Родзянко недоуменно пожал плечами, хотя уже догадывался о замысле царя.
Николай перевел взгляд на Протопопова.
— А вы, Александр Дмитриевич?.. Я знаю, что оба вы примерно догадываетесь. А потому без лишних слов предлагаю — протяните друг другу руку. И сразу все станет на свои места…
Протопопов сделал движение, похожее на желание подать руку Родзянко. Но тот сердито нахохлился.
— Ну как же так? — с укоризной обратился к Родзянко Император. — В это трудное для России время, когда раздоры и неповиновение грозят отечеству катастрофой, вы затеяли между собой нелюбезные отношения… — И вдруг глаза у Николая сделались холодными. — И все вы, любезный Михаил Владимирович. Что вы на министра затеяли критики с трибуны Думы? Популярности перед народом захотели? Так вы предостаточно популярны.
Родзянко выпрямился в кресле, демонстрируя свое несогласие со словами Императора.
И тот не сдержался, сказал еще более жестко:
— Или вас зависть одолела — почему не вы министр, почему он министр?
Родзянко вскочил с кресла.
Царь холодно отвернулся к окну. Долго молчал, покуривая. Потом, повернувшись, очевидно, взяв себя в руки, сел за стол, спокойно, но каменно — тяжело и непримиримо молвил:
— Любезный мой Михаил Владимирович, если вы намерены оставаться моим другом, то протяните руку примирения Александру Дмитриевичу. Если же нет, то…
Родзянко стоял неподвижно. Только синие желваки играли на скулах. Николай вскочил с места, что было с ним крайне редко. Вышел из‑за стола и не оборачиваясь,
сказав Протопопову: «Идемте, Александр Дмитриевич!», вышел из кабинета, даже не попрощавшись со строптивым председателем Государственной Думы.
После этого приема между царем и Думой началась открытая конфронтация.
Протопопов, оскорбленный поведением Родзянко, поощренный высочайшим доверием, вызвал Родзянко на дуэль. Тот вызов принял.
Царь демонстративно уехал в Ставку перед самым открытием Думы нового созыва. И уже там он получил сообщение от царицы о том, что Протопопов и Родзянко намерены стреляться на дуэли.
Ко всем скандалам и неурядицам не хватало еще этого. Царь телеграфом вызвал к себе в Ставку Родзянко и приказал ему немедленно отклонить вызов Протопопова. На этот раз Родзянко уступил. Он написал письмо Протопопову, что вносит поправку в свой прием вызова, он согласен стреляться, если тот получит письменное разрешение царя на дуэль.
Между тем в правительственных кругах, в Думе, в высшем Свете при дворе распространялись слухи один невероятнее другого. И каждый сочинял в меру своих амбиций. Одни уверяли, что царь вызвал в Ставку Родзянко для того, чтобы поручить ему реорганизацию правительства, другие уверяли, что он вызвал его для назначения на пост министра. Но те и другие ошибались. Царю сейчас было не до этого. Более всего ему нужен был покой и согласие в обществе. Высший свет и правящие крути буквально раздирали злоба и сплетни. А сам он задыхался в этой нездоровой атмосфере. Но скрытые силы исподволь раскручивали маховик несогласия. И вместо покоя и стабильности при дворе и в правительстве закручивался новый смерч раздоров. И царь не в силах был противостоять ему, невольно увлеченный злыми вихрями, подписывая все новые и новые неожиданные назначения и смещения с постов. Удивляя мир небывалым взлетом одних и сокрушительным падением других. Были моменты, когда казалось, что Дума берет верх над правительством. Неожиданно получил отставку Председатель Совета Министров, престарелый Штюрмер. И вместо него назначен Трепов. Родзянко ликовал — правительство возглавил его человек. Среди сторонников Протопопова и К° воцарились паника и уныние. Но Трепов с первых же дней своего председатель ствования повел себя слишком круто и перегнул: на первом же приеме у царя он поставил ему свои условия, что министры должны назначаться не царем, а им, Председателем Совета Министров. Перегруженный военными делами царь, поколебавшись немного, согласился с таким условием, понимая, однако, что это вызовет неудовольствие и, может, даже истерику императрицы. Но все же пошел на уступку, думая хоть этим унять несговорчивого и колючего Родзянко.
— Надеюсь, Александр Федорович (Трепов. — В. Р.), вы представляете себе, какую ответственность берете на себя этим своим условием?
Трепов понимал и представлял себе, какая ответственность ложится на него, если он целиком возьмет на себя работу правительства. Но он даже представления не имел, что именно имеет в виду царь, говоря ему об особой ответственности. Что Трепов сразу восстанавливает против себя императрицу, привыкшую уже хозяйничать в правительстве, как у себя дома или в лазарете. И в этом был его роковой просчет.
Тем временем, упоенный властью и особыми полномочиями царя по назначению министров, Трепов тотчас же, по возвращении от Его Величества, вызвал к себе Протопопова — министра внутренних дел, Добровольского — министра юстиции, генералов Беляева и Раева, занимавших ключевые посты в этих ведомствах, и предложил им немедленно подать в отставку. И этим своим неосмотрительным шагом моментально включил в игру императрицу и всю ее тайную рать, начиная от Вырубовой, Протопопова и кончая Распутиным и Симановичем. Императрица накатала очередное гневное письмо в Ставку своему супругу о диком самоуправстве Трепова. Протопопов, разругавшись насмерть с Треповым, заявил ему, что он был назначен на пост министра самим царем и уйдет только по повелению Государя. Симанович'побежал к своим еврейским единомышленникам держать совет, как быть. На этот раз почва под их ногами сильно заколебалась.
Думали они, думали и придумали простой, но гениальный ход: надо воскресить влияние Распутина.
Когда они сказали об этом Протопопову, у того глаза на лоб полезли: как можно воскресить влияние умершего? Ему, русскому человеку, и в голову не могло прийти такое. Однако то, что нам, русским, порой кажется абсурдом,
еврейскому мышлению, наоборот, видится вполне преемлемым. Мы порой недооцениваем того, что лежит на поверхности возможностей, буквально валяется под ногами. А еврей из дерьма сделает золото. В этом мы проигрывали всегда, проигрываем теперь и будем проигрывать, покамест не научимся находить выход из, казалось бы, безвыходного положения. На таких вот примерах надо бы учиться, вместо того, чтобы брюзжать на тему о безнравственности того или иного шага. Не забывать, а точнее, вовремя вспоминать хорошую русскую пословицу — клин клином вышибают. На хитрость отвечать хитростью, на вероломство вероломством.
Пораженный Протопопов недоумевал недолго. Стоило только Симановичу заикнуться о том, что в день смерти Распугана он предусмотрительно выгреб из его квартиры все бумажки, письма и записки. И надежно припрятал. При случае даже царю доложил об этом, за что был хвален не единожды и крепко. В своих записках Распутин имел обыкновение «тасовать», если можно так выразиться, кабинет министров, которым он занимался в последние годы жизни. В этих записках, даже помечались им достоинства и недостатки тех или иных кандидатов в министры.
Понимая состояние царя, лишившегося такого советника, как Распутин, Симанович предложил покопаться в записках Распутина, авось там найдется какая‑нибудь необходимая им рекомендация. Почерк Распутина царь хорошо знал и поэтому стоит только ему представить такую записку старца, и вопрос будет решен. К тому же после смерти Распутина Симанович стал у царя на особом счету, поскольку был ближе всех к делам и тайнам старца. К этому добавить Вырубову, которая полностью и целиком доверяла Симановичу. Вот только задача отыскать записку с подходящими кандидатурами. Перебрали все архивы Распугана, хранившиеся у княгини Тархановой. Ничего подходящего. Поехали к митрополиту Питириму. И у него нашли фотографию князя Голицына, старого болезненного человека, но близкого друга Протопопова. На фотографии было написано рукой Распутина «старик». На его языке это означало — министр — президент. Эту фотографию с единственным словом, написанным покойным Распутиным, решено было представить царю, как посмертное волеизъявление старца.
Цинизм этой аферы предстает перед нами во всем сво ем отвратительном «блеске», когда мы читаем по этому поводу у Симановича: «Содержанки Протопопова и Голицына были подругами, и когда Протопопов был назначен министром, то они решили добиться также для князя высокого назначения, чтобы одной подруге не остаться сзади другой».
Вооружившись «документом» — фотографией, Протопопов и Симанович отправились к своей постоянной и безотказной покровительнице Анне Вырубовой. «Мы уверили эту сердечную и доверчивую даму, — пишет Симанович, — что Распугин еще при жизни наметил следующий состав кабинета министров: князь Голицын — председатель, Кульчицкий — министр образования, Покровский — министр иностранных дел, и Кригер — Войновский — министр путей сообщения». Этих уже от себя. Сверх Голицына. Наглеть, так уж наглеть до конца.
