Так думал палаточник Ибрагим, шагая по пыльной улице Нишапура в сторону базара. Оставив новорожденного и его мать на попечение многочисленных повитух и услужливых соседок, он пошел туда, куда направился бы на его месте каждый уважающий себя нишапурец. Приятно сообщить знакомому купцу и ремесленнику о счастье, которое принесло ему сегодняшнее утро, пригласить в гости. Но самое главное, по заведенному издревле обычаю надо купить жене подарок. И не столько о традиции думал сейчас этот нишапурец. Он стал счастливым человеком, и сделала его таким любимая Фатима.
Базары находились в южном предместье Нишапура. Выйдя из ворот шахристана, Ибрагим увидел нищего дервиша. Он сидел на земле, раскачиваясь и что-то бормоча.
— Возьми это, подвижник Аллаха. У меня родился сын.
Ибрагим протянул ему дирхем. Веки суфия приоткрылись, и на палаточника несколько секунд незряче смотрели отрешенные глаза.
— Я узнал тебя. Ты палаточник Ибрагим. Тот самый, который ублажает свое тело жирной пищей на деньги, оскверненные грабежами и убийствами. Ты тянешь жилы из своих подручных. Ты обречен на съедение червей. И ты предлагаешь мне свою презренную монету? Прочь отсюда!
Ибрагим поспешно отступил. И долго еще слышал малопонятные ему проклятия дервиша, уже ступив на мощеную дорогу, вдоль которой начинались мелкие лавчонки и которая вела к главной базарной площади.
Так прекрасно начавшийся день грозил испортиться. Ибрагим был суеверен. Не есть ли это какое-нибудь нехорошее предзнаменование? Не станет ли сын смутьяном или неугодным богу человеком? Отойдя в сторону, Ибрагим совершил намаз.
И все-таки озаренное радостью утро сделало свое дело. Никогда не будет плохо человеку, если сам он не пожелает этого. А тем временем город оживал. Вот спешит к источнику разносчик воды. Влага доставляется в город по каналам, но они спрятаны глубоко под землей (число ступенек, по которым можно к ним добраться, доходит порой до сотни), и не каждый приезжий знает к этим каналам доступ. И даже если бы знал, то вряд ли бы попользовался, потому что к ним приставлены для охраны специальные люди. Впрочем, наверняка никому не взбредет в голову заниматься этим, когда каждая минута базарного времени в пятницу на вес золота. Уж лучше выложить звонкую монету за кружку прохладной воды.
Времени еще немного. Но спешат, как опоздавшие школяры на урок, погоняя своих ослов и верблюдов, купцы. Животные загружены тяжелыми тюками. Надо как можно быстрее занять самое бойкое и оживленное место и разложить товары так (мастерства для этого купцам не занимать), чтобы ни один покупатель не прошел равнодушно. Топот подкованных ослов перебивает блеяние и мычание домашнего скота. Скотоводы ведут на свой базар быков, баранов, козлов и всякую другую живность.
Начинают колдовать возле своих тандыров хлебопеки, разжигают огонь хозяева придорожных харчевен и караван-сараев. К полудню весь базар (Ибрагим как-то слышал от имама соборной мечети, что в Нишапуре 200 тысяч местных жителей, а сколько приезжих — один Аллах знает) захочет есть, поэтому еду надо готовить заранее и побольше. За недорогую плату можно будет приобрести горячую ячменную или тем, кто побогаче, пшеничную лепешку, миску рисовой или бобовой похлебки, жареное мясо — кебаб.
Ибрагиму не хотелось сегодня торопиться. Он шел к большой четырехугольной площади, центру базара, по пути прицениваясь к финикам, появившимся недавно новым сортам риса, с видом знатока пробуя его на вкус, грецким орехам…
Нишапур — город не из маленьких. Его окружность — один фарсанг. И большую часть занимает рабад — предместье. Чтобы обойти его и поздороваться с каждым купцом и ремесленником, не хватит и семи дней. Спохватившись, Ибрагим заторопился. Ему надо было туда, где разворачивалась основная торговля.
Базар… Попадая сюда, Ибрагим окунался в знакомую и дорогую стихию. Он знал, что любой купец выложит перед ним свои лучшие товары. И если в природе только семь цветов, то на нишапурском базаре их обнаружишь тысячи. Торговцы из Шираза, Казвина, Рея, Исфахана привезли ткани — шелковые, парчовые, шерстяные, из хлопка.
В ковровом ряду больше всех торговцев из Шираза и Рея. Говорят, что мастера из этих городов бросают готовые ковры на пыльную улицу и по ним каждый день проходят тысячи людей. Так добиваются они прочности и мягкости своих изделий, украшающих дома и дворцы. Но зато после, уже обработанные, ковры достигают такого совершенства, что правители соседних стран считают не зазорным дарить их друг другу. И правда, если долго смотреть на узоры, может закружиться голова.
Дороги от центра базарной площади расходятся по четырем направлениям: на восток, где находится соборная мечеть, на север, в шахристан, откуда пришел Ибрагим, на юг — к могилам потомков Хусейна. И везде по сторонам пути стоят караван-сараи и лавки. Самая оживленная дорога — западная, ведущая к малой четырехугольной площади. А недалеко от нее, на площади потомков Хусейна, высится великолепный дворец, возведенный еще Амром ион «Пейсом. Бок о бок со дворцом (о, злая шутка судьбы!) — построенная позже тюрьма.
Походив по базару, потолкавшись возле фокусников, которые забавляли народ ходьбой на длинных ходулях и извергаемым изо рта пламенем, Ибрагим двинулся к малой четырехугольной площади. Здесь ряды лавок напоминали о сказках «Тысячи и одной ночи»: купцы из Рея, Кашана и Исфахана с разнообразной поливной керамикой. Своим товаром они вытеснили местных соперников. И только у них брали нишапурцы посуду и плитки для облицовки куполов и фасадов, чаще всего голубоватого или бирюзового цвета.
Дальше шли ряды медников, золотошвеев, кожевников… Здесь можно было купить соху или плуг, мотыгу — что кому по достатку. Торговцы позвякивали медными блюдами и кувшинами. Блестела на солнце ярко начищенная бронза. Металлические зеркала отбрасывали в глубь лавок солнечные зайчики. Лежали и висели на крючках красочно расшитые тюбетейки и халаты, а неподалеку виднелись мягкие кожаные и сафьяновые сапоги. Но в этих рядах — будь только деньги! — легко было не только одеться с головы до ног, но и украситься: серьги, кольца, перстни, браслеты, пряжки и цепочки из золота и серебра могли привести в восхищение не только модников и модниц, но и людей вполне степенных. Чуть поодаль сидели купцы, продававшие изящные вещицы из слоновой кости и черного, как уголь, эбенового дерева.
Шум, крики, толчея, споры царили всюду, кроме рядов, где продавали пряности: перец имбирь, барбарис, гвоздику и десятки других названий растений, которые не знал даже Ибрагим. Седобородые старцы с удлиненными смуглыми лицами не гнались за покупателем, не заглядывали ему в глаза. Казалось, они знают какую-то тайну и не все — избранные — могут приобщиться к ней. Здесь палаточник купил цветочные эссенции и розовое масло. Возвратившись к ювелирам, он поторговался с молодым горбоносым иудеем в ермолке и, удачно сбавив на четверть запрошенную цену, купил понравившийся ему золотой перстень с гранатовым глазком.
Время приближалось к полудню. Все правоверные мусульмане устремились в восточную часть рабада, туда, где находилась соборная мечеть. Толпы идущих людей подняли столб пыля, который плотной стеной повис над базаром и всем предместьем. Среди направлявшихся на молебен людей Ибрагим видел знакомых купцов, ремесленников, дихкан. Многие уже знали о счастливом для Ибрагима событии. Сыпались поздравления, пожелания здравствования ребенку и матери.
— Через сорок дней всех приглашаю в дом на праздник, — отвечал радостный и счастливый отец.
Новорожденного могли видеть только самые близкие родственники и только лишь через сорок дней — все остальные. Существовало поверье, что это охраняет от дурного глаза и болезней. Суеверие, но больше страх за то, чтобы не загас этот едва блеснувший фитилек жизни, заставляли палаточника строго следовать традициям. Уже задолго до рождения ребенка он придумал ему имя — Омар, что означает «жизнь». О том, чтобы Аллах даровал малышу долгую счастливую жизнь, он просит целый день, а сейчас хотел молить о том же в священных стенах мечети.
Некоторые последователи религии пророка Мухаммада говорят, что необязательно ходить в мечеть: Аллах вездесущ, у истинно верующего он всегда в сердце. Для общения с ним не нужны храмы и пятикратные прилюдные моления — это рвение для толпы, обман, когда сердце на самом деле пусто. Один суфий сказал: «Я удивляюсь тем, кто странствует через пустыни и глухие места, чтобы найти дом Аллаха и святыню только из-за того, что там есть следы его пророка. Почему они не пройдутся по своим собственным стремлениям и страстям, чтобы обрести свои сердца, где есть следы Аллаха?» Такие слова Ибрагим услышал однажды от шейха, но старался не размышлять над ними. Другое удивительно: шейх говорил много иных, не менее умных слов, но они не запомнились, эти же, как он их ни отгонял, все время всплывали в памяти.
