– Зима была суровой, хан Орду. Но весна пришла пораньше, и Гуюк решил отъехать на юг, к стадам. Русских мастеров, все дары и рабов решено оставить в Каракоруме.
– Со мною следует русский князь Ярослав, – важно сказал Орду. – Ему тоже ждать в Каракоруме, пока не иссохнет степь?
– Курултай состоится в летнем стане ханши Туракины Сыр-Орде. Там собирают всех гостей и послов, и для князя Ярослава поставлен достойный шатер.
– А где должен быть я?
– Ты волен выбирать свое место сам, великодушный Орду, – Бури вежливо поклонился. – Ты – гость особого почета.
Орду не смог сдержать самодовольной улыбки. Но, поулыбавшись, вдруг спохватился:
– С князем Ярославом едет боярин Федор, его толмач и советник. У него должна быть отдельная юрта.
– Ему поставят юрту, хан Орду.
– Да, мой брат в знак примирения прислал Гуюку рабыню, достойную его внимания.
– Гуюк примет этот дар от тебя в Каракоруме, как только русский князь будет размещен со всеми удобствами в Сыр-Орде.
– А где мой брат Берке, который сопровождал печальный караван Субедей-багатура?
– Гуюк отпустил его после похоронного обряда. Берке спешил на Кавказ.
Это известие Орду весьма обрадовало: рабски подчиняясь Бату, он вовсе не желал подпасть под влияние хана Берке, но чувствовал, что попадет непременно. Берке был умен, расчетлив, умел выжидать и старался действовать неожиданно. Орду хорошо помнил общие детские игры, в которых он всегда проигрывал именно Берке: Бату иногда позволял себе великодушие, добровольно уступая старшему брату, но Берке не сделал этого ни разу.
– Я хочу как можно скорее увидеть Гуюка, чтобы лично вручить ему бесценный дар моего брата Бату.
Орду выехал в Каракорум вместе с бесценным даром, почетной стражей и Бури. Кирдяшу было приказано сопровождать русских мастеровых и остальные дары в столицу, а гвардейцы хана Гуюка препроводили князя Ярослава, Сбыслава и челядь в отведенное им место в летней ставке ханши Туракины. Впрочем, по повелению Гуюка гвардейцев вскоре сменил Кирдяш со своими стражниками. Так закончился суровый переход через Великую Степь, и все были довольны. Кроме боярина Сбыслава.
Ни Бури, ни тем более Гуюк не обратили на русского боярина никакого внимания. С чисто монгольским высокомерием они его просто не замечали, а если их взгляды когда-либо случайно останавливались на нем, то холодно и отрешенно смотрели сквозь, будто молодого советника и толмача князя Ярослава вообще не существовало на свете. Для тайного повеления Бату в этом заключалось огромное преимущество, но Сбыслав был еще очень неопытен, по-юношески обидчив и безмерно раздут собственными представлениями о себе самом. О своих достоинствах, своей прозорливости и своем особом месте в большой ханской игре. Бесспорно, искорки всего этого были в действительности, но он самолюбиво раздувал их, стремясь к огню, способному ярко высветить лично его в будничных сумерках, в которых замечали только облеченных почти божественной властью, не задумываясь над тем, что если это ему и удастся, то он и окажется первым, кто сгорит в его пламени.
Но пока он был отрезан от высшей власти и понятия не имел о том, что там происходило.
Орду представил Гражину Гуюку столь же эффектно, как когда-то представил ее хану Бату: дар внесли в ковре и выкатили из него к ногам Гуюка.
– Эта кобылка еще необъезжена, – с удовольствием отметил Орду. – Но строптива.
– Я сделаю ее покорной после курултая, – самодовольно улыбнулся Гуюк. – Добрая камча любит нежную кожу.
Он сказал эти слова, не зная, что Гражина уже достаточно понимает монгольский язык. Впрочем, если бы и знал, то сказал бы то же самое, потому что никогда не утруждал себя подбором слов в разговорах с рабынями. Но беда, как выяснилось, заключалась в том, что гордая полячка, с детских лет считавшая себя дорогим подарком, никогда не ощущала при этом рабской сущности подобного положения. Желтый ад Азии отличался от разноцветного ада Европы прежде всего тем, что называл вещи своими именами.
Летняя резиденция ханши Туракины Сыр-Орда еще только строилась, а точнее – росла вширь, поскольку приглашенные как на грядущий курултай, так и на жительство просто ставили юрты на свободном месте или разбивали шатры. Прибывавшие военачальники жили в отдельных поселениях вместе с охраной, для иностранных гостей и послов выделили особую часть степного города, и только князь Ярослав пользовался особой привилегией. Во-первых, он имел право на личную охрану, которой командовал Кирдяш, а во-вторых, его просторный шатер стоял в непосредственной близости от ставки хана Гуюка.
Это обстоятельство переполнило его гордостью. Поделиться было не с кем, и он едва ли не ежедневно напоминал об этом особом почете Сбыславу.
– Рядом поселили. Плетень к плетню. Стало быть, ценят меня тут.
Сбыслав прекрасно понимал причину особого внимания Гуюка к старому князю, с трудом терпел самодовольные признания, но в конце концов не выдержал и стал сбегать под любыми предлогами. Бродил с Кирдяшом по Сыр-Орде, которая росла на глазах, бессистемно застраиваясь юртами и шатрами. Кирдяш подмечал все новое, необычное, удивлялся, много говорил, но Сбыслав отвечал коротко, зачастую невпопад. Он думал, что ему, пожалуй, так и не удастся выполнить возложенную на него судьбой тайную задачу, потому что Орду все еще оставался в Каракоруме вместе с Гуюком.
– Гляди, боярин, торговлишка зашевелилась!
Летнее стойбище росло неудержимо, что вполне естественно привело к возникновению торговых рядов. Сбыслав на это почти не обратил внимания, но Кирдяш очень оживился:
– Пойдем по рядам потолкаемся, а? Говорили мне, шелка тут дешевые. И вообще любопытно.
Сбыслав отказался, вернулся к себе, а вскоре явился Кирдяш с новостями:
– Среди торговых людей и наши оказались. Русские. Торгуют тут помаленьку, говорят, выгодно. Один из них сказал, что с князем Ярославом давно знаком. Негоем его зовут. Из Смоленска, что ли.
– Знаю Негоя, знаю, – обрадовался Ярослав, услышав об этом. – Надо бы повидаться. Скажи, чтоб пришел.
Негой явился сразу же, как только передали ему княжеское приглашение. Степенно вошел, степенно поклонился, не отказался от угощения. Чувствовалась в нем уверенность и довольство собой, собственной решимостью и оборотистостью, почему он говорил непривычно много и непривычно покровительственно.
– Зря мы пугаемся их, великий князь, пра-слово, зря. Торговля здесь и выгоднее, и безопаснее, потому как торговых людей они не обижают и поборы у них твердые. Путь, правда, неблизок, зато товары тут особые. Китайские да индийские. Товары редкие.
– То-то я их на Руси не видел, – угрюмо заметил Сбыслав.
– Обнищал на Руси покупатель, – вздохнул Негой. – То набег, то война, то дружка с дружкой. Какая ж торговля, когда народ размахался? А торговым людям порядок нужен. Спокой и порядок, почему мы товары свои на Русь и не возим.
– А с кем же тогда торгуете? – спросил Ярослав.
– С купцами ордынскими. Они – люди надежные.
– С Ордой торгуете, а Русь без торговли хиреет, – вздохнул Ярослав. – Все о своей выгоде печетесь.
– Торговли без выгоды не бывает, великий князь. Вот ужо наведете порядок, мы и вернемся. И дом там, и семейство там.
– А вера Христова?
– С верой тут не притесняют, любому Богу молись, когда хочешь. Даже больше скажу, великий князь. К православным они сейчас очень привержены, даже поборы нашему брату снизили. Все вроде бы ладно, да тоска гложет. – Негой тяжело вздохнул, сокрушенно покачав головой. – И народ чужой, и земля чужая, и даже ветер наш сюда не долетает…
Собеседники никак не разделили его тоски. Это может показаться странным, но Сбыслав был озабочен тайными поручениями Бату-хана, Кирдяш исполнял те же обязанности, что и в Золотой Орде (только здесь было вольготнее), а князь Ярослав пребывал в сладком томительном ожидании небывалого почета и славы. И еще его наполняло чувство личной самоценности, которое на родине не ощущалось с такой силой не только потому, что имя старшего сына сияло куда ярче, но и потому, что каждодневные дела отбирали все силы, не давая ни славы, ни удовлетворения. А здесь… здесь можно было тешить свое самолюбие и чувствовать свою значимость, не испытывая при этом ни забот, ни хлопот. То есть всего того, что действует на дряхлеющие натуры с особой неумолимостью, болезненно терзая лохмотья изношенной воли.
За все теперь отвечал любимый старший сын Александр. За безопасность границ и торговлю. За отношения с Западом и Золотой Ордой. За разоренный Псков и грозящий Новгороду очередной голод. За вдов и сирот. За раненых и искалеченных боевых товарищей. За достойное содержание всех дружин. И за все великое княжество, еще не залечившее ран после кровавого нашествия Батыя.
И почти все эти обязанности оказались для Невского внове. С юных лет став приглашенным князем Новгородской боярской республики, Александр всегда оставался предводителем ее вооруженных сил, отвечающим только за внешнюю безопасность и спокойствие на границах новгородских земель. Хозяйственными делами занимался посадник, внешней и внутренней политикой – Совет господ, торговые связи были отлично отлажены, и даже уровень семейных и бытовых ссор строго контролировался как обычным правом, так и решающим словом новгородского владыки. А на долю князя оставалась боевая готовность дружин, состояние их коней и вооружения, сторожевая пограничная служба да поддержание княжеского авторитета как последней инстанции в случае нарушения согласия между исполнительной и законодательной властью в лице посадника и Совета господ. При отсутствии внешней угрозы Новгород весьма часто приглашал на княжение даже детей, учитывая авторитет и реальную силу отцов, всегда готовых помочь сыновьям при малейшем осложнении обстановки. В этих случаях мальчик оказывался просто-напросто заложником Господина Великого Новгорода, что вполне устраивало обе стороны.
