Я их уверяю, что она была блондинкой фламандского типа. Я едва ли преувеличиваю: вплоть до XIX века ее представляли светловолосой, как Пресвятая Дева. В эпоху романтизма она вдруг потемнела: смуглая кожа, благоухающая шевелюра – этакая восточная сладострастница, царица гарема, султанша, еврейка, вьетнамская женщина, таитянка… Разумеется, ее портрет еще может измениться, ведь будущее хранит много сюрпризов о прошлом.
Впрочем, почему у моей героини должны быть волосы, как у матери? Она жила в разлуке с ней с такого юного возраста, что наверняка даже не помнила черт ее лица и знала, вероятно, только то, что ее мать была очень красивой. Так говорили римляне. А что кроме этого ей было известно о Царице? Очень мало. В конце концов, не так уж часто им приходилось встречаться! Если не считать путешествия в Сирию…
Море. Иногда на горизонте появлялась невероятно глубокая синева, отливающая темно-фиолетовым. Но чаще всего те зимние дни были раскрашены в бледные и скупые цвета: грязные волны бежевого оттенка, пустое небо, заштрихованное серым дождем, белеющие вдалеке берега, которые из-за дождя становились бесформенными, словно полустертыми, с исчезающими в дымке очертаниями. А по вечерам – ни единой звезды. При хорошей погоде и попутном ветре торговый корабль проплывал без остановки от Александрии до Антиохии за пять дней; но в середине декабря тяжелое царское судно вынуждало всю военную флотилию медленно тащиться по морю.
Из-за туманной погоды корабли все чаще стали делать промежуточные заходы в порт и даже не осмеливались отплывать далеко от берега. Причиной длительной остановки в Тире стало состояние маленькой принцессы. Ребенок был очень болен. Она перестала есть и разговаривать, целыми днями дремля на коленях фиванки Таус и в лихорадке скользя маленькой рукой по полной груди женщины, словно хотела сжать ее или пососать. Но стоило девочке прижаться к ней лицом, как она вдыхала запах и отворачивалась: это была не ее кормилица, не то тело, прикосновение к которому всегда ее успокаивало, хозяйкой которого она себя считала, которое любила гладить и сжимать и от одного касания к которому всегда испытывала облегчение.
В самом деле, Сиприс было решено не брать на борт. В Александрии все знали, что киприотка Сиприс приносила в море одни несчастья: она уже перенесла два кораблекрушения и если благодаря милосердной Исиде и отличному умению плавать все-таки спаслась, то этого нельзя было сказать о ее спутниках… Подданные Клеопатры умоляли ее не позволять кормилице подниматься на борт корабля, следующего в Антиохию.
– В море, – говорили они, – она пахнет так, как тухлая рыба на базаре в жаркий день! Она притягивает монстров!
Хотя Царица и не отличалась суеверностью, попадать в немилость к богам ей не хотелось: у нее и так накопилось достаточно много дипломатических проблем с римлянами, и неприятности с Посейдоном ей были ни к чему. Поэтому она решила, что во время путешествия близнецами займется Таус. К тому же дети стали уже достаточно взрослыми и больше нуждались в другой прислуге – массажистах, сказочниках и Пиррандросе, старом афинском воспитателе, сгорбленном под тяжестью двадцати четырех томов с двенадцатью подвигами Геракла.
Итак, в Тире высадилась вся команда и пассажиры, попросив приюта в портовых домах – чего, несмотря на болезнь принцессы, Царица не осмелилась сделать ни в городе Яффа, ни в Доре: Ирод, новый царь Иудеи, не относился к числу ее друзей. Она считала его узурпатором и убийцей и не понимала, почему Антоний помог ему завладеть этой благодатной землей, на которую она сама имела виды. Ирод был осведомлен о ее недружелюбном отношении и, узнав о том, что она направляется к Антонию, мог бы преждевременно завершить ее путешествие. Для этого ему достаточно было дать задание одному из своих террористов-патриотов, которые с удовольствием пускали в ход кинжалы… Поэтому, когда флотилия миновала город Газа, Царица дала соответствующие указания всем, кто находился на борту, и приказала капитанам поднимать якоря с первыми лучами солнца.
И только в Тире, осознав всю серьезность ситуации, она поняла, что Селена тяжело больна. Прежде ей не приходилось путешествовать с детьми на одном корабле, и обычно она весьма рассеянно слушала, что ей рассказывали о них во время остановок в бухтах. Но когда она увидела свою дочь в полубессознательном состоянии, то испугалась, что может ее потерять. Испугалась как мать и как царица: разве можно удивить и покорить Антония, если она способна уберечь и вырастить только одного из близнецов? В этом случае можно было сразу выбрасывать тунику Латоны, пальмовые ветви и маленькие костюмы Аполлона и Дианы!
И едва она осознала этот трагический факт, как снова обрела надежду: смирение не входило в число ее добродетелей. Ведь чтобы доставить удовольствие императору, вместе со страусами она взяла с собой самого знаменитого врача Музеума, человека, который собирал травы со всего мира! Недавно с помощью стеклянной призмы он добыл для нее несколько гранул розовой эссенции – аромат без масла! В отсутствие Олимпа, который остался в Александрии приглядывать за Цезарионом, этот врач по имени Главк сможет создать целебный аромат для лечения опасной лихорадки.
Увы, Олимп и Главк не принадлежали к одной школе. Олимп, обычный царский врач, придерживался современной ему точки зрения – эмпирической: как в диагностике, так и в лечении он основывался исключительно на опыте. Главк же был последователем догматической школы, которую еще называли «сектой логики»: все телесные недуги он объяснял какой-то одной причиной. Будучи одновременно ботаником и парфюмером, он полагал, что все болезни вызываются нарушением равновесия жидкостей. Там, где вооруженный опытом Олимп прописал бы холодные ванны для понижения температуры и воздержание от пищи, чтобы остановить дизентерию, Главк пожелал восстановить «правильную пропорцию внутренних жидкостей». Увидев малышку красной от горячки, он сделал вывод, что у нее переизбыток крови, и приказал сделать ей кровопускание; затем, узнав, что ее рвало, констатировал переизбыток желчи и прочистил ей желудок.
Обезвоживание. Очищение и обезвоживание. За два дня «теория жидкостей в организме» привела принцессу к агонии. Полная решимости спасти свою дочь, невзирая на логику и логиков, Царица проводила все время у изголовья детской кровати. Она не могла присутствовать при поражении, оставаясь безучастной. Не пренебрегая никакими средствами, она вызвала Диотелеса.
Он приехал верхом на одном из страусов, за которыми присматривал. И сразу же разразился стихотворной тирадой против «этих безбожных врачей, которые преклоняются перед логикой, когда следует любить только вино». Он говорил очень громко, как необразованный раб, хотя его шестистопный стих был безупречен. Он прекрасно говорил по-гречески, а его одежда представляла странную смесь культур: египетская набедренная повязка, фракийская высокая обувь, львиная шкура и галльский капюшон.
Он спустился с седла и пал ниц перед Царицей. Когда же она приказала ему встать, он снял капюшон и выпрямился во весь рост, который был не больше, чем у десятилетнего ребенка: Диотелес, сын Демофона, сын Луркиона, сын Протомахоса, был одним из царских пигмеев[26]. Как и дети, он жил на мысе Локиас, но в зверинце, где обитали три поколения его семьи. Он был потомком тех редких рабов, которых царь Мероэ[27] подарил двоюродному дедушке Клеопатры, десятому из Птолемеев. В те времена пользовались популярностью публичные выступления этих маленьких акробатов, сражающихся со слонами. Предки Диотелеса состояли при ипподроме, выступая в роли охотников или дрессировщиков львов; многие из них погибли, хотя и были довольно ловкими: ради живого представления зачастую приходилось жертвовать жизнью. Последних выживших пигмеев содержали в зверинце, и иностранные гости приходили смотреть на них, как на диковинку. Молодой Диотелес, изнывая от тоски в своей золотой клетке, воспользовался тем, что рядом находились страусы, и приручил их; теперь он ставил с ними интермедии и устраивал бега, где, ухватившись за шею птицы, бросал вызов всадникам.
– Олимп часто прибегал к твоей помощи. Ты развлекал его пациентов во время операций. Он полагает, что ты интересуешься медициной и к тому же довольно умен…
– У меня нет ума, у меня есть здравый смысл.
– Не перебивай меня, Диотелес, я – Царица! Когда-то Олимп хотел, чтобы я отправила тебя на остров Кос изучать хирургию. Но ты слишком мал. Хирургия требует силы, ведь пациенты часто бывают с норовом… Однако, судя по твоему красноречию, ты успешно воспользовался моим разрешением посещать библиотеку. Из акробата ты стал поэтом, надо же! А сейчас, может быть, станешь еще и врачом?
– Прикажи принести мне табурет. Если, конечно, ты не хочешь, о Повелительница Двух Земель, чтобы я осмотрел твою дочь с высоты страуса.
