«Мой брат Северн был прав: те же самые качества, которые вызвали его неудачи, привели его к успеху».
Рейчэл и Эндрю выехали из Нового Орлеана в конце первой недели апреля 1815 года. Вдоль городских улиц и сельских дорог выстроились на целые мили жители Луизианы, выражавшие им свою благодарность и признательность. До Натчеза они плыли по реке, дальше пришлось передвигаться в карете и верхом по Тропе, повторив путь, проделанный ими домой после медового месяца в Байю-Пьер, — тот самый судьбоносный путь, на котором Эндрю поссорился с Хью Макгари по поводу ожидаемого нападения индейцев, и эта ссора так обозлила Макгари, что спустя два года он предстал перед Харродсбургским судом и дал показания, что видел Рейчэл Робардс и Эндрю Джэксона спящими под одним одеялом.
Тропа Натчез все еще находилась в плохом состоянии, и порой Рейчэл опасалась, что ее позвоночник вот-вот войдет в череп. Когда ей становилась невмоготу каретная тряска, она присоединялась к мужу и сыну, ехавшим верхом. Поездка длилась на несколько недель больше, чем их первая, поскольку в каждом поселке на пути их встречали возбужденные толпы. Наилучший для Рейчэл прием устроила семья Грин в зале с хрустальной люстрой, под которой некогда состоялась церемония ее бракосочетания с Эндрю.
Рейчэл удивило безумство толпы, встречавшей их на границе Теннесси. Ей было не ясно, почему съехались со всех сторон семьи, чтобы прокричать здравицу Джэксонам, почему такое огромное скопление людей сопровождало их в Нашвилл, словно это была триумфальная процессия, почему на площади перед зданием суда сгрудилось так много людей, что казалось, будто каждая живая душа в Теннесси сочла необходимым засвидетельствовать им свое почтение. И лишь когда они удалились в Эрмитаж, где у въезда в поместье их приветствовали соседи и Рейчэл прочитала первые газеты с Востока, какие попались ей в руки со времени отъезда из Нового Орлеана, и познакомилась с текстом Гентского договора, она начала понимать, что означал ее муж для народа страны. Даже ее неопытный ум смог осознать, что договор был унизительным документом, подписанным американскими дипломатами после трех лет непрерывных поражений. Англичане не соглашались даже отказаться от практики захвата американских судов и американских моряков! Эндрю одержал свой триумф у Нового Орлеана уже после подписания мира в Генте, и с юридической точки зрения ничего не менялось, однако он все же свершил великое дело — превратил три года поражений в победу, восстановил уверенность американцев в себе и, как добавляли редакторы восточных газет, преподнес англичанам незабываемый урок.
Сидя в постели, удобно обложившись подушками, и поглощая с аппетитом завтрак, принесенный Митти, Рейчэл отложила в сторону газеты и невидящими глазами уставилась в окно, выходившее на поля Эрмитажа. Если то, что пишут эти редакторы, соответствует истине, не станет ли неизбежным давление на Эндрю, чтобы он выставил свою кандидатуру на пост президента в следующем году? Она вспомнила, как буквально за несколько часов до их отъезда из Нового Орлеана Эдвард Ливингстон сказал:
— Знаете, генерал, дорога на север от Нового Орлеана может привести прямо в Вашингтон-Сити.
Она промолчала и, как надеялась, не выдала своих чувств. Эндрю добродушно рассмеялся, поблагодарил Ливингстона за комплимент, а затем тоном, не допускавшим возражений, сказал, что такая мысль абсурдна.
Но была ли она абсурдна? Посещавшие Эрмитаж так не думали. В воздухе витали разговоры о президенте. Партия федералистов, поддержавшая конвент в Хартфорде и предложения о капитуляции в войне, исчезла с политической сцены. Становилось очевидным, что будет избран тот, кого выдвинут республиканцы. Фаворитом считался Джеймс Монро. Однако многие полагали, что двадцатичетырехлетняя Виргинская династия, основателем которой был Джордж Вашингтон, а продолжателями — Томас Джефферсон и Джеймс Медисон, подошла к собственному логическому концу. Нужен был человек иного склада, человек из иных сред, с сильной волей и новыми идеями. Кто лучше всех отвечал таким требованиям, как не герой Нового Орлеана?
Эндрю знал о таких разговорах, но не показывал вида. Лишь раз в беседе с Рейчэл он упомянул об уже начавшейся кампании по выдвижению его кандидатуры.
— Не беспокойся, дорогая, потребуется предписание Хабеас корпус акт,[17] чтобы вернуть меня в политику.
За двадцать четыре часа до ее отъезда для встречи с мужем в Новом Орлеане Эрмитаж был выставлен на продажу. Ныне же земли Эрмитажа, остававшиеся весь прошлый год заброшенными, усиленно обрабатывались, они были вновь расчищены и засеяны хлопком новым надсмотрщиком, нанятым Робертом Хейсом. Насколько хватал глаз, простирались ровные ряды молодого, еще зеленого хлопчатника под ласковым майским солнцем. В месяцы, предшествовавшие победе Эндрю у Нового Орлеана, его соседи приходили в Эрмитаж, желая сделать что-нибудь для генерала и тем самым выразить свое уважение. Неутомимый Роберт Хейс не пренебрегал такими предложениями, и благодаря помощи соседей сараи были починены, хижины обмазаны глиной, яблони и персиковые деревья подрезаны, разбиты новые сады из саженцев, предоставленных Джоном Овертоном. Миловидная Джейн Коффи, одна из дочерей Мэри, переехала в Эрмитаж, чтобы следить за домом. К приезду Рейчэл и Эндрю в доме все сверкало.
Рейчэл чувствовала себя слегка пристыженной, когда бродила по полям, посещала своих рабочих и соседей, наслаждалась особой красотой долины Кумберленда и вспоминала, что когда-то хотела продать этот дом. Как странны повороты судьбы, способной буквально за несколько часов уничтожить или спасти человеческую жизнь! После дуэли с Чарлзом Дикинсоном Эндрю потерял почти всех своих друзей в Кумберленде. Он стал подавленным, задиристым, много пил и устраивал публичные сцены. Его не радовали ни эта прекрасная плантация, ни его чистокровные лошади, и Рейчэл задумывалась: не кончилась ли жизнь для нее, не соскользнут ли они по грязному склону в небытие? И она, видя его беспокойство, разочарование, неспособность обрести место в мире, также хотела уехать из Эрмитажа, поискать более плодородную землю, на которой мог бы вновь расцвести Эндрю.
Какой ошибкой стало бы это для Эндрю, который в этот самый час присутствует на обеде в его честь в таверне «Белл» в Нашвилле, где собрались самые важные представители штата, чтобы вручить ему церемониальную саблю, присланную в дар из Миссисипи, и где даже мистер Фарисс и мистер Дэзон будут вынуждены пожать ему руку! Какой ошибкой было бы это для нее, не желавшей ничего более, как быть первой леди в глазах мужа и жить мирно и счастливо на своей плантации в окружении друзей, родственников и соседей!
Эрмитаж вновь стал перекрестком Запада; сюда приезжали буквально сотни людей: не только бесчисленные родственники и жители долины Кумберленда, желавшие лично поздравить генерала, но и политические фигуры с Востока, оказывавшиеся по делам на расстоянии нескольких дней езды, армейские офицеры, чиновники и бизнесмены Юга, проезжавшие по Тропе в направлении столицы или Нью-Йорка. Они приходили не с пустыми руками, ежедневно поступало много различных подарков: для Рейчэл — швейная шкатулка, украшенная перламутром, флакон духов с запахом китайских мандаринов, расшитый бисером кошелек, редкие кружева, гитара, шкатулка для драгоценностей, изготовленная из морских раковин, прекрасный английский фарфор и изделия из стекла; для Эндрю — трости, сабли, книги, редкие вина и фрукты.
Для самой себя Рейчэл взяла за образец поведения нормы, установленные ею еще в Хантерз-Хилл: она приветствовала всех, кто хотел ее видеть, все приходившие были ее друзьями. Она любезно принимала их, свободно вела беседу. Но сама редко покидала территорию Эрмитажа. Она ездила в Нашвилл только тогда, когда возникала необходимость, и ограничивала свои визиты многочисленным кругом Донельсонов и их потомков, а также давнишними соседями, с которыми она сблизилась.
Молл и Джордж слишком постарели, чтобы справляться с работой по дому, поэтому крупная Ханна взяла на себя приготовление пищи, в чем ей помогали Митти и Орейндж. Молодая Джейн оказалась способной экономкой и была так очарована потоком знаменитостей, посещавших Эрмитаж, что попросила:
— Тетушка Рейчэл, не могла бы я остаться с вами навсегда? Я освободила бы вас от работы, и вы могли бы уделять все ваше внимание дядюшке Эндрю.
Здоровье Эндрю пошатнулось. Шесть месяцев он мучился от дизентерии, от которой страдала вся армия, и целыми неделями питался лишь рисом. Они оба предполагали, что для поправки ему нужна размеренная жизнь и добротная пища, но теперь, осев прочно дома, он оказался еще более подверженным болезням. Не помогала даже специальная пища, которую готовила ему Молл, утверждавшая, что только она в состоянии сделать для него действительно нужное. Многие месяцы он поддерживал себя усилием воли, теперь, когда стимул военной необходимости исчез, он неожиданно расслабился и слег в постель.
