Кайпа была очень встревожена. Оказывается, уже все село гудело. Говорили, что сын Беки сбежал с турецкой войны, продав казенных лошадей, и моздокская полиция ищет его, так как обоз тот был придан Терскому казачьему полку. Для Кайпы было новостью, что полиция ищет не Хасана, а Хусена. «Так, значит, Хасан не сбежал?» Это никак не укладывалось в голове у бедной матери. Она привыкла к тому, что все неожиданное ей преподносил старший сын! А теперь вот, выходит, и Хусен… Кайпа шла быстро, увлекая за собой сына. По пути она успела все ему рассказать.
– Ничего, – закончила мать, – одного-то я как-нибудь скрою! Вот если бы двоих – это труднее!.. Поживешь пока у дяци, а тем временем гяуры забудут о тебе.
В ту же ночь Хусен ушел в Ачалуки.
Настало лето, а о том, чтобы без страха вернуться в свое село, не могло быть и речи. За все это время Хусен только два раза побывал дома. Ходил ночами. Он бы, может, и чаще делал это, но надо было видеть, как волнуется дяци и как при его появлении дрожит от страха мать.
Между тем Кайпа боялась не зря. Полиция не забывала дороги к ее дому, а однажды, в какой уже раз не найдя своей жертвы, обозленные казаки увели с собой Кайпу и целых трое суток продержали ее в полицейском участке в Моздоке. Все допытывались, где сын.
С тех пор Кайпа боится пуще прежнего. Потому и пришлось Хусену в те оба раза, когда был дома, еще затемно возвращаться в Ачалуки, так и не повидавшись с Эсет.
И до чего же медленно тянется время! Особенно тягостны длинные летние дни. Ночи проходили быстро, и даже если не спалось, было спокойнее на душе. Каково это крепкому, здоровому парню день-деньской сидеть в доме, как птице в клетке?! А дяци из страха не выпускала его днем даже во двор.
– Люди знаешь какие дотошные? – говорила она. – Начнут расспрашивать: кто да что. Найдется и такой, что донесет.
И не зря боялась Сийбат: в Ачалуках уже двоих арестовали за дезертирство.
Как-то поздним вечером во двор въехал всадник. Хусену еще издали, из окна, показалось чем-то очень знакомым лицо этого человека, но вспомнить, где он его видел, юноша не смог.
– Кто это? – спросил он у дочери Сийбат, своей ровесницы.
– Наш родственник, – ответила девушка.
– Что нового во Владикавказе? – встретила всадника вопросом Сийбат.
– Ничего особенного.
Всадник уже спешился. И сейчас он стоял в сенцах.
Хусен из комнаты сквозь тусклый свет старался рассмотреть безбородое лицо гостя, прислушивался к его очень знакомому голосу, но, как ни напрягал свою память, все не мог понять, откуда у него такое чувство, что он знает этого человека.
– Ты так поздно! Не случилось ли чего? – снова заговорила Сийбат.
– Да нет, все хорошо. Просто еду домой узнать, как там дела. Сообщили, что нани больна. Не поднимается с постели…
– Да пошлет ей всевышний здоровья.
– Спасибо тебе. Хочу заодно заехать к семье Беки. Слыхал, младший его сын вернулся с войны…
– Да он же здесь! – всплеснула руками Сийбат.
– Кто? Хусен?
– Ну конечно, он! Хусен, где ты? Иди сюда.
Хусен вышел в сенцы смущенный, как молодой зять в доме родителей своей жены.[56]
– Это Хусен? Да он же настоящий мужчина! Вот бы ни за что не узнал!..
Человек шагнул вперед и крепко обнял Хусена.
– Хусен, да ты, кажется, тоже не узнаешь его? – сказала Сийбат, заметив недоумение на лице юноши.
Но не успел Хусен рта раскрыть, человек вскричал:
– Я же Дауд!
Услышав это, Хусен наконец расплылся в улыбке и молча прижался к Дауду.
– Ты что, забыл меня? – не переставая тормошить его, спросил Дауд.
От радости парень не мог ни слова вымолвить. Да и что он сказал бы в ответ? Что забыл? Но ведь это не так. Хусен часто думал о Дауде, просто давно его не видел. К тому же раньше у Дауда была густая борода…
– Ну, идем-ка, посидим поговорим, – потянул Дауд Хусена в комнату, к нарам. – Рассказывай, как там в Турции? Не очень-то, наверно, а? Правильно сделал, что ушел. Не нужна нам чужая земля. Своей много. Лучше и плодороднее, чем у них… Правда?
Хусен закивал головой в знак согласия.
– Лучше и плодороднее, – повторил Дауд, продолжая обнимать Хусена за плечи. – Вот только угромов да мазаев с нее согнать надо. А турецкая земля пусть туркам остается… Правильно сделал, что вернулся. У нашего брата здесь, в своей стране, врагов хоть отбавляй. С ними надо бороться. Хасану тоже пора бы вернуться…
– Полиция меня ищет! – заговорил наконец Хусен. – Даже нани однажды за это арестовали. Три дня в Моздоке держали…
– Ничего они не сделают нани, не бойся. Попугают, и только. А ты пока в Сагопши не ходи. Здесь они до тебя не доберутся…
– Не доберутся, если будет меня слушаться! А ему, видишь ли, скучно в доме сидеть… – пожаловалась Сийбат.
^ – Надо терпеть! – Дауд укоризненно посмотрел на Хусена. – Если хочешь избежать тюрьмы, другого ничего не остается. Вот я сколько лет все больше скрываюсь. Домой только в гости приезжаю, да и то ночами, как вор. А иначе нельзя.
Хусен сидел с опущенной головой, словно провинившийся.
– Надо терпеть, – добавил Дауд. – Теперь уже недолго.
– О, дал бы бог! – сказала Сийбат и глубоко вздохнула. Потом вдруг засуетилась, увидев, что Дауд поднялся. – Ты куда? Подожди, я сейчас курицу зарежу…
– Жить вам в достатке, Сийбат! Спасибо, я сыт. Поел перед дорогой. Надо спешить. Хочу обернуться в ночь.
В голове у Хусена зароились разные мысли.
Если царь доживает последние дни, то как же он воюет? И ведь победы одерживает? У кого же хватит сил его свергнуть? Хусен собственными глазами видел мощь царских войск, но слышал и то, как «солдаты проклинали и войну и царя. Да и разве только одни солдаты недовольны? А жители Сагопши, к примеру? Рассказывают, когда пришел приказ угнать сельское стадо коров на фронт, люди поднялись как один. Сопротивлялись с оружием в руках. И не в одном Сагопши…
«А что, если все вместе возьмут и двинут? И убьют царя, – думал Хусен. – Пчелы, говорят, убивают свою матку, но место это тотчас занимает другая…»
Чего только не передумал Хусен. И все один. Посоветоваться-то не с кем.
А время шло. Царь восседал на своем троне. Войне в конца не видно. И Хусен все по-прежнему в заточении.
Никакие протесты тети не останавливали Хусена. Он хоть раз в месяц, да наведывался в Сагопши, а со временем и того чаще. Ночевал он при этом из осторожности не в доме, а в огороде, под охраной высоких кукурузных стеблей.
– И охота тебе, как бездомной собаке, в огороде валяться? – говорила Кайпа. – Спал бы себе спокойненько У дяци.
Какой матери не хочется ежечасно видеть перед глазами свое дитя? Но главная ее забота – всегда одна: чтобы никакое горе не подстерегало детей, ничто не омрачало их жизни. А Кайпе ли было не тревожиться? Да и на дворе скоро осень, холодно уже.
– Мне здесь лучше, безопаснее, – уговаривал ее Хусен. – Хоть в огороде, а дома.
Не знала Кайпа, не ведала, что всему причиной соседская дочь.
Хусен устраивался на ночь поближе к плетню. Он и дыру в нем проделал. На случай, если нагрянут казаки, через нее и уйти можно. В этом углу все поросло крапивой и бурьяном. Обнаружить дыру, даже зная о ней, не так-то просто.
Ни Кайпа и ни кто другой не знал, что этой дорожкой Эсет приходит к Хусену. В первый раз она пришла совсем неожиданно. Послеполуденное солнце опустилось довольно низко и уже не жарило. Дул легкий ветерок. Хусен дремал. Тихий шорох сквозь дрему он принял за шелест кукурузных стеблей.
С трудом разжав веки, Хусен увидел склоненную над собой Эсет. Она улыбалась.
– Испугался?
Хусен с минуту был как во сне. Потом вдруг растерянно спросил:
– Эсет, ты здесь? А дома не догадаются, куда ты пошла?
– Никого у нас нет, – успокоила Эсет. – Дади в лавке. Все остальные на уборке кукурузы.
И они забыли обо всем на свете, для них сейчас ничего вокруг не существовало. Оба истосковались друг без друга. Говорили шепотом, приходилось к самому уху склоняться. Никогда еще с той поры, как минуло детство, белое как молоко, нежное лицо Эсет не бывало так близко. Хусену хотелось коснуться губами ее щеки, хотелось обнять Эсет, ставшую бесконечно дорогой.
В груди у Хусена все горело. Он с трудом сдерживал себя и только смотрел и смотрел в глаза Эсет. Она тоже не отрывала от него взгляда и тоже ничего больше не говорила.
Они не заметили, как из кукурузы вынырнул Султан. Увидев мальчика, Эсет зарделась, испуганно посмотрела на Хусена и смущенно опустила ресницы.
– Ты чего, Султан? – спросил Хусен.
– К тебе пришел. Нани сказала: «Иди, он там один, ему скучно».
– Тсс! – приложил к губам палец Хусен.
– Нани не знает, что здесь Эсет, – сказал Султан.
– И хорошо, что не знает! Ты не говори ей, ладно? – Хусен вопросительно посмотрел на Султана и погладил его по голове.
– Не скажу! – с готовностью согласился малыш.
– Вот и молодец. А я тебе за это винтовку сделаю, – пообещал Хусен.
