Потоку посетителей был поставлен заслон. Рейчэл сидела около его кровати и кормила его куриным бульоном, сопровождая каждую ложку мольбой к Всевышнему помочь ей.
— За прошедшие шесть месяцев ты израсходовал, Эндрю, энергию, отведенную на шесть лет. Тебе нужно хорошо отдохнуть. Мы начнем сначала и будем поднимать тебя на ноги, как ребенка.
— Звучит приятно, — тихо сказал он с подушки.
— Нам не о чем беспокоиться, — заверила она его. — Цены на хлопок растут, а урожай обещает быть хорошим.
— Я хотел бы поехать в Вашингтон, сделать доклад… объясниться по делу судьи Хэлла, принять участие в реорганизации армии… но все это может подождать.
— Разумеется, может. Когда станет теплее, ты должен взять сына на рыбную ловлю. И Энди огорчен: я настояла, чтобы он оставался в школе, а не ездил со мной в Новый Орлеан. Поэтому тебе следует провести время и с ним в конных прогулках и на охоте. Майор Рейд приедет сюда. Он хочет начать писать книгу об истории твоих войн. А я должна вновь сделать тебя красивым, крепким, ведь предстоит написать твой портрет для той медали, которой конгресс наградит тебя.
Он вытянул из-под рубашки миниатюру на слоновой кости, все еще висевшую на серебряной цепочке на его шее:
— Быть может, послать эту вместо моего портрета?
/3/
После беспечного лета к октябрю Эндрю потерял покой. Он решил, что должен поехать в Вашингтон-Сити добиться назначения офицеров для глухих районов, объяснить, почему не следует обращать внимание на возражения племени крик против договора о земле, получить разрешение на вытеснение всех индейских племен на правый берег Миссисипи, дабы предотвратить их вооружение и использование враждебной европейской нацией, и на изгнание испанцев из Флориды, находившихся в положении, когда они могли открыть вражеским войскам доступ в Соединенные Штаты.
Рейчэл знала, что небольшая группа, желавшая выдвинуть Эндрю в президенты, — Джон Овертон, Джон Рейд, Джон Итон, богатый адвокат и плантатор во Франклине, Уильям Льюис и Уильям Кэррол — хотела, чтобы Эндрю появился на публике, повышая тем самым шансы на выдвижение. Она спрашивала себя: хочет ли он стать президентом? По этой ли причине он намерен предпринять поездку? Поддался ли он той самой страсти, которая в прежние годы побуждала его стать конгрессменом и сенатором?
И если Эндрю попросит сопровождать его, следует ли ей ехать? Причины, побудившие ее в прошлом отказаться от поездок, страх перед незнакомыми, смотревшими на нее как на «ту самую миссис Джэксон», отпали после успехов Эндрю и ее собственного пребывания в Новом Орлеане. Ее проблема заключалась не в том, желает ли она поехать в Вашингтон-Сити, где ее ожидают обеды, балы и приемы, а в том, что своим присутствием она выдает желание помочь мужу получить назначение на пост главного исполнительного лица. Однако если муж предложит ей сопровождать его, она поедет; разлук было более чем достаточно…
Постоялые дворы, в которых они останавливались на ночь, были удобными. Но она радовалась, когда они добрались до Линчбурга, где должны были отдохнуть несколько дней в доме родителей майора Рейда. Родители Рейда, воспитанные люди, были рады и считали за честь принять чету Джэксон. Когда Рейчэл и Эндрю готовились спуститься к ужину, наверх вбежал молодой Рейд:
— Генерал, внизу находится делегация от Линчбурга. Завтра город дает официальный банкет в вашу честь. Из Монтичелло приезжает Томас Джефферсон, чтобы председательствовать на банкете!
Рейчэл увидела, что лицо Эндрю вспыхнуло от радости. Она протянула ему свою руку. Он крепко схватил ее. Со сверкающими глазами он пробормотал:
— У мистера Джефферсона есть основания ненавидеть меня. Я был осой, жалившей его все эти годы, и тем не менее он такой утонченный джентльмен, что готов проехать почти сто миль, чтобы присутствовать на обеде в мою честь.
«Да, — подумала Рейчэл, — вы можете теперь простить друг другу, ведь война с Британией кончилась, и она выиграна».
Картина, представшая ее глазам, когда она входила в бальный зал гостиницы в три часа дня и ее рука легко лежала на руке мистера Джефферсона, была куда более впечатляющей, чем бал в здании биржи в Новом Орлеане. Триста гостей стояли навытяжку, когда Рейчэл и Эндрю и между ними Джефферсон прошествовали по центральному проходу зала. Она плохо понимала, какие блюда и как менялись, однако под покровом спокойной беседы она чувствовала скрытую напряженность, словно все ждали чего-то крайне важного, но никто не знал, в чем оно заключается. Наконец, когда столы были убраны, встал председатель, сделал жест, просящий внимания, и повернулся к Томасу Джефферсону. Джефферсон медленно поднялся со своего стула с бокалом в руке. Седые волосы прикрывали его уши, глаза, выдававшие проницательность, блестели, и в свои семьдесят два года он все еще выглядел по-своему красивым патрицием. Протянув бокал к Эндрю, он произнес своим низким, приковывающим внимание голосом:
— Честь и хвала тем, кто возвысил достоинство страны.
Триста человек встали со стульев, протянули бокалы в сторону Эндрю и выпили в его честь. Голова Рейчэл начала кружиться: она понимала значение жеста мистера Джефферсона. В ближайшие дни его заявление появится во всех газетах Америки и станет главной темой разговоров в Вашингтон-Сити.
Что это означает? Лишь то, что мистер Джефферсон отлил в слова признательность нации за непоколебимую волю Эндрю к победе? Или же, как можно было прочитать на лицах многих стоявших, то, что Томас Джефферсон публично одобрил выдвижение Эндрю Джэксона как кандидата на пост президента Соединенных Штатов?
Но разве может это быть? Джеймс Монро[18] — один из самых старых и дорогих друзей мистера Джефферсона, он служил мистеру Джефферсону и мистеру Медисону на самых важных правительственных постах. Невозможно представить себе, чтобы мистер Джефферсон отбросил своего старого товарища, которого готовил на пост президента, ради человека, который долгие годы был его противником.
Ее мысли заняли несколько мимолетных секунд. В зале наступила тишина, насыщенная ожиданием глубочайшей драмы. Все глаза обратились к Эндрю: как он ответит на этот тост? Использует ли он этот банкетный зал как политическую платформу, оповестив всех о своем намерении бороться за пост президента? Или же упустит момент, ответит обычной вежливостью, скрыв свои чувства и желания?
Эндрю поднялся по левую руку от мистера Джефферсона. Его глаза не говорили ни о чем. После нестерпимо долгой, как ей казалось, паузы, в течение которой в зале сгущалась тишина, Эндрю поднял бокал и, улыбаясь мистеру Джефферсону, сказал:
— За Джеймса Монро, военного министра.
В зале началось столпотворение, гости размахивали руками, шумели и кричали друг другу через стол: ведь этими пятью короткими словами Эндрю Джэксон отвел свою кандидатуру на президентских выборах 1816 года, официально выдвинув Джеймса Монро из Виргинии. Все, что произойдет между настоящим моментом и выборами, приведет к умиротворению, ибо в Америке не будет никого, кто стал бы оспаривать кандидатуру мистера Монро.
Эта сцена навсегда запечатлелась в памяти Рейчэл: Эндрю, стоящий над шумной толпой с улыбкой, отчетливо видимой в левом уголке его рта, полугрустной и в то же время счастливой оттого, что он наконец-то принял решение и все сомнения и вопросы остались позади, хотя не без некоторого сожаления, ведь он добровольно отказался от шанса стать первым в своей стране. Рейчэл уловила странное выражение и на лице мистера Джефферсона. «Не выдал ли он, — спрашивала она себя, — не очень-то прикрытое чувство облегчения? Не повел ли мистер Джефферсон далеко идущую игру? Не сделал ли он, поняв характер Эндрю, красивый жест, проехал сотню миль, чтобы взять на себя роль председателя банкета и вознести хвалу генералу Джэксону в надежде, что тот в ответ сделает красивый жест в пользу Джеймса Монро?» Но что бы ни думал мистер Джефферсон, в ее уме не было сомнения относительно его безмерного удовлетворения: он не хотел, чтобы мистер Джэксон стал президентом, он страстно желал, чтобы этот пост занял его друг, сосед и протеже.
Вашингтон-Сити столько раз становился источником неприятностей для Эндрю, что город в ее представлении выглядел исчадием ада. Поэтому она подъезжала к городу с трудом подавлявшимися волнением и тревогой. Город крайне разочаровал Рейчэл: разбитые грязные улицы, уродливые кирпичные дома без зелени около них, стоящие вразброс на полях и болотах. Впечатление неухоженности, почти заброшенности усугублялось разрушениями, причиненными британцами, которые сожгли Капитолий, дом президента, казначейство, государственный и военный департаменты, и они были восстановлены лишь частично.
В первое утро их пребывания в Вашингтон-Сити Эндрю поднялся с первыми лучами солнца. Рейчэл, проснувшись, увидела, что он ходит по комнате гостиницы в нервном, возбужденном состоянии.
