В этот момент раздался гром пушек на военных кораблях, стоявших в Ялтинском заливе. Флот прощался со своим императором.
В конце дня перед дворцом установили алтарь, и священник в золотом облачении приготовился принимать присягу…
Рубанов заменил Петру Черевину его царственного друга и весь вечер они вспоминали императора, разбавляя слёзы крымским вином.
Утром следующего дня, пошатываясь после помин, грешники пошли в церковь, замыкая небольшой хвост из родственников нового царя, и присутствовали на обряде обращения в православие немецкой принцессы.
— Когда придём во дворец, будет повод опохмелиться, — поддерживали генералы друг друга.
Церковная церемония не произвела на друзей никакого впечатления, в отличие от нового самодержца, который издал свой первый указ, провозгласив новую веру, новый титул и новое имя Алисы Гессенской, ставшей теперь православной великой княгиней Александрой Фёдоровной.
Уже другой, уверенной походкой шагала она по задрапированному в чёрное дворцу.
— Аликс, ты поразительно хорошо и почти без акцента прочла молитвы, — целуя её перед сном, произнёс Николай.
В конце недели гроб на броненосце «Память Меркурия» перевезли в Севастополь, а оттуда, на траурном поезде — в Москву.
Мария Фёдоровна осунулась и постарела от тоски и горя. Ночами, в бредовом полусне, из которого всё не могла выйти, она нежно обнимала гроб и в забытьи шептала:
— Ну зачем, зачем ты покинул меня.., ведь я так тебя люблю…
А вокруг свечи и молитвы священника, траурные свечи и прощальные молитвы.
— Саша.., — шептала она, — ты помнишь, в этот день была наша свадьба… Много света, цветов и улыбок, — ласково гладила гроб. — Да уберите вы свечи, — подняв голову, закричала она, — и несите свадебные цветы, — обнимала драпированный пурпуром гроб.
Вошедший брат почившего царя, вытирая слёзы со своих щёк, бережно увёл её в купе.
В Москве, катафалк с гробом повезли в Кремль. Несмотря на дождь, тротуары были запружены народом. Москва прощалась с императором.
— Это Бог плачет над нашим царём, — рыдала, одетая в чёрное, вдова чиновника. — Как мы теперь будем без него?..
Прежде чем въехать в Кремль, десять раз останавливалась траурная процессия, и на ступенях десяти церквей служили литургии.
Николай не понял ещё до конца, что стал императором огромной державы. А в Георгиевском зале Кремля предстояло держать речь… А он никогда этого не делал, не привык и терялся перед скоплением народа. Ведь, в сущности, он был ещё очень молод и неопытен.
Саму–то речь сочинил Победоносцев, но от волнения она абсолютно не шла в голову.
«Что делать? Что делать?» — переживал он.
Своего императора выручил похмельный Рубанов, потому как трезвому человеку такая мысль вряд ли придёт в голову.
— Вы, Ваше величество, положите листок с речью в шапку, а как снимите её перед народом, так и читайте…
Первое выступление царя прошло превосходно, и он был благодарен генералу.
____________________________________________
Поезд с телом императора приближался к вокзалу столицы Российской империи.
Максим Акимович Рубанов жадно глядел в окно, мечтая увидеть в толпе встречающих свою жену.
«Может, заболела? — беспокоился он. — Или дети?» — с надеждой взгляд его переходил с одного лица на другое.
Да ещё мешали выстроившиеся на платформе в ряд красные с золотом придворные кареты, обитые чёрным крепом.
И тут он увидел жену, стоявшую у кареты и вглядывающуюся в каждое вагонное окно.
Максим заколотил ладонью по стеклу, но её отвлёк кучер, решивший подогнать экипаж поближе к вагону.
Приказав денщику заниматься вещами, он бросился к выходу. На его счастье, состав резко дёрнулся и остановился.
Максим первым вышел из вагона и, огибая кареты и толкая людей, побежал к тому месту, где недавно заметил жену.
Растерянная, она глядела по сторонам, не надеясь в такой толкотне встретить мужа, и вдруг почувствовала на глазах тёплые ладони, и прикосновение таких родных губ к щеке.
Она обернулась и, всхлипнув, обхватила за шею Максима, сбив с его головы фуражку.
— Я ждала.., я ждала.., — бессвязно лепетала она, наслаждаясь слабым запахом дорогого мужского одеколона, и чуть не теряя сознание от мягких и требовательных его губ.
Она не замечала, что их толкают, что они стоят на проходе и мешают другим.
В чувство привёл их наглый дворцовый кучер, похлопавший по плечу Рубанова.
— Господин генерал…
«Про себя он, наверное, ещё кое–что добавил», — прыснула смехом Ирина Аркадьевна, проведя рукой по начинающей седеть, небольшой бородке мужа.
— Да пошёл–ка ты, братец.., — миролюбиво произнёс Рубанов и, оборвав фразу, прикрыл рот ладонью. — Пардон, мадам, — шутливо извинился перед женой.
Та хотела сказать: «Чему только не научишься от нашего императора», — но вспомнила, что того больше нет и радость от встречи померкла.
Ей нравился этот простой, великодушный и справедливый монарх, тринадцать лет нёсший на могучих плечах груз правления огромной державой.
Быстрым шагом прошёл жандармский офицер, вяло козырнув Рубанову, тот так же вяло ответил, взял жену под руку и повёл к выходу, вспомнив, что на голове нет фуражки.
Ветер трепал его белокурые, подёрнутые сединой на висках волосы.
Начал накрапывать дождь и жена попыталась раскрыть зонтик, но передумала в такой толпе.
— Максим, ты простудишься, — ускорила шаг.
На привокзальной площади шпалерами стояли войска. Приглушённая дробь барабанов и приспущенные флаги с чёрной траурной лентой, навивали грустное настроение.
Какая–то пожилая дама в немодной шляпе с сиреневыми цветами, прижала к губам платок и, не отрываясь, глядела на широкий вход с круглыми часами над ним.
В ту же минуту появились траурные кареты. Толпа замерла. Офицеры вытянулись, отдавая честь отправившемуся в последний путь императору.
Женщины плакали, вытирая глаза мятыми, мокрыми платочками.
Всё стихло. Только цокот копыт. Дробь барабанов и стук колёс по мостовой. Неожиданно и резко зазвонили колокола… На всех церквях российской столицы.
Самая последняя, в открытом экипаже, одна, ехала новая императрица.
Александра Фёдоровна не смотрела по сторонам, лицо её закрывала густая вуаль.
«Она пришла к нам за гробом!» — выкрикнула пожилая дама в старой немодной шляпе.
Ещё издали, из открытого экипажа, Максим увидел свой огромный пятиэтажный особняк, два первых этажа которого принадлежали ему. Генеральский оклад и рубановские доходы позволяли содержать двенадцать комнат второго этажа: гостиную, кабинет, столовую, библиотеку, бильярдную, спальную, будуар жены, детские и комнаты для гостей. На первом этаже располагался просторный банкетный зал, кухня, комнаты для гостей попроще и прислуги. Во внутреннем дворе Рубанову принадлежали экипажный сарай и конюшня с прекрасными рысаками.
Дома Максима Акимовича встречала вся семья. Даже две. Его и младшего брата, Георгия, профессора Императорского Санкт—Петербургского университета.
Аким и Глеб бросились к отцу. Он по очереди поднимал их и целовал.
«Этот совсем мой», — прижимал к себе светловолосого голубоглазого Глеба, одетого в новенький кадетский мундир.
Глаза мальчишки светились счастьем от встречи с отцом.
«А этот мамин, — подняв к лицу, целовал старшего сына, чувствуя слабое сопротивление последнего. — Недоволен, что как маленького подбрасываю, — погладил по тёмным волосам и со вздохом глянул на синий гимназиический мундир с девятью светлыми пуговицами и узким серебряным кантом по воротнику. — А всё жена и мой либеральный братец… Ведь я‑то мечтал отдать сына в пажеский или кадетский корпус», — обнял своего брата, а затем его супругу, стройную невысокую женщину с пышными каштановыми волосами.
Следом за родителями к Максиму подошли племянник и племянница.
Не столько подошли, сколько их подтолкнула гувернантка.
— Здравствуйте, мадемуазель Лиза, — помня недовольство старшего своего отпрыска, нагнулся к серьёзной девятилетней девчушке Максим и чмокнул в щёку.
Четырёхлетний брат её, Арсений, испугался поднявшейся суеты и поднял рёв.
Все кинулись успокаивать мальчишку.
— А вот глянь, что тебе дядя привёз, — вовремя заметил денщика Максим Акимович.
Тот, сопя от усердия, подтащил к своему богу и начальнику объёмистый баул, из которого Рубанов–старший по очереди выуживал: коричневого плюшевого медвежонка — плаксе, красивую нарядную куклу — девочке, толстую книгу с красочными рисунками зверей — Акиму и маленький паровоз с рельсами и вагонами — Глебу. И всем вместе огромный пакет с белыми и красными кирпичиками, над которыми можно часами пыхтеть, строя дома, мосты, крепости, замки и долго не приставать к взрослым.
Пузатый денщик вместе с мадемуазель Камиллой и ещё одной гувернанткой, увели ребят в детскую, а взрослые, после общения со своими чадами, облегчённо улыбались и переглядывались.
