От бани, как ни хотелось понежиться на пару, Роман Федорович отказался.
– Завтра, – сказал боярин. – А вот за стол сяду с превеликим удовольствием. Чем потчуешь, сношенька? – полуобнял он зардевшуюся Цветану.
– Все лучшее на столе для желанного гостя. Отведай хлеб-соль, батюшка, – поклонилась она, насколь позволял живот.
Не успели выпить по первой чарке, как в трапезную вихрем влетели двое мальчишек. С криком «Деда!» они устремились к незнакомому бородатому мужику, большому, но не страшному. Братьям-близнецам было по три года. Они были любознательными не в меру, бесстрашными и проворными. Роман Федорович подхватил внуков на руки, осторожно прижал к груди.
– А ты, деда, ворога побил? – тут же последовал вопрос от того малыша, что был слева. А тот, что справа, добавил:
– Или нам с Ромкой татар добивать?
– Деда, а ты мечи нам привез? Мне мамка сказывала, что и меч, и комоней нам подаришь, как приедешь.
– Ты приехал. Давай меч!
– …и коней, – добавил Роман. – Татка обещал взять в поход на ворога, коли оружны будем.
– Так что ты, деда, с комонями-то не тяни! – погрозил перстом Святослав.
Роман Федорович рассмеялся и поставил внуков на пол.
– Порадовали меня от души, аж слеза прошибла. Хороши у меня внуки, в деда. А коней я вам подарю, и мечи, и сулицы. Вы только растите побыстрее. А на татар идти не спешите, сил наберитесь, ворога и на вас достанет.
Попав в руки Цветаны, мальчишки заканючили:
– Мам, можно мы посидим с дедом? Мы тихонечко… с краечку…
Но Цветана была непреклонна и увела сыновей из трапезной.
Роман Федорович, сияя глазами, поднял кубок.
– Выпьем за моих внуков, за их здоровье. Чтоб росли они воинами, достойными своего отца, не посрамили бы чести… деда, – Роман испытующе посмотрел в глаза Андрею и неожиданно закончил: —…и за Цветану, родившую таких богатырей. Сношенька, ты где? Покажись! За тебя пьем, – кивнул он зардевшейся от внимания молодой женщине, стоявшей в дверях трапезной.
Много было в застолье сказано слов, выпито хмельного меда и заморского вина, привезенного в Городец арабскими купцами, немало провозглашено здравиц. Из-за стола встали за полночь. Проводив отца в опочивальню, Андрей спросил:
– Ноне разговор поведем или на утро оставим?
– Наговоримся еще, – устало проронил Роман Федорович. – Время будет. Я у тебя до ледохода погощу. Что касаемо дружины, то моя сотня городчан не объест: с припасом идем, а коли не хватит, так куплю, серебро есть.
Лед на Волге пошел двадцать восьмого апреля в ночь. Треск стоял, аж в окнах терема слюда дребезжала.
Роман Федорович, хотя и не раз наблюдал ледоход, не вытерпел и в сопровождении сотника Семена поднялся в сторожевую башенку. Река перед ним была во всей красе. Льдины казались черными. Только иногда, блеснув боком вставшей на дыбы ледяной махины, отсвечивали тусклым лунным светом.
– Дней через десять вода очистится, и можно будет продолжить путь, – со вздохом произнес Роман Федорович. Посольство к Гази Бараджу было ему не по душе. Идти с пустыми руками туда, где подношение подарков – часть ритуала, равносильно оскорблению, и все это посольство может закончиться для посольского боярина лишением головы.
– Струги видел? – не поворачивая головы, спросил Роман Федорович сотника.
– Лодии неплохи, – отозвался Семен. – Проконопачены, просмолены, паруса крепкие, но… малы суденышки.
– Это неважно. Стольный град булгар стоит в устье Камы. Так что водой до самого места дойдем. Другое меня тревожит: как Гази примет посольство?
– Как примет? Хорошо. Вона князь Ярослав Всеволодович встречался с ним, и ништо…
– Когда? – удивленно воскликнул Роман.
Поняв, что проговорился, сотник нехотя ответил:
– Так это… ну, когда мы из Киева шли. Шли, значит-то… и попали в засаду. Думали, что пришел конец нам. Ан нет. Токмо князя Ярослава увели, а ночью он вернулся. Поговаривали, что встречался с Гази Бараджем. О чем говорили, никто не знает, но до самого Володимира с нами шли булгарские уланы. Вроде как охраняли нас от татар.
– Вон оно что, – удивленно протянул посольский боярин, – а почему раньше не сказался?
– Не смел. Князь смертью грозил, если кто языком трепать начнет. И ты уж, Роман Федорович, меня не выдай.
– Не тревожься. Ты этим рассказом такой груз с души снял… Я-то думал, что назад для нас нет пути, а ноне вижу – поживем еще. Ты, Семен, вот что: иди-ка почивать. Я тут еще малость постою, на реку полюбуюсь да подумаю о насущном.
Оставшись в одиночестве, Роман Федорович не без удивления и удовольствия взирал на ледоход, но тревожные мысли вернули его на несколько часов к разговору с Андреем.
– Как ты не поймешь, – давил голосом Роман Федорович, – в одиночку с татарами не справиться. Даже если у тебя было бы не три сотни молодцов, а три тысячи. Татар что мошкары… Не передавить.
– А мне тысячу не надо. С тысячей одна морока. Ноне татары ушли с Руси, сели где-то в низовьях Волги, а часть – в Булгарии. Волга же, что дорога между ними. И ездить по этой дороге спокойно я им не дам, – горячился Андрей.
– Городец чудом не разорен, а ты своими укусами только раззадоришь татар, и тогда они камня на камне от Радилова не оставят, по бревнышку раскатают город, а жителей побьют или уведут в полон. Ты этого хочешь?
– Не хочу, но и сидеть сложа руки не могу. Насмотрелся я на ворога, на детишек, татарами убиенных, женок поруганных, дома разоренные. Кровь закипает, как вспомню все это. И не я один хочу помститься татарве. Таких ватаг скоро множество на Руси будет…
– Может, оно и так. Только плохо все это. – Помолчав, Роман Федорович пояснил: – Обезлюдела Русь, обессилела. Не один десяток лет нужен, чтобы накопить сил. А ноне нужно терпеть. Вон, князь Ярослав, гонору на десятерых князей достанет, а и тот к татарам на поклон пошел. Меня вот к булгарам с заверениями в дружбе направил. Пойми! Мир Руси нужен, не война!
– Прости, отец, но ты с князем сам по себе, а я сам по себе. Одно обещать могу, что под Городцом татар бить не буду, но под Ошелом жизни не дам!
– Ошел – не ближний свет. Городец-то на кого оставишь? Дружину уведешь, а ну ворог подступится! Кто сыновей твоих и жену защищать станет? Мужики, что нас в лесу встретили?
Не смог Роман Федорович остепенить сына. «Горяч, норовист, до безрассудства смел. Видно, пошел в родного отца. Юрий Всеволодович по молодости таким же был – никого не слушал, делал все по-своему, даже епископ Симон не всегда его унять мог».
4
Город Биляр стал неузнаваем: где былое великолепие дворцов и минаретов, фонтанов и бань, роскошных и ухоженных домов богатых и знатных? Везде царили грязь и запустение. Часть городских стен разрушена, и в город можно было войти во многих местах, но Роман Федорович в сопровождении трех десятков дружинников, тащивших на себе подарки татарскому наместнику, предпочел войти в распахнутые главные ворота булгарской столицы.
Старшему воротного наряда он назвал себя и цель прибытия. Наудачу, воротник узнал «князя Романа», которого не только уважали в столице за доблесть и силу, но и любили за добрый нрав и отзывчивость на чужую беду, и это решило много проблем с размещением и встречей посольства с наместником Бату-хана в Булгарии Кутлу-Бугом.
Уже на следующее утро посольский боярин был приглашен во дворец. Ханский наместник восседал на троне булгарских царей в зале приемов. Когда Роман Федорович в сопровождении сотника Семена приблизился к трону, Кутлу-Буг принял горделивую позу и поднял глаза к потолку, выказывая своим видом величие и недоступность. Все эти ухищрения были знакомы посольскому боярину, и потому он, отвесив поясной поклон, замер в ожидании разрешения говорить.
Молчание длилось довольно-таки долго. Но вот наместник удостоил своим вниманием посла: кивнул толмачу, и тот произнес:
– Говори.
Еще раз отвесив поясной поклон, Роман Федорович заговорил на булгарском языке, чем немало удивил и ханского наместника, и находящихся в зале татарских сановников:
– Ярослав Всеволодович, великий князь володимирский, челом бьет и желает здоровья, многих лет жизни и процветания великому Бату-хану и его наместнику, мудрейшему из мудрых, справедливейшему из справедливых Кутлу-Бугу.
Роман Федорович в очередной раз отвесил поясной поклон. Стоявший позади него Семен действовал так же, как и посольский боярин, – кланялся одновременно с ним.
– Чего хочет Ярослав? – через толмача задал вопрос Кутлу-Буг.
– Князь Ярослав выражает свою покорность и шлет посулы.
По знаку Романа Федоровича в зал вошли два десятка воинов, неся на вытянутых руках связки пушнины, подносы с золотыми и серебряными кубками, украшенное драгоценными камнями оружие, куски заморских тканей. Подарки были аккуратно разложены перед нижней ступенькой тронного возвышения.
Обозрев дары, ханский наместник спросил:
– Чего просит русский князь?
