Восемь человек пошли вместе со Старбаком, и все восемь вернулись назад, единственным заметившим их северянином оказался сам маркитант, торговец, зарабатывающий себе на жизнь, продавая солдатские предметы роскоши. Маркитант, спавший среди своих товаров, поднял тревогу и выхватил револьвер.
— Бедняга, — сказал Адам.
— Бедняга? — Старбак был против проявления его другом жалости. — Да он пытался пристрелить нас!
— И что же ты сделал?
— Перерезал ему глотку, — ответил Старбак. — Видишь ли, не хотелось всполошить весь лагерь выстрелом.
Адама передернуло.
— Ты убил человека из-за каких-то кофейных зерен?
— Плюс немного виски и сушенных персиков, — с воодушевлением добавил Роберт Декер. — Тамошние газеты посчитали, что это были сочувствующие отступникам. Партизаны, вот как они нас назвали. Партизаны! Нас!
— А на следующий день мы продали десять фунтов кофе дозорным янки на другой стороне реки! — гордо добавил Амос Танни. Адам слегка улыбнулся, а затем отказался от предложенной ему кружки кофе, заявив, что предпочитает обычную воду.
Он сидел на земле и слегка морщился, когда переносил вес на свою раненную ногу. У него было такое же, как и у отца широкое лицо, небольшая квадратно подстриженная бородка и голубые глаза.
Это было лицо, как всегда думал Старбак, неподдельной честности, хотя казалось, что в эти дни Адам потерял свое прежнее чувство юмора, сменив его постоянной тревогу обо всех мировых проблемах. После трапезы двое друзей прошлись по краю луга на восток.
Сделанные из дерева и травы землянки Легиона все еще стояли на своих местах, выглядя, как покрытые дерном свинарники. Старбак, притворявшийся, что слушает рассказы своего друга о штабной жизни, на самом деле думал о том, как же ему нравилось жить в этих землянках.
Когда он ложился спать, то чувствовал себя как зверь в логове — надежно. Его старая спальня в Бостоне со стеновыми панелями из дуба и широкими сосновыми досками пола, газовыми покрывалами и внушительными книжными полками казалась теперь мечтой, чем-то из другой жизни.
— Удивительно, но мне нравится находиться в стесненных обстоятельствах, — вслух произнес он.
— Ты слушал, что я тебе говорил? — спросил Адам.
— Извини, замечтался.
— Я говорил о Макклелане, — сказал Адам.
— Все сходятся во мнении, что он гений. Даже Джонстон говорит, что он действительно был самым умным парнем во всей прежней армии штатов. — Адам говорил с воодушевлением, словно Макклелан был командующим армией южан, а не лидером Потомакской армии северян.
Адам глянул направо, потревоженный неожиданным крещендо в звуке ружейной пальбы, доносившейся из леса над рекой.
Последний час стрельба была беспорядочной, но теперь усилилась до непрерывного треска, похожего на звук горящей сухой древесины. Бешеная стрельба продолжалась приблизительно полминуты, а затем снова притихла до спокойного и монотонного рокота.
— Скоро они должны будут переправиться обратно в Мэриленд! — гневно сказал Адам, словно его задевало за живое упорство янки в стремлении закрепиться на этом берегу реки.
— Так расскажи мне поподробней про Макклелана, — попросил Старбак.
— Его ждет блестящее будущее, — оживленно ответил Адам.
— Видишь ли, такое случается на войне. Старики начинают сражения, а затем их сменяет молодежь с новыми идеями. Говорят, Макклелан — новый Наполеон, Нат, помешанный на порядке и дисциплине.
Адам остановился, очевидно забеспокоившись, что, может быть, слишком уж увлеченно рассказывал о новом генерале противника.
— Ты действительно перерезал человеку глотку из-за кофе? — неуклюже спросил он.
— Это было не совсем хладнокровным убийством, как его описал Декер, — ответил Старбак.
— Я пытался заставить его умолкнуть, не причинив вреда. Я не хотел его убивать.
На самом деле в тот момент он был до смерти перепуган, дрожал и запаниковал, но он знал, что безопасность его людей зависела от молчания маркитанта. Адам скорчил гримасу.
— Не могу себе представить, как можно убить человека ножом.
— Ну, я и сам не мог себе представить, что мне придется это делать, — признался Старбак, — но Траслоу заставил меня попрактиковаться на свиньях, и это не так уж сложно, как ты себе представляешь.
— Боже мой, — прошептал Адам. — На свиньях?
— Только на молодых, — объяснил Старбак. — Их невероятно трудно убить. Кажется, что Траслоу делает это так легко, но он всё делает легко с виду.
Адам размышлял над идеей попрактиковаться в умении убивать, будто это было издержками военного дело. Это выглядело так драматично.
— Разве ты не мог просто оглушить несчастного? — спросил он. В ответ Старбак засмеялся:
— Я должен был убедиться, понимаешь? Конечно, мне пришлось поступить именно так! Жизнь моих людей зависела от его молчания, а нужно всегда заботиться о своих людях. Это главное правило воинского дела.
— И этому тебя научил Траслоу? — спросил Адам.
— Нет, — Старбак был удивлен вопросом. — Разве это правило не очевидно?
Адам промолчал. Он размышлял, и уже не в первый раз, о том, насколько они были непохожи. Они познакомились в Гарварде, где, казалось, нашли в друг друге те качества, которых не доставало каждому.
Старбак был импульсивен и непостоянен, Адам же вдумчив и старателен; Старбак был рабом своих желаний, тогда как Адам отчаянно пытался следовать жестким правилам своей суровой совести.
И всё же, несмотря на эти различия, их дружба крепла, перенеся даже напряженность в отношениях, последовавшую за битвой при Манассасе.
Отец Адама в Манассасе ополчился против Старбака, и тот теперь поднял эту деликатную тему, спросив, считает ли Адам, что его отцу поручат командование бригадой.
— Джо хотел бы, чтобы он получил бригаду, — неуверенно произнес Адам. «Джо» был Джозефом Джонстоном, камандующим армией конфедератов в Виргинии.
— Но президент не особо прислушивается к Джо, — продолжал Адам, — он больше ценит мнение Бабули Ли.
Генерал Роберт Ли начал войну с раздутой репутацией, но заслужил прозвище «Бабуля» после неудачной мелкой стычки на западе Виргинии.
— А Ли не хочет продвижения твоего отца? — взбодрился Старбак.
— Так мне сказали, — подтвердил Адам. — Ли, очевидно, полагает, что отца следует послать на переговоры в Англию, — улыбнулся Адам, — а мама считает, что это великолепная идея. Думаю, даже ее недомогание испарится, когда она сможет выпить чаю с королевой.
— Но твой отец хочет получить бригаду?
Адам кивнул.
— И забрать обратно Легион, — прибавил он, совершенно точно зная, почему его друг поднял эту тему. — А если он его получит, Нат, то потребует твоей отставки. Полагаю, он всё ещё убежден, что ты убил Итана, — Адам говорил о смерти человека, который должен был жениться на его сестре.
— Итана убил снаряд, — настаивал Старбак.
— Отец этому не верит, — печально заявил Адам, — и никогда не позволит себя в этом убедить.
— Тогда буду надеяться, что твой отец отправится в Англию пить чай с королевой, — беспечно заявил Старбак.
— Потому что ты и правда намерен остаться в Легионе? — спросил Адам с ноткой удивления.
— Мне здесь нравится. И я им нравлюсь, — Старбак говорил с легкостью, пытаясь скрыть свою пылкую привязанность к Легиону.
Адам сделал несколько шагов молча, а вдалеке всё громыхала стрельба, будто на какой-то другой войне.
— Твой брат, — неожиданно заявил Адам, а потом замолчал, словно подозревая, что переходит к скользкой теме.
— Твой брат, — снова начал он, — до сих пор надеется, что ты вернешься на Север.
— Мой брат? — Старбак не мог скрыть удивления. Его старший брат Джеймс был взят в плен в битве при Манассасе и теперь содержался в Ричмонде.
Старбак послал Джеймсу в подарок книги, но не попросил увольнительную, чтобы его навестить. Он находил любые встречи с членами семьи слишком болезненными.
— Ты его видел?
— Лишь выполняя свой долг, — подтвердил Адам и объяснил, что в его обязанности входило составление списков пленных офицеров для взаимного обмена между Севером и Югом.
— Иногда я посещаю тюрьму в Ричмонде, — продолжал Адам, — и видел Джеймса на прошлой неделе.
— Как он?
— Похудел, очень бледен, но надеется, что его освободят в обмен на северян.
— Бедняга Джеймс, — Старбак не мог представить своего тревожного и педантичного брата военным. Джеймс был очень хорошим адвокатом, но всегда ненавидел неопределенность и авантюры, а именно это компенсировало опасности и дискомфорт войны.
— Он беспокоится за тебя.
— А я беспокоюсь за него, — небрежно повторил Старбак, надеясь избежать неизбежной, как он предполагал, проповеди со стороны своего друга.
