сжался.
Десять тысяч одетых в бронзу афинских воинов составляли всю армию. Кому-то это число могло показаться невероятным – столько людей, которых нужно экипировать, поить и кормить, – и все же их было не так много, как требовалось.
– А что Спарта? – спросил Ксантипп, возвращая мех. – Они идут?
– Я слышал, там праздник, – с кислой миной ответил Эпикл. – И вроде бы до его завершения они выйти не могут.
– Тогда, возможно, нам следует подождать, – сказал Ксантипп.
– Да. – Эпикл коротко рассмеялся, скорее горько, чем весело. – Им бы понравилось, если бы Афины ждали их. Разве мы не можем начать войну без их разрешения, без того, чтобы они держали нас за руку? Клянусь Афиной, нет!
Увидев на лице Ксантиппа скептическое выражение, он покачал головой:
– Тысяча воинов пришли из Платеи – посмотри, вон они, со своим стратегом Аримнестом. Почему нет? Мы спасли их однажды, когда им угрожали. Хорошие люди помнят о долге и возвращают его, когда могут. Платейцы – молодцы!
Улыбка на его лице сменилась выражением досады.
– Однако, – продолжил он, – есть и другие долги, которые никак не возвращают. Никто не стоит больше рядом с нами. Но мы знаем, с чем столкнемся. Наши разведчики вернулись, и они не обеспокоены.
Эпикл говорил со смехом в голосе – для всех, кто слышал. Но глаза его не смеялись.
– Персы уже высадились на побережье. – Он наклонился ближе. – Может быть, двадцать тысяч, может быть, тридцать, и столько же гребцов на кораблях. На том берегу говорят, что Эретрии больше нет – догорает. Но послушай, Ксантипп. Нам нужно выступить сегодня. Нужно ударить первыми, пока враг не зашел далеко вглубь страны. До того как персы построят укрепления, у нас есть один шанс отбросить их обратно в море. Так что мы не ждем спартанцев. Пусть они придут, когда мы победим. Тогда я с удовольствием посмотрю на их физиономии!
– По крайней мере, это означает, что у персов не будет конницы, – сказал Ксантипп.
Эпикл покачал головой:
– Они и лошадей свели с кораблей.
Мужчины обменялись встревоженными взглядами. Каждый стоявший на площади под завывание флейт и размеренный бой отбивающих такт барабанов знал, что на поле боя нужно бояться всадников. Они слишком быстры.
– Тогда где же они причалили? Далеко отсюда? – спросил Ксантипп.
Он чувствовал, как колотится сердце, но не от волнения или страха, а от нетерпеливого предвкушения. Он выступит со своим народом, с десятью тысячами гоплитов. Это элитные солдаты Афин. Они не проиграют.
Эпикл ткнул острием копья в пыльную землю:
– На равнине, где растет фенхель, у моря. Думаю…
Он замолчал, когда архонт – самый старший стратег афинских войск – призвал всех к вниманию. В облике Мильтиада – густая борода, стеганый панцирь с полированными железными шишками – было больше восточного, чем греческого. Его обнаженные сильные руки, заросшие черными волосами, отнюдь не навевали мыслей о нежных ласках. Похожие на колотушки, они были созданы давить и душить.
По его приказу Фемистокл и Аристид встали во главе двух племен в центре. Сам Мильтиад, будучи архонтом, командовал гоплитами Платеи и всеми десятью афинскими стратегами. Его место было на левом фланге, основу которого составляла его собственная община. Ксантипп сглотнул. Именно там должна была расположиться фила Акамантиды. Там каждый знал бы тех, кто рядом, по школе и учебе, по работе и собранию. Они несли щиты с символами своих домов, своих отцов. Под взором наблюдающих за ними духов предков они никогда бы не ударились в бегство. Тем более на виду у платейцев! И не было бы историй о трусости афинян, которые передавались бы потом по всей Греции. Вот почему они так упорно тренировались. Вот почему изматывали себя по утрам на дорожках гимнасия. Ради таких дней, как этот.
У каменного алтаря Мильтиад зажал ногами здоровенного черного барана и схватил его за голову, хотя тот отчаянно сопротивлялся. Ксантипп видел, как свернули драгоценные карты и приготовили бронзовые чаши для крови и печени. Два прорицателя встали рядом с архонтом, готовясь прочесть будущее. Все умолкли, и в воцарившейся тишине было слышно, как хлопают на ветру знамена.
Одним резким движением Мильтиад рассек барану горло. В предсмертной агонии животное дернуло ногами и тяжело ударилось о камень алтаря, чаши задрожали. Фемистокл, поспешив на помощь, схватил барана за шерсть и направил струю крови в чаши. Немного погодя двое мужчин вскрыли мертвое животное большим разрезом посередине. Кровь до локтей покрыла их руки и забрызгала лица. Они вырезали блестящую под солнцем печень и поместили ее в чашу, чтобы отдать для изучения старейшему прорицателю.
– Он будет в восторге, – прошептал стоящий рядом с Ксантиппом Эпикл. – Никогда не видел столь хорошего предзнаменования.
Эти слова прозвучали в тот самый момент, когда верховный жрец Афин указал на какой-то аспект формы печени и лицо его просветлело. Военачальники расслабились, и Ксантипп довольно кивнул, хотя и злился на Эпикла из-за его непочтительности. Не должно насмехаться над такими вещами. Ксантипп снова вспомнил, что уже лишился глаза на щите, и поймал себя на том, что бормочет молитву Аполлону – за сохранение зрения. Мысль о слепоте наполнила его таким страхом, какого не могла бы внушить сама смерть. Возможно, потому, что представить себя слепым он мог, тогда как реальности смерти до сих пор еще не постиг.
Мильтиад вознес молитвы и начал приводить к присяге афинских гоплитов. Все праздные разговоры прекратились. Платейцы стояли, склонив головы и сложив руки в молчаливом почтении. Десять тысяч голосов произносили торжественные слова вместе с Мильтиадом, и Ксантипп чувствовал, как теплеет на сердце.
– Я не опозорю свое копье и щит и не покину строй. Я буду защищать священное и верну землю более сильной, чем я ее нашел. Я буду слушать тех, кто приказывает мне, и подчиняться законам моего города. Если кто-нибудь попытается их отменить или будет угрожать мне, я не отступлюсь. Я никогда не отступлюсь. Я чту культы и верования. Мои свидетели – боги: Арес и Афина, Зевс, Талло, Ауксо, Геракл. Мои свидетели – границы земли и ее пшеница, ячмень, маслины, смоквы и виноградные лозы. Мои свидетели – те, кто сегодня стоит рядом со мной.
Строй взревел – и платейцы присоединились к нему. Когда последние отголоски этого великого приветствия затихли, Мильтиад занял место рядом с той частью шеренги, которая должна была стать левым флангом. Протрубили рога, и архонт кивнул Ксантиппу в знак приветствия. Мильтиад пойдет с ними, гоплитами своего города. Конные разведчики и посыльные выехали вперед. Обоз выстроился позади – слуги и
