Так-то оно, может, и так. Однако не при сем ли «добронравном» правителе Русь окончательно под татарской пятой утвердилась? Не при нём ли баскаки[16] каждую вольную русскую душу загнали в «число»[17] и так обложили поборами, что хоть в рабы со всем семейством закладывайся. Да и закладывались. А коих силком уводили. А коих просто так убивали…
И вспомним, от кого возвращался из Орды Александр Ярославич, когда вдруг в пути занемог и помер прямо-таки ни с того ни с сего! Много есть на свете всяких зелий и ядов. А то, что Берке сильный князь в русском улусе[18] был без надобы, так о том и у бабки не надо спрашивать!
Нет, изрядно лукав и злобен был тот хан Берке! Впрочем, что это за правитель (да к тому же магумеданин!), если он не лукав? Это уже не правитель, а так себе, не пришей коню хвост, человечишко!
Но и он в своё время помер.
Берке сменил Менгу-Тимур. Тоже Беркевич, однако. Вместе с Ордой принял он и магумеданскую веру. И так был усерден в ней, что понастроил в Сарае круглых мечетей. Монголы на те мечети взирали со степным равнодушием, но в остальном вполне соглашались с ханом. А Менгу-Тимур решил вздуть уголья прежних походных костров, слегка затянувшихся пеплом самодовольства. Малы ему показались границы монгольского царства, и вновь он пустил в беспощадный бег неостановимую летучую конницу.
Широким человеком был хан. Одни тумены[19] он послал за Дунай - на болгар, другие - к Царьграду, третьи - в Иран, на хулагидов[20], вечных врагов монголов. Да и четвёртые, поди, куда-то послал, что ж им простаивать…
И вот в сей миг явился к Менгу-Тимуру Андрей Городецкий:
- Не побрезгуй, хан, русской кровью!..
* * *
Менгу-Тимур, разумеется, русской кровью не побрезговал - когда это татары кровью брезговали? Более того, как человек умный, Менгу-Тимур верно расценил столь внезапное верноподданническое усердие младшего брата великого князя владимирского, не проявившего ни такого усердия, ни такой прыти. Что ж, послужи, а там будет видно.
И послал хан русские полки воевать на Кавказ. Пусть обвыкаются. Монголам там воевать несподручно - теснины, горы, ущелья - простора мало, а русским-то не все ли равно, где свои головы положить?
В то время как раз горские дикие племена, толи ясы, толи черкесы, то ли иные какие - мало ли их на Кавказе? - вроде бы, однако, монголами уже покорённые, вдруг напрочь забыли свои обещания о вечной покорности. Вроде и не было тех обещаний: кто это и когда это нас, мол, покорял?
То ли правда забыли, то ли нарочно запамятовали, только начали эти дикие племена спускаться с гор на равнины и нагло угонять скот у монголов. Налетят, как саранча, отобьют табунец и айда по тайным тропам под облака к своим гнёздам, поди-ка Их догони! Ну а можно ли такое терпеть, тем более у себя под носом? Царьград воюем, из Парижа короли письма слёзные шлют, мол, не ходите к нам, татары, с войной, а здесь, считай, в своём царстве порядка нет!
Отправляя русские полки в недальний поход, хан приставил к каждому из князей по своему темнику, к каждому воеводе по надёжному беку, чтобы по своему русскому обыкновению не за добычей гнались прежде дела, а дело творили ради татарской выгоды.
- Коли воюете за татар, так и воюйте по-татарски. Я запрещаю вам выказывать милосердие к моим врагам. Только суровость удерживает таких людей в повиновении. И помните: когда враг завоёван, это ещё не значит, что он покорен. Он всегда будет ненавидеть своего нового властелина, - прощаясь, наставлял Менгу-Тимур русских князей мудростью, почерпнутой от мудрости своего великого прадеда.
Как на века глядел…
Войну вели по-татарски. Вырезали целые сёла, не щадя ни детей, ни женщин, аулы горели, как хворост, окутывая горы дымом ненависти, но и пленников было без счета. Может быть, ещё и потому, что русские за многие годы воевали не между собой, а с инородцами, в сущности равными самим злорекомым татарам, они вымещали на них всю горечь и злобу многолетнего унижения. Война была успешной и скоротечной.
Идя вдоль гор, взбираясь на доступные вершины, жестокостью, которой и так полнилось сердце Андрея, надолго или ненадолго, но он привёл кавказцев к покорности, А уж насколько та покорность была искренна - кто знает? В душу каждого не заглянешь, покуда не вынешь её из тела. Мёртвые - те покорны.
Закончился тот поход на Тереке, на правом берегу которого русские заложили город Дедяков, как знак присутствия и первой победы..,
Нечего и говорить, что этот поход, в котором Андрей, что называется, вкусил крови и ощутил упоительное чувство победы, пусть даже над мирными аланами[21], придал ему уверенности в себе. Но главное было в другом: хан возложил палец на его голову. То был знак отличия у монголов, и, чувствуя на своей голове прикосновение этого могущественного пальца, можно было смело восставать на брата - ведь, что примечательно: Дмитрий-то до сей поры уклонялся от милостей хана!
А хан, безусловно, оценил и усердие, и малодушие этого князька, а главное - понял, какую выгоду может получить Орда от его очевидной низости и тщеславия.
Орде никогда не нужна была сильная Русь. Во веки веков Русь должна была быть смиренная и напуганная. Баты напугал её до смертного страха, но и смертный страх с годами проходит, а без страха - какое ж смирение? Для того чтобы бесстрашным подняться, им нужно объединиться, а вот этого допускать нельзя. А что разъединяет надёжней всего? Зависть и кровь. Правда, и соединяет прочнее всего кровь и борьба. Но до борьбы было ох как ещё далеко, а зависть, вот она - стальным, беспощадным блеском стоит в выкаченных, преданных, Как у пса, глазах городецкого князя.
На прямую просьбу Андрея сместить брата немедля хан ответил уклончиво:
- Время ли теперь? Не спеши, князь. Сначала пусть твой брат ко мне явится, а там поглядим. Но помни: Бог на небе, а хан - на земле, и с тобой моя помощь. Покуда ступай, князь, на свой Городец и будь терпелив в ожидании, - обнадёжил Андрея Менгу-Тимур.
Как всякий ордынский правитель, он был достаточно осведомлен о том, что происходит в русском улусе. В том, что русские сами проявят недовольство своим великим князем, он не сомневался и ждал того, чтобы уж тогда вроде бы волей самих русских сместить неугодного. Не стоит подчёркивать силу власти там, где она и так безраздельна.
Кроме того, Менгу-Тимур знал: нет ничего дальнего, чего нельзя было бы приблизить.
А на Руси все шло так, как и предполагал хан, как и должно идти на Руси.
Совсем недавно не чаявшие души в великом князе новгородцы вдрызг рассорились с Дмитрием, который только тем и оказался перед ними виноват, что радел об их безопасности.
А вышло-то как? Дмитрий ради общего блага на берегу Финского залива, между прочим, где-то неподалёку от устья малой речки Невы, возвёл крепость под названием Копорье.
Надо заметить, что хоть и был он самым великим князем владимирским, а также князем новгородским, по пресловутому Ярославову договору, который, поди, хитромудрые новгородцы сами же и составили в достославные времена, князь новгородский не имел права в новгородской земле ни на имения, ни на людей, ни на прочую собственность - мол, что дадим тебе, тем и кормись, авось не оголодаешь. И то, велика тебе честь править нами!
Кто ужи как ни боролся с ними - и Ярославичи в очередь, и Всеволодовичи, и Боголюбский, и до них князья - бесполезно! Стеной стоят на своём Ярославовом договоре! Ей-богу, подумаешь: то ли совсем умом был слаб тот Ярослав, что такой непотребный, невыгодный для себя договор с новгородцами заключил, но тогда пошто ж его Мудрым прозвали? Нет, не иначе подтёрли что-то, подысправили в том договоре вольные плотники. Ведь закавыка же натуральная: править нами правь на всей земле, но ежели чего не по-нашему - не люб ты нам, князь! Пошёл вон!
То же и с кормлением: кормиться кормись, чай, мы тебя попотчуем, но, чтобы сам князь на свой кормный путь встал - ни Боже упаси!
Правда, древний Ярославов договор время от времени менялся, но не сильно и даже отнюдь не всегда на пользу князьям. Ну да ладно, то и дело прошлое…
Зная каверзный характер новгородцев и их щепетильность в отношении собственных прав, Дмитрий-то поостерёгся, вроде бы заранее соломки подстелил, точно знал, что падать придётся: объяснил новгородцам выгоду, упросил их дать ему разрешение эту крепость поставить. Просил, чтобы дозволили каменную возвести, чтобы уж разом и на века.
Новгородцы долго думали, в чём здесь их права князь ущемить хочет, чесали в башках - но так ни до чего и не додумались, хотя остались в уверенности, что крепостью этой он как раз на их права покушается, только хитро больно, загадливо. Однако же ни одно вече загадку ту решить не могло.
