это как раз то дело, на котором всегда есть шанс заработать. Правда, он почти сразу понял, что на той войне он скорее может потерять что-то, чем приобрести. Большого труда стоило ему сохранить свои пушки. А вот дело в городе Фёренбурге отчасти поправило его финансовое положение. Оттуда он кое-что привёз. Кстати, нужно ещё было всё как следует пересчитать из того серебра и золота, что прибавилось в его сундуках после возвращения из Фёренбурга. Конечно, он мог бы взять в городе намного больше, но поначалу дело там шло не очень хорошо, и, случись в его начинаниях неуспех, так злые языки при дворе стали бы нашёптывать герцогу: дескать, ваш генерал, Ваше Высочество, в городе не за ваши интересы радел, а грабил купчишек тамошних, вот у него ничего и не вышло. А когда генерал стал понимать, что все его планы складываются относительно удачно, так он уже был к тому времени ранен, отчего потерял часть сил, устал и уже не мог действовать энергично и обдуманно. Тем не менее генерал был доволен проделанной работой, доволен отношением своего сюзерена — правда, считал, что тот мог быть более благодарным, хотя бы на тысячу золотых. И теперь, стоя у окна подаренного дома, он говорил ловкому нотариусу:
— Вези мебель завтра, к этому же времени. Приеду смотреть; если она и вправду недурна, то заплачу тебе то, что просишь.
— Прекрасно, прекрасно, — кивал тот, — а как же с остальным всем? Как с домом желаете поступить? Думаете ли продавать?
— Экий ты братец недалёкий, однако, — усмехался генерал. — Зачем бы я стал покупать сюда мебель, если бы собирался дом продавать?
— Ох и пустая моя голова! — восклицал Гиппиус. — Как пожелаете, господин барон, — он кланяется, — завтра же привезу вам мебель.
* * *
Генерал уже и позабыл про это важное дело.
Одной из сильных его сторон было подбирать себе толковых людей, а тех, кто не очень толков, подтягивать до нужных высот. Этого человека подтягивать нужды не было. Едва генерал расселся удобно в одной чистой харчевне с характерным названием «Белая гусыня», как там появился молодой человек, которого генерал хорошо знал, но про которого, признаться, благополучно позабыл. Теперь же, увидав его, он указал на молодого человека вилкой и спросил:
— Кажется, вас зовут Эрнст Хаазе?
Офицер поклонился ему:
— Эрнст Амадей Хаазе, господин генерал.
— Отлично! — продолжал Волков. — Вы зашли сюда позавтракать?
— Никак нет, господин генерал, я узнал вчера, где вы остановились, пришёл туда утром и узнал от ваших слуг, что вы поехали смотреть новый дом, я поспешил за вами и тут увидал вашу карету у этого заведения, — объяснял ему молодой офицер. — С вашего позволения, я подожду вас, пока вы закончите завтрак, и расскажу вам, как идут дела с вашими пушками.
— Нет нужды ждать, — Волков был в добром расположении духа после осмотра дома и решил покормить офицера, так как помнил, что у того с деньгами было плохо. — Садитесь и рассказывайте.
И пока благодарный офицер, гремя мечом, усаживался за стол напротив него, он подозвал разносчика и сказал тому:
— Ещё одну гусиную ногу, порцию бобов, капусты и брецель, а ещё две кружки темного.
— Благодарю вас, господин генерал, — Хаазе, усевшись за стол, рукой расправил волосы.
— Не благодарите, лучше расскажите, что с моими пушками, — просит Волков.
— К сожалению… — начал офицер, — с вашими пушками не всё так хорошо, как мне хотелось бы.
— Они не готовы?
— Нет, — офицер покачал головой. — Мастер-литейщик Браун отлично подновил им запальные отверстия, наварил нового металла на прогарах, залил трещины на стволах и отвёз их к каретному мастеру Вульфу для укладки пушек на лафеты, но тому не выдали на то денег, и сейчас лишь одна картауна лежит на лафете, да и тот ещё не до конца готов, а остальных лафетов нет вовсе.
Это была неприятная новость, омрачившая ему утро и завтрак. Генерал даже пожалел, что не подождал окончания завтрака, прежде чем узнавать у Хаазе новости про свои пушки.
После завтрака, или уже обеда, он взял с собой ротмистра Хаазе и поехал на Тележную площадь, где среди прочих мастеров свою мастерскую держал вместе с сыновьями каретных дел мастер Вульф. И то, что мастер этот был отменный, никто бы сомневаться не посмел, так как на воротах его мастерской красовался герб дома Ребенрее, означавший, что клиентом этой мастерской является сам герцог. Бойкий ещё старичок, понимая, с кем говорит, был услужлив и всё объяснил Волкову:
— Сами понимаете, господин генерал, ложе под ствол идёт из морёного дуба, как бы ни хотелось, а осину туда не положить, вы такое и сами у меня не примете, ещё и бранить меня станете: зачем такое вытворил. Материал под это дело идёт первейший по крепости. А денег от казны мне не дали, этот лафет, — мастер указал на почти законченный лафет, на котором уже лежала бронзовая картауна Волкова, — я начал, так за свои деньги и сделал. Вы уж меня простите, господин генерал, но торговцы деревом мне в долг под обещания казны давать дуб отказались.
— Это понятно, — мрачно произнёс Волков, обходя со всех сторон свою пушку. В общем он был доволен работой Вульфа. А тот, в свою очередь, продолжал:
— К колёснику пошёл, так он говорит: сделаю тебе колёса, ты мне только заплати за спицы вперёд, а за каждую спицу просит талер сорок, так на все ваши пушки насчитал одних спиц на сорок семь монет с установкой вместе, и то не считая стоимости самих колёс. И ступиц, и осей.
— Так, значит, вы совсем не получили денег из казначейства на мои пушки? — спрашивал генерал, а сам вспомнил повеление герцога, в котором те лафеты упоминались. Причём повеление то было письменное.
— Ни талера, господин генерал, — божился мастер, — ни талера.
Волков оглядел работу мастера-литейщика и в общем, по большому счёту, остался ею удовлетворён: у обоих тяжёлых орудий, и у картауны, и у длинного лаутшланга, запальные отверстия были обварены хорошо. И теперь из них снова можно было долго стрелять, не стесняясь класть пороха столько, сколько нужно. И над их стволами пушечные мастера потрудились хорошо. Да и три его кулеврины были
