Фюрер же, со своей стороны, выразил твердое намерение «взять чешский народ под защиту и гарантировать ему автономное развитие в соответствии с национальными традициями».
16 марта Гитлер со свитой в королевском замке Градчаны подписал декрет о создании «Протектората Богемия и Моравия».
Рейхспротектором он назначил бывшего министра иностранных дел Константина фон Нейрага, как человека «умеренного и терпеливого».
Нейрат и в самом деле был умерен, а потому очень скоро сделался лишь прикрытием для своего статс-секретаря Карла Франка, генерала СС, в прошлом заместителя Генлейна, профессионального провокатора, тоже проявившего «терпение» и буквально потопившего протекторат в крови. Про Карла Франка в Праге говорили: «Если у Франка есть что-нибудь человеческое, так это его стеклянный глаз».
15 марта 1939 года части вермахта вошли в Прагу. А двадцать третьего фюрер был уже на крейсере «Германия», чтобы присутствовать при следующем «мирном захвате» — главного литовского порта Клайпеда. И тут же, на борту, Гитлер в очередной раз «успокоил» Европу: «В наши намерения не входит причинение миру страданий. Мы хотим лишь одного — чтобы обиды, нанесенные немцам, были возмещены. Считаю также, что этот уникальный процесс в значительной степени завершен».
— Что за парадокс?! Ресурсы наши растут, бюджет пополняется… А мне уже ни на что не хватает! — жаловался Лей Вальтеру Фрику после очередного весеннего отчета в министерстве финансов. — Ответь мне просто, как президент Рейхсбанка, где валютные кредиты? Где 50 миллионов долларов чешского банка? Куда деньги деваются?!
В ответ Функ развел руками так, что правая оказалась направленной в сторону довольного Геринга, а левая указала на Гиммлера; заметив внимание к себе, тот одарил коллег дружелюбной улыбкой.
Сегодня рейхсфюрера сопровождал высоченный детина с бычьей шеей, глубоким шрамом от носа до угла рта и сверлящими глазами — Эрнст Кальтенбруннер, которого Гиммлер недавно прочил на пост начальника австрийского СД. Однако этого «быка» сильно покусал «волк» Гейдрих, и Кальтенбруннера посадили в Вене, ограничив его власть одним этим городом.
Лей, отозвавший Гиммлера в сторону, поймал на себе ненавидящий взгляд Кальтенбруннера; этот взгляд тот без изменений перевел и на вышедшего следом Геринга, затем еще на кого-то. Проколов взглядом всех, кто ему попался, Кальтенбруннер сел в машину и с силой захлопнул дверцу.
— Ну и типажи у вас в учреждении, Генрих, — хмыкнул Лей. — Я этого господина просто боюсь.
— Я его и сам побаиваюсь, — тоже усмехнулся Гиммлер. — Интриган, прикидывается тупицей и озлоблен к тому же. Но это между нами.
— Безусловно. А у меня к вам просьба. У вас в машине можно поговорить?
— И в вашей машине можно, — улыбнулся Гиммлер. — Будьте уверены.
Машина Гиммлера оказалась к ним ближе, и они сели в нее.
— Вскоре ожидается большой приток рабочей силы, и мне придется с этим работать, — объяснил Лей. — В вашей системе концлагерей тоже произойдут структурные перемены. Но мне уже сейчас нужно увидеть, как все организовано: отбор, транспортировка, условия содержания… Одним словом, можно ли рассчитывать хотя бы на какую-то производительность.
— Хорошо, я предоставлю вам документы, — кивнул Гиммлер.
— Бумаги меня не интересуют, — сказал Лей. — Всю процедуру — от ареста до начала трудовой повинности — я хочу пройти сам.
— То есть вы хотите, чтобы вас вытащили ночью из постели, отвезли в тюрьму, допросили, затем в товарном вагоне отправили в лагерь? — уточнил Гиммлер. — Как вы себе это представляете!?
— Ну, бить меня, конечно, не нужно, а все остальное… Товарного вагона я, что ли, не видел?!
— Заче-ем вам это? — поморщился Гиммлер.
— Боюсь, вам меня не понять. Вы имеете дело с железной дисциплиной, а я — с хаосом. Вы приказываете — я объясняю. Перед вами строй — передо мной стадо, которое изо дня в день стало мычать одно и то же: «Где обещанное и почему так много арестов? Получается, что врагов становится больше? Поче-му-у?» Пока я еще как-то отбрехиваюсь, но это уже не действует. Нужно переходить на другой язык, другую систему доводов… А у меня нет внутреннего ресурса, вдохновения.
— Я-то как раз вас понял, — вздохнул Гиммлер. — Я и сам иногда проделываю с собой похожие «процедуры». Это оттого, Роберт, что мы с вами еще дилетанты. Вот Кальтеннбрунер — профессионал. Потому я его и побаиваюсь.
— Значит, договорились! — улыбнулся Лей. — Это моя личная просьба, и всю ответственность я беру на себя.
Гиммлер кивнул. Просьба Лея его даже позабавила. Во всех «экскурсиях» по концентрационным лагерям, которые рейхсфюрер в воспитательных целях устраивал для своих коллег-руководителей, Лей всегда отказывался принимать участие. «Что ж, если государственных ресурсов не хватает, — рассуждал Гиммлер, — вождю следует изыскать их в себе — установка правильная. И все-таки…»
— И все-таки, давайте начистоту, — предложил он. — Зачем вам это? Знание умножает скорби…
— У всех свои опоры, Генрих. Моя опора — знать. Как и ваша. Так что, кто профессионал — вопрос еще спорный.
«Что ж, тоже понятно», — усмехнулся про себя Гиммлер.
Кортеж машин, отъехавший от министерства финансов на Кайзергофплац, уже выруливал на Доротеенштрассе, к французскому посольству. 21—22-го ожидались переговоры в Лондоне между Чемберленом и Бонне. Министр иностранных дел Франции только что, 15 марта, сыграл в полное неведение по поводу словацких событий («Для меня это чистая неожиданность!») и роли Польши. Тогда же он пожаловался, что Лондон «предпочитает не вмешиваться» и «нам одним приходится иметь дело со свирепым Берлином».
«Свирепый Берлин» в лице партийных руководителей и министров прибыл сегодня во французское посольство поздравить с днем рождения супругу посла — мадам Кулондр, а заодно и успокоить французов насчет германской экспансии на запад.
Посол Кулондр — министру иностранных дел Франции Бонне, от 19 марта 1939 года:
«После аннексии рейхом Богемии и Моравии и перехода под немецкую опеку Словакии я хотел бы охарактеризовать перемены, резко изменившие карту Европы, и определить, в каких направлениях будет развиваться немецкая экспансия…
По моему мнению, захват немцами Богемии и Моравии и распространение германской опеки на Словакию вполне соответствуют политике движения на восток, о которой Германия открыто заявляла с осени прошлого года.
<…> Мюнхенские соглашения больше не существуют. <…> Мы находимся перед лицом совершенно новой ситуации. Германия не довольствовалась лишь расширением и упрочением своего экономического и политического влияния на народы, живущие в границах рейха. Она проявила намерение поглотить, если не уничтожить, эти народы. От политики экспансии она перешла к политике захвата, а требования, основанные на расовой общности, отныне уступили место военному империализму.
<…> Германия, все валютные ресурсы которой были почти полностью израсходованы, наложила руку на большую часть золотого и валютного запаса чешского эмиссионного банка. Полученная таким образом сумма (50 млн долларов) является весьма ценной поддержкой для страны. Еще более важным является тот факт, что Германия получила в свои руки значительное количество первоклассного вооружения, а также заводы Шкода. <…> Обладая заводами Круппа и предприятиями Шкода, рейх теперь, бесспорно, имеет все преимущества для поставки вооружения в Восточную и Юго-Восточную Европу.
Кроме того, захват Богемии и Моравии значительно улучшит продовольственное снабжение Германии. <…> Чехи, которых немцы считают недостойными службы в армии, поставят миллионы рабочих, которые потребуются в случае всеобщей мобилизации.
<…> Наряду с ростом материальных сил следует учитывать также огромное чувство национальной гордости, которое не могло не вскружить головы германским руководителям. Всего за год, без боев, без особых затруднений, влить в рейх 20 млн человек; полностью перетасовать структуру Европы, создать военный аппарат такой силы, что Европа вынуждена неоднократно и в решающие моменты уступить немецким требованиям, — все это действительно может вскружить даже самые уравновешенные умы. <…> И как же теперь Гитлеру не возомнить, что ничто не может устоять перед его волей? <…>
Кулондр».
В последнее время Гитлер поменял форму общения с соратниками. Вместо вызовов в кабинет, постоянных совещаний и заседаний стал приглашать к себе, на своего рода «вечеринки» и непременно с женами. Впервые Гитлер отослал от себя «бергхофскую затворницу» — тихую Еву Браун, которая вместе с матерью и сестрой Гретль отправилась в длительный круиз по Северному морю на комфортабельном лайнере, принадлежащем организации Трудового Фронта «Сила через радость». В отличие от прошлых лет, Еву окружали уже не рабочие и работницы, а общество избранное — чиновники различных ведомств, партийные руководители и дипломаты.
