Знакомый голос заставил князя повернуть голову. «Лютовер, — узнал он, — стремянный боярин Ягайлы. Совсем недавно великий князь наградил его боярской шапкой. Может быть, он убийца моего отца?!»
— Жди меня здесь, — торопливо бросил Витовт княгине.
Волна гнева подняла его с места.
— Убийца! — сказал он, подойдя к Лютоверу и хватаясь за меч. — И ты, холоп, осмелился поднять руку на великого Кейстута!
— Неправда, князь, — спокойно ответил Лютовер и тоже встал.
Ростом он был высок, Витовт рядом с ним казался мальчиком. Лютовер был сильным и бесстрашным, как кабан. Его лицо покрывали многие шрамы от вражеских ударов.
— Я не убивал твоего отца, клянусь… пусть я превращусь в прах! — притрагиваясь к руке Витовта, сказал боярин.
Витовт замолчал, лицо его сделалось спокойнее.
— Хорошо, убил не ты, я верю. Но кто же убийца?
— Не знаю, князь, — глядя в глаза Витовту, твердо сказал Лютовер, — но твоего отца я любил.
— Спасибо, Лютовер, — не сразу ответил Витовт, — спасибо на добром слове… Ягайле я никогда не прощу. А я верил ему! Он говорил хорошие слова, а за спиной готовил нам смерть. Отец боялся зла от Ягайлы и говорил, что у него двойное сердце. Я виноват, я легковерный.
Лютовер молчал, поглаживая толстую золотую цепь на шее, подарок великого князя Ягайлы.
— Знаю, княже и господине, священна твоя месть, и все же скорблю, — Лютовер взглянул в глаза Витовту. — Ради прекрасной земли наших предков прости его.
— Замолчи, безумец, ты не знаешь, что говоришь! — едва слышно сказал Витовт. — Как я могу простить убийцу отца…
Великий маршал Конрад Валленрод, судья ристалища, поднял серебряный жезл.
— Рубите канаты, — резко прозвучал его голос, — пустите рыцарей в бой!
— Надевайте шлемы, надевайте шлемы! — закричали бирючи. — Слушайте, слушайте!
Прозвучал резкий звук трубы.
По утоптанному полю тяжело проскакал рыцарь на черном коне, в железных доспехах. Красные перья на его шлеме содрогались и дрожали.
Навстречу на серой лошади во весь опор мчался француз в зеленом плаще. Его лошадь круто нагнула голову, выставив вперед острый шип налобника.
Над ристалищем клубилась пыль, поднятая копытами лошадей.
— Верность, верность, верность! — пронзительным голосом выкрикивал боевой клич французский рыцарь.
Умолкла музыка, смолкли выкрики зрителей. В тишине, нарастая, гремел яростный топот рыцарских коней.
Князь Витовт и боярин Лютовер перестали разговаривать.
Всадники сшиблись, с диким ржанием вздыбились жеребцы. Пика рыцаря в зеленом плаще со звоном ударила в шлем противника и сорвала его с головы. Два красных пера взлетели в воздух и закружили на ветру. А рыцарь упал с лошади и покатился по земле, как чурбан. Он с трудом поднялся на колени, вынул меч и, опираясь им о землю, встал. Все увидели залитое кровью лицо австрийца.
— Он хочет продолжать поединок пешим, — сказал Витовт. — Будет ли толк?
К рыцарю в зеленом плаще подбежали оруженосцы и сняли его с лошади. Тяжело передвигая ноги в железных башмаках, француз зашагал к противнику, положив двуручный меч себе на плечо.
Красное кудрявое перо, покружившись над головой великого магистра, медленно опустилось ему на колени. Все удивились и не знали, хороший это или плохой знак.
А раненый австрийский рыцарь, потеряв много крови, не дождался соперника, пошатнулся и упал навзничь.
Заиграли трубы конных бирючей. Они объявили решение великого магистра: победителем стал рыцарь с кружевным платочком на золоченом шлеме. К нему подбежали оруженосцы и усадили на коня.
— Слава, слава! — закричали бирючи.
Гости громко приветствовали победителя, загремела музыка. Склонив к земле пику и сняв шлем, рыцарь проехал вдоль скамеек. Дамы неистово вопили, размахивали платками, бросали под копыта рыцарского коня шляпы, перчатки и туфельки.
Посредине ристалища рыцарь спешился и на коленях вознес молитву небу за дарованную победу…
— Скиргайла поклялся страшной клятвой, что нам с отцом ничто не угрожает, — продолжал Витовт, когда немного стихли приветственные крики. — Я поверил, уговорил отца, а в Вильне нас заковали в цепи…
— Княгиня Бирута жива, — перебил Лютовер. — Ее укрыл великий жрец.
— Дальше, боярин.
— Великий жрец заявил, что, пока княгиня больна, ни один волос не упадет с ее головы.
— А потом?
Лютовер потупил голову.
— Слушайте, слушайте! — закричали бирючи.
Затрещали барабаны, загремели литавры, зазвонили колокола, затрубили кованные в серебро рога и трубы.
На ристалище выехали еще два рыцаря. Остановившись на середине поля, они громко поклялись, что будут сражаться честно, не прибегая к чародейству и заклятиям.
— Наградой победителям, — объявил судья, — будут перья, развевающиеся при малейшем дуновении, и золотой браслет, — и поднял свой жезл.
Когда вечерние тени протянулись с запада на восток и десять храбрейших успели помериться силами, великий магистр вспомнил, что сегодня предстоит посвящение в рыцари. Устало вздохнув, он велел заканчивать турнир.
Под пронзительные звуки бирючи объявили решение великого магистра, и гости стали покидать ристалище.
Посвящение в рыцари ордена святой девы Марии — большое событие, и великий магистр был уверен, что на церемонии будут присутствовать все иноземные гости и обо всем виденном расскажут при дворах своих владык.
Слаб человек духом. Велика сила власти и славы. Получивший власть хочет быть сильнее. Прославленный неутомим в своих желаниях прославиться еще больше.
* * *
Конрад Цольнер уселся на свое место в церкви напротив главного алтаря. Его кресло с дубовым навесом, покрытое искусной резьбой, стоило огромных денег. По сторонам от великого магистра расположились на стульях поскромнее старшие братья. Остальные сидели на простых скамейках. За спиной магистра стали рыцари-телохранители.
Громким голосом капеллан стал читать Евангелие, рыцари встали и обнажили оружие.
Чтение продолжалось недолго.
К магистру с поклоном подошел замковый комтур и стал рассказывать о достоинствах посвящаемых в рыцари.
Конрад Цольнер заметил, что комтур поклонился ему не так, как прежде, а ниже и почтительнее. Великий магистр не удержался и, усмехнувшись, взглянул на епископский перстень с рубином и двумя алмазами. Ему и самому стало казаться, что после избрания он поумнел и даже стал выше ростом.
Закончив доклад, замковый комтур еще раз поклонился и отошел в сторону.
По церкви прошел чуть слышный шорох. Братья священники привели кандидатов. Они были в черной одежде, без доспехов.
Раздался четкий голос священника Николая. Великий магистр закрыл глаза и стал слушать.
— Не связан ли ты какой-либо присягой другому ордену?
— Нет! — в один голос ответили братья.
— Не раб ли ты?.. Не обременен ли долгами?.. Не имеешь ли ты какой-нибудь тайной болезни?
На каждый из этих вопросов братья громко ответили:
— Нет!
Наступила тишина. Слышно, как потрескивают горящие свечи. От дыхания людей, собравшихся в церкви, стало душно. Цольнер вытер потный лоб.
Сейчас рыцари будут присягать, подумал он и мысленно представил, как капеллан не торопясь берет в руки Евангелие и раскрывает его на первой главе.
Рыцари по очереди кладут руку на Евангелие.
— Я отвергаю желание моей плоти и моих привычек для послушания господу, святой Марии и вам, великий магистр немецкого ордена, — услышал Цольнер первые слова присяги. — Законам и обычаям ордена я буду послушен до смерти.
Другой голос, такой же молодой и звонкий, еще раз произнес те же слова.
В церкви опять стало тихо.
— Не думаешь ли ты, вступив в орден, вести роскошную жизнь? — снова услышал магистр голос капеллана. — Если так, то будешь жестоко обманут. В ордене существует такой порядок: когда хочешь есть — должен поститься, когда хочешь поститься — должен есть. Когда хочешь спать — должен бодрствовать, а когда хочешь бодрствовать — должен спать. — Священник закашлялся, вздохнул. — Если тебе велено куда-нибудь идти, а тебе не хочется, то не должен рассуждать, а идти, куда посылают… а от воли своей должен совсем отказаться, отца, мать, братьев, сестер и всех друзей забыть и только одному ордену быть послушным… За это вознаградит тебя орден сухим хлебом и водой и нищенским платьем, и не можешь ты роптать и обижаться…
«Когда сочиняли этот устав, орден был нищим и все братья были равны, — подумал великий магистр, — а теперь, когда мы правим государством, это смешно… Притворство».
Опять легкий шум пробежал по церкви. Послышалось звяканье железа. Магистр знал, что сейчас священники одевают братьев в рыцарские доспехи.
Надо идти, наступает самый торжественный момент.
