Князь провёл рукой по лицу. Редкие капли уныло падали в лужу перед окном. Осыпавшиеся, сморщенные, пожелтевшие цветы на клумбах печально склонили головы.
Чувство невозвратимой потери и страшной внутренней пустоты охватило его. Он стукнул ногой два раза.
В дверях показалось чьё-то испуганное лицо.
– Вина, свечей…
И вот теперь, когда он был на пороге осуществления своей мечты, оборвалась та тонкая нить, которая соединяет одного человека с сердцем другого.
Однажды это уже было, когда Румянцев привёз из Киевской духовной академии Завадовского, этого жалкого бурсака. Она приблизила его к себе, сделала богатейшим человеком, но приехал он, Потёмкин, и всё кончилось. Она даже дала князю возможность посмеяться над Завадовским: его назначили председателем комиссии по сокращению канцелярского делопроизводства, а потом поручили наблюдать за постройкой Исаакиевского собора.
Но теперь…
Князь пил бокал за бокалом и трезвел всё больше. Мысли становились ясными, он начинал понимать причину, и в голове его смутно нарождалось решение.
Екатерина не могла жить одна, а к нему она охладела. Он добился своего – она сделала его, Потёмкина, великим, «князем тьмы», как писали за границей, и он стал ей неудобен…
Итак, нужен был подставной человек – «фигура». Князь зашагал из угла в угол по огромному кабинету, в котором всё было вверх дном.
В тишине очень чётко английские часы пробили пять певучих ударов. Наступило сменное время для адъютантов.
Дверь полуоткрылась. В неё просунулась красивая голова поручика Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова.
Князь уставил на него мутные глаза, приподнял брови – поручик был очень хорош: голубые глаза, розовое «фарфоровое лицо», соколиные брови, фигура рослая, сильная.
– Поди сюда, – хрипло сказал Потёмкин.
Поручик подошёл, ступая мягко, и вежливо поклонился. Это был не офицерский поклон с топотом, а куртизанский[12] – грациозный и обаятельный.
Потёмкин пошарил в карманах халата, вытащил лорнет, вскинул и внимательно осмотрел поручика.
– Завтра к вечеру поедешь со мной во дворец!
Заря рассыпалась по всему небу. В комнате стало совсем светло.
Поручик был хороших кровей. Дядя его Иван Ильич Дмитриев-Мамонов состоял при царе Петре стольником,[13] служил в Преображенском полку, весьма отличился в Шведской войне и произведён в майоры гвардии. В 1719 году Пётр Великий определил его в Военную коллегию советником и поручил под своим наблюдением составлять «Воинский регламент». В Персидском походе он уже командовал отрядом гвардии, «во всех повелениях поступал с крайней ревностью и во многих случаях своим фрунтом был в употреблении». Посему Великий Пётр, не знавший, куда девать и за кого выдать замуж третью дочь царя Ивана Алексеевича – царевну Прасковью Ивановну, женил на ней бравого майора.
Приобщившись к царской фамилии, Иван Ильич быстро пошёл в гору – получил в числе первых девятнадцати кавалеров орден Александра Невского, чин сенатора и умер генерал-аншефом.
Сын Ивана Ильича, Фёдор Иванович, двоюродный брат поручика, известен был под прозвищем «дворянин-философ», ибо, дослужившись до бригадирского чина, вдруг стал задумываться над устройством Вселенной и пришёл к убеждению, что Коперник был не прав. «Земля, как и другие планеты, – заявил бригадир, – вовсе вокруг Солнца не вращается, а токмо приближается или удаляется от оного, вследствие чего и бывают перемены в погоде, году, а также и в дню, и ночь день сменяет». Так как его собственная система устройства Вселенной требовала подробного изложения, то он ушёл в отставку и удалился в своё имение, где построил обсерваторию. Первые годы ушли на критику систем Птоломея, Тихо Браге, Декарта и Коперника. Теперь, приступая к доказательствам правильности своей системы, бригадир решил построить в грандиозных масштабах плоскостную модель Вселенной.
Дом, совершенно круглой формы, около 30 сажён в диаметре, представлял Солнце. В 12 саженях от дома была устроена круглая площадка, которая изображала Меркурий; в 21 сажени от дома находилась Венера, в 30 саженях – Земля, обе по одному аршину в диаметре. Таким же манером была сооружена модель Юпитера – в две сажени в диаметре и, наконец, в 285 саженях от дома Сатурн – в две с небольшим сажени в диаметре.
Но бригадир не был богом, и устройство Вселенной даже в ограниченных размерах, но в точном соответствии с тогдашними астрономическими представлениями требовало больших расходов, к тому же как Солнце, так и планеты должны были освещаться изнутри, вращаться и двигаться по разным направлениям.
С раннего утра до поздней ночи бригадир метался в халате по имению, окружённый строителями и подрядчиками, а по ночам вместе с главным приказчиком составлял сметы. Расходы были огромные – создание одного Солнца потребовало более 1 000 душ мужского и женского пола, а приходу от планет не предвиделось никакого. Обременённый этими заботам, Фёдор Иванович Дмитриев-Мамонов забыл про своего двоюродного брата Александра Матвеевича, и поручик был предоставлен воле «случая». «Случай» этот привёл к тому, что сегодня он ехал в карете, рядом со светлейшим, во дворец, тщательно одетый, завитой и напудренный, а для чего – и сам не знал.
Светлейший, высокий, плечистый, с худым и высокомерным лицом, которое освещалось умными серыми глазами – один глаз постоянно менял своё выражение, – брезгливо поглядывал в окно кареты, которую окружали скачущие адъютанты, ординарцы и рейтары.
Это был целый поезд, и когда он остановился перед парадным подъездом Зимнего дворца, у которого стоял преображенец на часах – глаза неподвижные, усы торчком, ружьё у ноги, то часовой, увидев карету светлейшего, левой рукой, не сходя с места, ударил в колокол. И сразу во всём огромном здании все, начиная от дежурного офицера и кончая личным камердинером и доверенным императрицы Захаром Константиновичем Зотовым, узнали: светлейший следует к императрице.
В шесть часов «бриллиантовая комната» и соседние с нею залы осветились тысячами свечей, чтобы принять всего несколько десятков придворных. Был «малый съезд».
Императрица, теперь превратившаяся в любезную хозяйку, появилась в введённом ею в моду разрезном, свободном «русском платье» с двойными рукавами, из которых нижние из лёгкой материи, собранные до кисти, а верхние очень длинные, без украшений, обошла гостей и села за карточный стол играть в рокамболь по десять рублей роббер.[14] Партнёрами были граф Александр Сергеевич Строганов, красивый, весёлый, представительный, «самый щедрый человек в империи», про которого Екатерина говорила иностранным послам: «Вот человек, который всю жизнь хочет разориться и не может», генерал-поручик граф Михаил Федотович Каменский, маленький, подвижный старичок, очень раздражительный, с резким голосом, и генерал-поручик Николай Петрович Архаров; о нём как-то Потёмкин писал, что «он самою природою предназначен был в обер-полицеймейстеры». Это был цветущий мужчина гигантского роста, расторопности необыкновенной, до того привыкший распоряжаться на площадях и вахтпарадах, что, будучи во дворце, он из осторожности всегда говорил шёпотом, чтобы не шуметь. Все знали, что Екатерина очень не любила проигрывать в карты, и поэтому, садясь за стол, шли на верный проигрыш. Первый роббер прошёл удачно – выиграла императрица. После второго генерал-поручик Каменский стал покусывать губы. После третьего, забыв всякое приличие, он вскочил и, бросив карты, стал расхаживать по залу большими шагами. Императрица, довольная выигрышем, повернулась к нему с удивлением:
– Вы что же, Михаил Федотович, ушли?
Каменский остановился – лицо у него было красное:
– Вам, матушка моя, ничего не стоит проигрывать, а у меня все деньги уйдут таким образом, я человек семейный.
Архаров, потеряв свою осторожность, рявкнул так, что заколебались свечи на столе:
– А коли боитесь проиграться, так и не садитесь за стол…
– Оставьте его, – сказала Екатерина, – он постоянно такой… Мы найдём другого партнёра.
В это время в залах началось движение. Между двумя рядами склонившихся придворных шёл ленивой походкой, поглядывая в лорнет, светлейший князь Потёмкин-Таврический. За ним следовал молодой, сияющий здоровьем офицер. Дамы невольно засматривались на молодого человека.
– Ах, ужасть до чего хорош!
Мужчины пожимали плечами:
– Приятность натуры, и больше ничего…
Светлейший с грациозной небрежностью поцеловал руку императрицы.
– Разрешите, ваше величество, представить вам главного адъютанта моего, Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова.
Поручик склонился глубочайше, поцеловал руку.
Екатерина метнула на него быстрый и опытный женский взгляд – поручик был приятен на вид и имел хорошие манеры.
