Но разве может это быть? Джеймс Монро[18] — один из самых старых и дорогих друзей мистера Джефферсона, он служил мистеру Джефферсону и мистеру Медисону на самых важных правительственных постах. Невозможно представить себе, чтобы мистер Джефферсон отбросил своего старого товарища, которого готовил на пост президента, ради человека, который долгие годы был его противником.
Ее мысли заняли несколько мимолетных секунд. В зале наступила тишина, насыщенная ожиданием глубочайшей драмы. Все глаза обратились к Эндрю: как он ответит на этот тост? Использует ли он этот банкетный зал как политическую платформу, оповестив всех о своем намерении бороться за пост президента? Или же упустит момент, ответит обычной вежливостью, скрыв свои чувства и желания?
Эндрю поднялся по левую руку от мистера Джефферсона. Его глаза не говорили ни о чем. После нестерпимо долгой, как ей казалось, паузы, в течение которой в зале сгущалась тишина, Эндрю поднял бокал и, улыбаясь мистеру Джефферсону, сказал:
— За Джеймса Монро, военного министра.
В зале началось столпотворение, гости размахивали руками, шумели и кричали друг другу через стол: ведь этими пятью короткими словами Эндрю Джэксон отвел свою кандидатуру на президентских выборах 1816 года, официально выдвинув Джеймса Монро из Виргинии. Все, что произойдет между настоящим моментом и выборами, приведет к умиротворению, ибо в Америке не будет никого, кто стал бы оспаривать кандидатуру мистера Монро.
Эта сцена навсегда запечатлелась в памяти Рейчэл: Эндрю, стоящий над шумной толпой с улыбкой, отчетливо видимой в левом уголке его рта, полугрустной и в то же время счастливой оттого, что он наконец-то принял решение и все сомнения и вопросы остались позади, хотя не без некоторого сожаления, ведь он добровольно отказался от шанса стать первым в своей стране. Рейчэл уловила странное выражение и на лице мистера Джефферсона. «Не выдал ли он, — спрашивала она себя, — не очень-то прикрытое чувство облегчения? Не повел ли мистер Джефферсон далеко идущую игру? Не сделал ли он, поняв характер Эндрю, красивый жест, проехал сотню миль, чтобы взять на себя роль председателя банкета и вознести хвалу генералу Джэксону в надежде, что тот в ответ сделает красивый жест в пользу Джеймса Монро?» Но что бы ни думал мистер Джефферсон, в ее уме не было сомнения относительно его безмерного удовлетворения: он не хотел, чтобы мистер Джэксон стал президентом, он страстно желал, чтобы этот пост занял его друг, сосед и протеже.
Вашингтон-Сити столько раз становился источником неприятностей для Эндрю, что город в ее представлении выглядел исчадием ада. Поэтому она подъезжала к городу с трудом подавлявшимися волнением и тревогой. Город крайне разочаровал Рейчэл: разбитые грязные улицы, уродливые кирпичные дома без зелени около них, стоящие вразброс на полях и болотах. Впечатление неухоженности, почти заброшенности усугублялось разрушениями, причиненными британцами, которые сожгли Капитолий, дом президента, казначейство, государственный и военный департаменты, и они были восстановлены лишь частично.
В первое утро их пребывания в Вашингтон-Сити Эндрю поднялся с первыми лучами солнца. Рейчэл, проснувшись, увидела, что он ходит по комнате гостиницы в нервном, возбужденном состоянии.
— Эндрю, какие неприятности?
— Именно то, что я намечал для сегодняшнего поединка с военным департаментом. Департамент и президент получили из Нового Орлеана письма, опротестовывающие арест мною судьи Хэлла и Лаллье за их провокационные публикации в «Курьере».
— Но ведь здесь знали, что ты ведешь войну!
— Как всегда, люди вдали от поля боя хотят, чтобы вы сражались по правилам джентльменов.
В это утро майор Рейд взял ее и Эндрю-младшего в поездку по городу, но Рейчэл настояла вернуться пораньше, до возвращения Эндрю из военного департамента. Эндрю вернулся воодушевленный, восклицая:
— Я тревожился из-за пустяков! Едва я начал объяснять, почему ввел военное положение, как секретарь Дэллас сказал, что объяснений не нужно, что в Новом Орлеане я действовал правильно, что президент, а также главы департаментов довольны моими действиями. Я пытался убедить президента одобрить содержание постоянной пятнадцатитысячной армии, но самое большее, чего я добился, — это армии в десять тысяч.
Почувствовав облегчение, Рейчэл сказала:
— Я рада, что ты вернулся в таком хорошем настроении: мы приглашены на обед к Монро в три часа, и, откровенно, я немного нервничаю.
— Нервничаешь из-за Монро? Он самый лояльный и дружественно настроенный человек из всех, кого я когда-либо знал.
— Меня беспокоит не мистер Монро, а его жена. Я слышала, что ее считают аристократкой, говорят, что она происходит из высших кругов нью-йоркского общества и весьма высокомерна в своем поведении.
— Ты будешь принята так, как ни одна женщина не была когда-либо принята другой.
— Почему?
— Потому, что мы помогаем осуществить честолюбивый замысел всей ее жизни — стать первой леди.
Уродство города сглаживалось для Рейчэл радушием его жителей. Казалось, каждая семья хотела видеть их у себя. В отеле «Маккеовин» был дан в их честь блестящий бал, на котором присутствовали все важные правительственные чины. Президент Медисон устроил для них официальный прием в «Октагон Хауз», сопровождавшийся роскошным обедом, на котором присутствовали все члены дипломатического корпуса, включая сотрудников британского посольства. К глубокому изумлению Рейчэл, Эндрю и британский посол долго и сердечно беседовали.
На следующее утро известная вашингтонская художница Анна Пил обратилась к Рейчэл с просьбой разрешить написать ее портрет. Эндрю был польщен предложением и советовал Рейчэл согласиться. Рейчэл позировала в темно-синем бархатном платье с мягким кружевным воротником и кружевной накидкой.
В субботу вечером, когда они возвращались домой, Эндрю сказал:
— На завтра я намечал поездку в Маунт-Вернон.[19] Я никогда там не был и думаю, что это будет прекрасной загородной поездкой.
Она вопросительно подняла брови, но он постарался опередить ее вопрос:
— Ты помнишь мой отказ присоединиться к панегирику после прощального послания мистера Вашингтона? Даже великие президенты нуждаются в критике.
Рейчэл взглянула на него смеясь:
— Это тот самый принцип, в который ты внес значительный вклад.
— Да, — робко сказал он, — для некоторых из них я сделал жизнь весьма тяжелой, не так ли?
В середине декабря погода стояла теплая, визит в Вашингтон-Сити оказался более чем успешным, и они чувствовали себя воодушевленными и помолодевшими, когда вышли из кареты у вершины, с которой открывался вид на реку Потомак и превосходную панораму Виргинии. Семья Кюстис приняла их с редким гостеприимством, показала свой простой и вместе с тем прекрасный дом. Рейчэл и Эндрю гуляли по утопавшему в цветах саду, разбитому с удивительной точностью и ухоженному, потом спустились по склону холма к небольшому склепу под развесистым кедром, где похоронен президент Вашингтон.
Позже, выпив прохладительные напитки, предложенные семьей приемного сына Вашингтона, Эндрю и Рейчэл сидели на передней веранде, глядя на Потомак, по которому скользили лодки.
— После Байю-Пьер, — прошептал Эндрю, — это вторая по красоте панорама в мире.
— Да, вместе с видом нашего поместья с вершины холма в Эрмитаже.
Эндрю повернулся в ее сторону, стараясь понять, что она имела в виду.
— Дорогая, мы могли бы построить в Теннесси нечто равное Маунт-Вернон — удобный дом и сад вроде этого с видом на поля и леса, с реками Кумберленд и Стоун на заднем плане.
— Эндрю, у меня нет такого и в мыслях, и ты это знаешь! Я счастлива в нашей хижине. Мне никогда не хотелось уезжать оттуда.
— Ты заговоришь по-иному, когда в январе мы вернемся и северный ветер станет дуть в щели между бревнами.
— Я терпела этот ветер одиннадцать лет, я слышала также, как ты просил Роберта Батлера обмазать хижину.
Эндрю промолчал. По его внутреннему возбуждению она поняла, что не разубедила его.
/4/
Эндрю и Рейчэл продали хлопок по самой высокой цене, какую они когда-либо получали, — по тридцать пять центов за фунт. Впервые за многие годы у них не было долгов, а на их счету в банке Нашвилла лежало двадцать две тысячи долларов. Внезапная смерть молодого Рейда, с которым они виделись всего две недели назад, явилась тяжелым ударом. Эндрю передал Джону Итону материалы, которые собирал Рейд для написания его биографии, с условием, что все доходы от книги будут переданы вдове и детям Рейда.
Они провели дома всего три недели, и Эндрю объявил, что должен поехать на индейскую территорию. Племя крик жаловалось на тяжелые условия договора, навязанного им Эндрю, и не только отказывалось уйти с некоторых участков земли, уступленных Соединенным Штатам, но и подстрекало к таким же действиям своих соседей — племена чироки и чикасо, угрожая возобновить военные действия. Рейчэл полагала, что дело вовсе не срочное.
