которому он мог говорить всё, что ему взбредёт в голову, который отвечал ему прямо и без страха, и часто исправлял его мысль, ему не доставало. Он скучал по нему. Также одним из первых распоряжений князя было послать за ним. Он нетерпеливо ждал прибытия. Бысько, который также скучал по своему господину, разрешил себя забрать, и, хотя не любил скакать рысью на лошади, прибыл довольно быстро.
Увидев его, князь со смехом вышел прямо в сени, похлопал его по голове и привёл с собой в комнату. Он ни с кем не умел так искренне, открыто говорить то, что слюна принесла к устам, как со старым своим сказочником и шутом.
– Смотри, что они сделали с моим Гневковом! – воскликнул он. – Ещё счастье, что не спалили.
Бусько обходил углы, нюхал и находил, что гарью ещё пахло. Они вместе пошли по закоулкам, бормоча, осматривая, вспоминая, как там было раньше.
Ласота, которому оставили полную свободу распоряжаться будущим войском, от этого выиграл. Гневковские мещане, люд из деревни и окрестных поселений, котрый был привязан к старым князьям и опасался мести Судзивоя, в большом количестве сосредоточился под хоруговью Белого. Также сбегались те бродяги и люди без хлеба и занятия, заслышав, что князю везло. Одних силой выгоняли из хат, других подкупали обещаниями, другие сами приходили за неимением других дел. Каждый вечер Ласота мог уведомить князя, что его силы росли. Хватали оружие какое только попалось, а зачастую такое, что не стоило этого названия. Количество людей было важнее, чем вооружение.
Действительно, казалось, счастье улыбается изгнаннику.
У Судзивоя из Шубина не было достаточно рыцарей под рукой, чтобы немедленно выступить против него, а выигранное время увеличивало мужество и подлинные силы князя.
Он сам уже не колебался в решениях, был уверен, что цели добьётся. Данная ему Фридой наука, которую она повторила ещё несколько раз через посланцев, чтобы был суровым и неумолимым, застряла в голове и сердце князя. Он повторял её себе, она его пронизывала – он клялся не становиться мягче и не делать никому поблажек, было только срочно как можно скорей каким-нибудь жестоким и громким деянием убедить Фриду, что в нём было это качество, такое необходимое для завоевателей.
Ласота, который там теперь всем распоряжался, должен был его сдерживать от неосторожных порывов, которые бы оттолкнули добровольцев.
В Гневкове, несмотря на то, что суетились с починкой замка, Белый заметил, что ему было менее безопасно, чем в Золоторыи. Он ждал только обещанную саксонскую подмогу Ульриха, чтобы пойти с ним туда, где решил разместить свою главную столицу. Но об Ульрихе как-то слышно не было. Несмотря на настояния и просьбы сестры, он не хотел подвергать опасности себя, Дрзденк и будущее ради человека, который всё меньше вызывал у него доверия.
Возможно, он покорился бы и всегда большому желанию к авантюрным экспедициям, и этой мольбе Фриды, за которую отец также заступался, если бы не прибежали его братья, Доброгост и Арнольд. Оба они благоволили Белому, но до них дошли слухи об угрозе Судзивоя, об отовсюду стягивающихся силах против него и его помощников. Входя, Доброгост с порога крикнул, увидев Ульриха:
– Ни шага отсюда! Мы должны умыть руки и больше в дела князя не вмешиваться, иначе мы все будем за него расплачиваться.
Фрида, которая стояла в дверях, с криком бросилась к братьям, но ей не дали говорить.
– Слушай, Фрида, – сказал Доброгост, – отца и нас троих ты не можешь подвергать опасности из-за своего монаха-любовника! Они всей силой идут на него и уничтожат его, а нас вместе с ним!
Арнольда прервал, описывая приготовления и донося, что из Серадзя Ясько Кмита идёт на помощь Судзивою из Шубина, и что Белый, несмотря на самые большие усилия, удержаться не сможет.
Фрида стянула брови, посмотрела на Ульриха, который сидел молча, на отца, который уже не смел говорить.
– Итак, вы его покидаете? – спросила она голосом, в котором дрожал гнев и в то же время мужество.
– Мы должны, – сказал Доброгост холодно.
– Презренные! – крикнула Фрида, бросая грозный взор.
На это оскорбление из женский уст братья не ответили. Фрида снова поглядела на молчавшего отца, словно чего-то от него ждала, постояла мгновение и медленным шагом вышл из комнаты.
После её ухода взволнованный Ульрих хотел встать на её и Белого сторону; на него закричали.
Доброгост сказал решительно:
– Не отпущу тея, хотя бы пришлось биться с тобой, а всё-таки братской крови для этого смутьяна, который плохо кончит, не стоит проливать. Фрида выплачется и успокоится.
Наступило время ужина… но Фрида не показалась. Ульрих пошёл за ней, не нашёл её в комнате, в который были открыты сундуки, разбросаны платья и царил беспорядок, словно она поспешно собиралась в дорогу.
Фриды в замке не было.
С прибытия в Золоторыю Белого князя, который, оставив в Гневкове маленький гарнизон, сам со своим главным обозом перебрался в более сильную крепость, там царили неимоверное оживление и активность.
Приписать их стоило не столько Белому, сколько какому-то таинственному влиянию, которое делало его теперь другим человеком. Ласота, который был его правой рукой, приписывал перемену счастью, Бусько, слыша об этом, улыбался, а когда его спрашивали, закрывал рот.
Почти никто среди постоянного прилива и отлива рыцарских людей, которые приезжали к Белому и которых отправляли в разные стороны, не заметил вечером одного прискакавшего рыцаря с опущенным забралом, в лёгких доспехах, с двумя слугами, который хотел, чтобы его пропустили к самому князю, вошёл в замок и – больше его уже не видели. Исчез, как будто бы его тайно выпустили. Один Бусько что-то об этом знал. Две отдалённые комнаты были теперь заперты, так что в них никто, кроме князя и Буськи входить не имел права.
Белый закрывался очень часто, а когда нужно было обдумать что-нибудь решительное, он шёл туда рассмотреть, уединялся, – и спустя некоторое время возвращался с новой энергией и всегда с решением, какого от него никто не ожидал.
Можно было сказать, что в этой изолированности он черпал некое вдохновение и находил мужество, которое его не покидало. Некоторые шептали, что, пожалуй, он молится; Бусько пожимал плечами. Он один знал, что помещалось в этих запертых комнатах и куда подевался тот загадочный рыцарь, который, прибыв в замок, исчез в нём, не показываясь больше.
Белому жилось теперь в Золоторыи счастливей, чем когда-либо. Люди приходили кучами и были привлечены гневковскими приятелями. Строгое заключение Кристина и Герарда из Сломова, которых морили голодом, не жалея
