- Ну, во-первых, о самом митинге. - Лесовский встал, чувствуя, что так ему говорить удобнее. - С первых же секунд мы должны повернуть ход митинга против асхабадского правительства. Потребуем немедленного прекращения братоубийственной бойни... Потребуем немедленного ухода англичан из Туркмении, как мировых разбойников, которые помогают царским офицерам душить Советы. Мы призовем рабочих идти на соединение с нашими товарищами, чарджуйскими и ташкентскими пролетариями, чтобы совместно с ними восстановить в Туркмении Советскую власть под руководством партии большевиков... Вся наша подпольная большевистская организация явится на митинг и встанет в разных местах между рабочих масс и будет вести устную агитацию против политики, выдвинутой асхабадским правительством... Дальше так... Принимая во внимание, что со стороны белогвардейского исполкома выступят на митинге сильные ораторы, подпольная организация постановила выступить от нас студенту Володе Сердюку, Ивану Романовичу Зотову и Гавриле Сидоровичу Кадыгробу... Мы не сомневаемся, что нас поддержат основные массы рабочего класса, и заранее заготовили постановление. Первым пунктом предлагаем выбрать делегатов, которые поедут в Кизыл-Арват, Красноводск и Челекен с целью присоединения всего трудового люда к восставшим. Пять человек отправятся на фронт, чтобы заключить мир с большевиками и ликвидировать фронт... Намечены восемь партийцев, которые тотчас после митинга отправятся в тюрьму и освободят всех политических заключенных... И еще один пункт... Мы полагаем, что человек двести, в основном деповцы, пойдут на разоружение правительственной роты, охраняющей Фунтикова и его свору предателей...
- Хорошо, товарищи, - подумав, согласился Феоктистов. - А теперь давайте поговорим, все ли как следует подготовлено.
Обсуждали каждый пункт в отдельности, засиделись чуть ли не до утра. Уже запели петухи, когда Зотов, Лесовский и Кадыгроб вышли от Морозова.
Несмотря на мрачную погоду и суровую обстановку, вечером 31 декабря все же зажглись свечи на елках в богатых домах, и прежде всего тех, где находились на постое британские офицеры. Сияли окна зыковского дома - генерал Маллесон и его ближайшие подчиненные пригласили к себе офицеров с дамами. Фунтиков о празднике и не помышлял. Приехав в Асхабад с фронта, окруженный членами давно бездействующего исполкома, он спешно готовил митинг. Если все сложится благополучно, если рабочие выкажут свой патриотизм- захотят отправиться на войну с большевиками, тогда можно и повеселиться, - открыть буфет, устроить танцы, но не это главное. Нужны умные ораторы, которые могли бы увлечь мощным словом черную толпу, пробудить в ней желание драться... За кого именно драться, Фунтиков сказать вслух не мог, ибо хорошо понимал, что асхабадские железнодорожники давно уже поняли, как они жестоко обмануты, и ждут только случая, чтобы свергнуть ненавистный, предательский эсеровский исполком и изгнать из Туркмении англичан...
К восьми вечера зал железнодорожного собрания, вместимостью до тысячи человек, был забит до отказа. На сцену поднялся рабочий президиум во главе с Фунтиковым. Он - в сером костюме, пои галстуке. Более скромно выглядел член исполкома Иванов, избранный председателем митинга. Да и надеялся он на успех дела меньше, нежели его лидер. Большевики, заняв места в зале, еще до открытия митинга уже злословили о «государе» Фунтикове, возбуждая железнодорожников. То тут, то там в рядах возникали взрывы смеха. Десятка два прокламаций с памфлетом на Фунтикова ходили по рукам - их зачитывали вслух и шумно потешались: «Божиею милостью мы. Фунтиков, 1-й Император и Самодержец Асхабадский, царь Красноводский, Царь Кизыл-Арватский, великий князь Казанджикский, великий князь Джебельский, князь Узун-Сукский... и прочая, объявляем всем нашим верноподданным, что мы в Союзе с любезными Сердцу Нашему дворянством и буржуазией объявили беспощадную войну подлому рабочему классу и крестьянству, дерзнувшим свергнуть власть помещиков и капиталистов в лице возлюбленного нашего монарха Николая Александровича и Благоверного Временного правительства и установить свою безбожную рабоче-крестьянскую власть...»
- Граждане асхабадцы, прошу вашего внимания! - Иванов зазвонил колокольчиком над головой. - Прошу спокойствия! Разрешите, с вашего соизволения, считать митинг открытым. Слово предоставляется председателю ВИКа...
Иванову не дали договорить.
- Долой асхабадское правительство!
- Долой англичан - мировых разбойников!
- Долой фронт! Да здравствует мир с ташкентскими большевиками!
- Да здравствует товарищ Ленин - вождь большевиков! - понеслось со всех рядов.
Фунтиков стоял у трибуны с поднятой рукой - сначала жалко улыбался и требовал: «Перестаньте, перестаньте, граждане... Да вы что, пьяные, что ли?», но видя, что дело принимает нешуточный оборот, принялся угрожать, пытаясь перекричать беспрестанно несущиеся призывы из зала. Дабы не дать «развернуться» Самодержцу Асхабадскому, на сцену поднялись человек десять рабочих, согнали Фунтикова с трибуны. Студент Сердюк вырвал у председательствующего колокольчик, зазвонил им и в мгновенно наступившей тишине объявил:
- Давайте дадим слово самим рабочим... Зотову, например... Иван Романович, вы старый человек, у вас мудрости побольше, чем у асхабадского государя, скажите, как быть рабочему классу.
- Можно, конечно... - Зотов встал и поднялся на сцену. - Я думаю, товарищи, свергать нам надо самодержца Фунтикова. А то он всех нас мишенями сделает. Свои же братья и расстреляют нас на войне. Негоже это... И англичан надо гнать - они засиделись дюже...
- Ах, вот как, значит! - Фунтиков взвизгнул и забегал перед столом президиума. - Я закрываю митинг... Именем исполкома... Прошу, господа, покинуть президиум...
Члены ВИКа встали из-за стола и, смущенно ухмыляясь и хмурясь, ушли со сцены. Остался лишь один Иванов.
Зотов еще не успел спуститься со сцены, как тут же поднялся Кадыгроб.
- Есть предложение, товарищи. Долго не митинговать, и так все давно всем понятно. Давайте направим делегатов по линии железной дороги - пусть поднимают народ против оккупантов-англичан и деникинцев, о Фунтикове уже не говорю - о нем давно все сказано. Судить его надо, гада, вместе со всем белым исполкомом... Давайте также выберем делегатов - чтобы пошли они в тюрьму и от нашего имени освободили политических заключенных!
Зал одобрительно гудел и утопал во всплесках аплодисментов после каждой фразы Кадыгроба. Он начал называть фамилии делегатов - кому идти к тюремному начальству, кому ехать в Кизыл-Арват и Красноводск... Речь его неожиданно прервал Иванов, показывая поданную из-за кулис записку. Из первых рядов донеслось:
- Ладно, пусть прочитает!
- Дайте ему слово!
Иванов подошел к трибуне, зачитал:
- «Граждане асхабадцы! Всякое выступление против асхабадского правительства английское командование в корне подавит силой оружия... Глава Британской миссии Маллесон...»
Иванов отошел от трибуны. Зал притих, снова было зашумел, но тут из-за кулис вышел отряд англичан с винтовками. Элис Пиксон приказал:
- Прошу всех удалиться. Всякое проявление насилия против англичан и законного правительства будет караться расстрелом.
В боковые двери зала вошла группа боевиков с главой контрразведки Дружкиным. Увидев их, Пиксон распорядился:
- Приказываю вам, господин Дружкин, большевиков, сорвавших митинг, арестовать!
Толпы рабочих ринулись ко всем выходам. Элис Пиксон, еще больше расхрабрившись, выстрелил вверх из пистолета. Боевики бросились в напирающую на двери толпу, хватая зачинщиков.
- Зотова ищите! - кричал Гаудиц. - Кадыгроба!
- Феоктистов здесь... Специально приехал из Чарджуя! - перекрикивал других Дружкин. - Это его работа, не давайте ему уйти!..
- Лесовского держите... Инженера... Вон он, вон!- раздался злорадный голос Игната Макарова. - Держите его... Это он мово сына Ермолая уговорил к красным сбежать, а теперь мне позор от господина Маллесона и всех прочих... Держите его!..
Вырвавшись на улицу, рабочие ринулись в разные стороны. Большой конный отряд англичан уже скакал к железнодорожному собранию, и над городом гремели выстрелы...
После расстрела Мамедяра Бяшим-пальван не стал испытывать судьбу - подался вместе с несколькими батраками в горы к Фирузу, где он прятался чуть ли не целый год. Знакомыми тропами Бяшим вывел своих земляков к лесной пещере. Там они отдохнули и на другой день, утром, добрались до места. Двор Фируза был на самом краю аула. Когда беглецы вошли в ворота, сразу же были встречены радостными возгласами парней. Оказывается, к Фирузу, спасаясь от карательных отрядов англичан и белогвардейцев, бежали персы с бахарского хлопзавода. Были тут и дехкане из гапланского аула, бежавшие от Ханлар-бека. Туркмены приехали на лошадях, некоторые - с охотничьими ружьями. Персы «на своих двоих», кое-кто с женами и детьми. Смотрели они на фирузовский двор как на временное пристанище, задерживаться тут не собирались. Все понимали - на туркменской земле началась война, ничего хорошего впереди нет, и надо бежать к себе домой, за горы. Молодые, бессемейные амбалы оценивали обстановку иначе. Эти сразу же стали держаться поближе к Фирузу и Али Дженгу, зная об их удальстве. Увидев вновь на своем дворе Бяшима, Фируз обрадованно всплеснул руками:
