, отсортировать слова и фразы, но шум был невообразимым:
— …Кентуккская милиция подошла измотанной и без ружей… захватил несколько катеров с пушками на озере Борнь… партию ружей из военного департамента, которую глупый подрядчик отправил медленным грузом, чтобы сэкономить деньги… англичане были обнаружены всего в восьми милях от Нового Орлеана… хорошо, что он ворвался в эти склады… теплая одежда… не получал из Вашингтона сообщений шестьдесят дней…
— Остановитесь, пожалуйста, все! Замолчите! — Рейчэл подошла к камину. — Я понимаю, что произошла главная битва. Роберт, будь добр, скажи, что случилось?
Полковник Роберт Хейс стоял около нее, откинув назад свои широкие плечи. Она помнила, что именно лояльный любящий Роберт почти в одиночку собрал и привез к Эндрю войска, разбившие племя крик. Он был самый красивый мужчина в семействе Донельсон, и сейчас его лицо с тонкими чертами светилось гордостью, когда он излагал сообщения, полученные ими за час до этого:
«Девять-десять тысяч англичан высадились на озере Борнь, прошли пять миль по болотам и захватили плантацию Виллера в восьми милях от Нового Орлеана. Майор Виллер был захвачен, но бежал и передал известие генералу Джэксону. Хотя в распоряжении Эндрю была всего тысяча регулярных войск и две тысячи милиционеров, он вызвал адъютантов и с такой силой хватил по столу, что тот чудом выдержал удар, при этом Эндрю крикнул:
— Именем Всевышнего, они не должны спать на нашей земле! Мы дадим им бой сегодня же!
Через два часа он вывел свои войска из города. В семь часов англичане, сидевшие в своем лагере у костров, были захвачены врасплох. Завязалась рукопашная схватка, нападение возглавили генералы Коффи и Кэррол. Англичане были дезорганизованы и понесли серьезные потери, а главное, был захвачен британский майор, который сжег Капитолий в Вашингтон-Сити. Эндрю оттянул свои войска за Родригез-канал, организовал всеми подручными средствами оборону, собрал все мушкеты и всех способных носить оружие мужчин в Новом Орлеане. Каждый участок от реки до болот и лесов был укреплен, орудия размещены в капонирах, из тюков хлопка была сооружена стена.
28 декабря и 1 января против войск Эндрю были предприняты две сравнительно небольшие атаки. Затем утром 8 января известный британский генерал Пэкинхэм выпустил голубую ракету — сигнал к большому наступлению. Генерал Джэксон и его войска, окопавшиеся дугой, были готовы встретить англичан. В семь часов утра туман рассеялся, и Эндрю, стоя на парапете над Родригез-канал, увидел стерню срезанного тростника, серебрившуюся инеем, и более чем в шестистах ярдах за ней английских солдат в красных мундирах и белых поясах с мушкетами наизготовку.
Англичане двинулись вперед. Эндрю отдал приказ; раздался залп двенадцатифунтовых пушек, потом последовал залп первой линии стрелков, тут же отошедших назад, чтобы перезарядить ружья; их место заняла вторая линия стрелков, потом третья. Все они были охотниками и били наповал — английские солдаты в тесных цепях стали падать. Живые продолжали идти. Солдаты и пушки Эндрю, прикрытые укреплениями, усилили огонь. Пошли в наступление шотландцы, но американцы перезаряжали свои ружья так быстро, что скосили наступавших — они не успели сделать ни одного выстрела. Английские офицеры выбывали из строя один за другим: генералы Пэкинхэм и Гиббс были убиты, полковник Дейл — тоже, генерал Кин — ранен. Не более ста английских солдат достигли Родригез-канал; горстке удалось подняться на дамбу… и умереть там. Через полтора часа сражения англичане отступили, их дух был подорван, боевая сила истощена. Семьсот английских солдат полегли на поле боя, когда Эндрю вновь поднялся на парапет, чтобы обозреть результаты сражения. Тысяча четыреста англичан были ранены, выведены из строя, умирали. Когда он увидел, как пятьсот британцев поднялись из-под груд своих мертвых товарищей и пошли вперед, чтобы сдаться в плен, он сказал:
— Никогда не представлял себе столь страшную картину возрождения из мертвых.
Через некоторое время он узнал, что потерял всего семь человек и что, каким бы невероятным это ни показалось, английские солдаты ранили всего шесть его солдат». Семья Донельсон имела особые основания для радости: мужья, сыновья и племянники храбро сражались и не были даже ранены. Память Рейчэл напомнила ей о библиотеке в Хантерз-Хилл, где Эндрю просиживал за военными книгами и где заявил:
— Хороший генерал не теряет людей на войне, его кампания так хорошо спланирована, что он разбивает армию противника несколькими быстрыми ударами.
Побитые и сломленные, англичане погрузились на корабли. Эндрю предпочел не преследовать их. Он получил записку от британского командующего — генерала Кина с борта его корабля. Кин предлагал вознаграждение за свою любимую боевую саблю, потерянную на равнине перед Родригез-канал.
— Была ли сабля у Эндрю? — возбужденно спросила Рейчэл. — Надеюсь, что он вернул ее? Это могло бы стать символом другой сабли, которая так жестоко порезала его лицо, когда он был еще мальчиком.
— О да, он вернул ее, — сказал Роберт Хейс, — и послал вместе с ней письмо, выражающее чувства по поводу несчастья, постигшего отважных британских солдат, павших на поле боя.
— Теперь его победа полная, — прошептала Рейчэл сама себе, от радости у нее защемило сердце, — над англичанами… и над собой.
После паузы Джонни сказал:
— Возможно, Эндрю вскоре будет дома? Быть может, тебе не стоит завтра утром выезжать в Новый Орлеан?
— Я поеду! — объявила она с твердостью, которая пресекла дальнейшую дискуссию. Она повернулась к зятю:
— Но случившееся изменило одно дело. Если война на самом деле окончилась, Эндрю захочет иметь дом, в который можно вернуться. Не подписывай документы по Эрмитажу, когда они придут из Филадельфии.
Они ели и пили, рассказывали семейные анекдоты, в то время как зимнее солнце неспешно двигалось к горизонту. Потом отправились в Нашвилл, к причалу. Ледяной ветер гнал по реке белесые волны. Рейчэл твердо взяла за руку Эндрю-младшего и пошла с ним по сходням. На середине сходен она вдруг остановилась и стояла, склонив голову. Время и годы как бы перестали для нее существовать: она была вновь молодой, всего двадцать три года, ее брат Сэмюэл привез ее к этому причалу, чтобы посадить на плоскодонку полковника Старка, отплывающую в Натчез. Не двигаясь, не слыша прощальных слов членов своей семьи, мысленно она представляла, как из лодки поднялся высокий рыжий двадцатитрехлетний Эндрю Джэксон, взял ее сумку и приветствовал на борту. Какое напряженное, волнующее путешествие было тогда! Но в доме Тома Грина Эндрю ей сказал, привезя сообщение о ее разводе и возможности вступить в брак:
— Наша любовь будет крепостью.
Она повернулась, чтобы в последний раз попрощаться с членами семьи на берегу, а потом продолжала спуск к лодке.
Их любовь оказалась крепостью.
/1/
Рейчэл сидела в вымощенном голубыми плитами дворике, утренний воздух был напоен ароматом южноафриканского жасмина и мирта. Столик для завтрака стоял рядом с живописными клумбами и журчащим фонтаном. Подняв голову, она осмотрела изящные витые лестницы, берущие начало во дворике и доходящие до крыши, и балконы с оградой из кованого железа на втором и третьем этажах здания. Во дворик вошли две служанки в ситцевых платьях, их головы были повязаны яркими мадрасскими платками и заколоты высокими гребнями. Они несли свежие рогалики и кофе. Снаружи из-за металлической ограды с заостренными верхними концами доносились крики уличных торговцев:
— Прекрасная смоква! А вот маленькие тыквы! Совсем горячие!
Для Рейчэл это был первый большой город и по сути дела иностранный. «Филадельфия или Нью-Йорк, — думала она, — показались бы менее чужими». Вся культура, начиная с крошечных кексов к кофе в одиннадцать часов и кончая представлением в Орлеанском театре, была французской. Ее поражала не только экзотика Нового Орлеана, но и богатая тропическая растительность, столь необычная по сравнению со скудной холмистой природой Кумберленда.
Доктор Керр служил у Эндрю военным хирургом. Он любезно предоставил свой дом и персонал в распоряжение четы Джэксон. За столиком напротив Рейчэл сидел тридцатилетний майор Джон Рейд — секретарь Эндрю с начала войны против племени крик. Рейд был красивым парнем с копной черных кудрей, ниспадавших на лоб, с густыми бакенбардами и темными бровями, одна бровь резко задиралась вверх подобно восклицательному знаку. Он выглядел немного более худым, чем тогда, когда Рейчэл видела его в последний раз в Эрмитаже.
