кашлял им в ответ Тойво.
Нет, конечно, он не боялся: подойти, подпрыгнуть и ударить прямо в лоб. Вероятно, на его похоронах даже знакомые собаки смеяться будут. «Давид, укрощенный Голиафом». Можно, безусловно, переждать годик, подрасти чуток, но тогда и Рейно подрастет. Не складывалось как-то. Набраться решимости и затеять драку с более взрослым парнем у него не получалось.
Зато у более взрослого парня отлично получилось.
— Эй, — сказал он как-то в умывальне. — Сдается мне, слишком много ты разговариваешь. Как бы не пришлось потом молчать всю ставшуюся жизнь.
— Почему? — удивился Тойво, когда понял, что вопрос был обращен именно к нему.
Ребята вокруг него расступились, и он остался стоять лицом к лицу с нависающим над ним Рейно. Им снова одолела тоска и безысходность, как тогда, в полицейском околотке. На лицах парней, отступивших перед авторитетным товарищем, читались растерянность, испуг, а кое у кого — любопытство. На что же он надеялся?
Надеяться можно было только на самого себя. Едва он осознал такое положение дел, как страх куда-то улетучился. Тойво оценивающе посмотрел прямо в лицо грозному Рейно, и не увидел в нем ничего такого, что могло нагнать ужас, отчаянье и безысходность. Это был просто пацан, и все, что он мог сделать — это надавать тумаков и наругаться обидными словами. Ни лишить свободы, ни глумиться над близкими, ни отнять жизнь — ничего. Так чего же его бояться?
— Груша! — повелительно сказал Рейно.
Юный Антикайнен снова удивился и тотчас же отлетел на несколько шагов назад от полицейского сына и распластался на холодном полу. Ничего волшебного в этом не было, произнесенное слово не обладало магическими свойствами.
Просто так звали одного из подручных Рейно, вернее, такая уж у него была кличка. А звали его Кокки, но своего имени он стеснялся, предпочитая быть «Грушей», которого нельзя скушать. В общем-то, он был совершенно безвредный, но ведомый и очень исполнительный. Он ударил Тойво без малейших раздумий, и тотчас же отступил за спину своего, как он считал, друга.
Антикайнен боли от встречи с чужим могучим кулаком не испытал, что тоже его удивило. Поистине, сегодня был удивительный день.
— Слушайте все! — не поднимаясь на ноги и продолжая лежать, сказал он. — Расскажу вам притчу.
— А что такое — притча? — сразу же спросил Груша.
Тойво сел на полу, охватил руками согнутые в коленях ноги и объяснил.
— Ну, сказка такая, типа басни, типа небылицы, типа…
Он задумался, тщась сравнить еще с чем-нибудь.
— Типа притчи, — подсказал Груша, и все вокруг рассмеялись, а Рейно насупился.
— Шел по дороге человек, руки в карманах, шляпа на затылке, шел и насвистывал. Вдруг, увидел в канаве пьяного, подошел к нему, поднял того на ноги и говорит: «Будь человеком!»
— Ну, и что? — вставил реплику кто-то из слушателей.
— Да ничего, пьяница не перестает быть человеком, даже если он свинья. Протрезвеет он и устыдится, что по канавам валяется, — проговорил Тойво. На самом-то деле в одной из разносимых им газет он прочитал рассказ английский писателя Гильберта Кия Честертона о способе, позволяющем отличить человека от животного, который сейчас и пересказывал. — Тем временем человек плюнул на пьяного и пошел себе дальше. Видит, крокодил в канаве доедает миссионера, чавкает и щерится по сторонам. Что делать? Хлопнуть крокодила по спине и сказать: «Будь крокодилом»? Конечно, нет. То, что крокодил кушает миссионера, соответствует всей его крокодильской сущности. Он совершенно не осведомлен о плохом поведении, ведь чувства нравственности у него нет.
Он замолчал и поднялся на ноги, ребята вокруг смотрели на него в недоумении, мало кто чего понял: крокодил, пьяница, человек — странно все.
— Ерунда какая-то — эта твоя притча, — сказал Груша. — Лучше бы про гангстеров. К чему вся эта сказка про крокодила?
— Да к тому, что Авойнюс, полицай, заплечных дел мастер — это крокодил, — с легкой усмешкой заметил Тойво. — А раз ты, Рейно, его сын, значит и ты — тоже крокодил.
Такого поворота никто не ожидал. Даже сам Рейно: он побледнел, начал озираться по сторонам, словно в поисках поддержки, и хватать воздух ртом, как рыба, пытаясь что-нибудь из себя выдать.
— Груша! — наконец, произнес он, первое, что пришло в голову.
— Что тебе, Крокодил? — ответил тот, и ребята вокруг начали смеяться, да так, что никто никак не мог остановиться.
С того дня, что-то в авторитете Рейно поколебалось. Даже самый занюханный школьник, которого могли обидеть все, кому не лень, смотрел ему в спину и шептал: «Крокодил!» Потом его, конечно, обижали: макали головой в уборную, вытирали о него ноги, подвешивали за шкирку на раскидистом ясене. Но он макался, обтирался, висел и удовлетворенно осознавал: у крокодила и поведение крокодильское.
Конечно, синяк, поставленный Грушей в момент, предшествующий знаменитой на всю школу притче, у Тойво отсвечивал почти неделю, но он, вероятно, стоил того. Рассказик Честертона из уст Антикайнена сделался достоянием школьной гласности, его пересказывали, перевирали, дополняли разными подробностями. Тойво даже специально пригласили на собрание актива общества «Совершенство», где поставили в пример его эрудированность, нестандартность мышления и способность завоевывать доверие масс.
Девицы начали на него украдкой посматривать, скорее, из любопытства.
Несчастный Крокодил Рейно несколько раз колотил его, но это давало обратный эффект: над сыном полицейского посмеивались, как над дурачком. В школе даже появилась шутка: «Коль папа — крокодил, кто у него сын?» «Рейно!» — отвечали все без исключения.
Тогда Рейно предпринял предпоследнюю попытку восстановить свой статус-кво. Он вызвал Тойво на поединок.
Мало чести побить кого-нибудь из младших классов, совсем никакой чести обозвать его обидным словом, правильнее — унизить его в глазах общественности. Тогда все вернется на круги своя.
Рейно долго думал, чем бы забороть голодранца Антикайнена, да в голову приходило только «полоснуть по горлу ножиком и сбросить в колодец». На всякий случай он спросил совета отца.
— Что делать, если кто-то изрядно мешает жить? — поинтересовался он. — Репутацию портит, раздражает и, вообще — гад.
— В тюрьму определить, либо ножичком по горлу — и в колодец, — ответил тот и ушел по своим полицейским делам.
Свежесть решения не внушала оптимизма. Может быть, в книгах совет прочитать? Но читать Рейно не любил. Тогда он, втайне страшась, отправился к самому злодейскому злодею, жившему на соседней улице. Этим злодеем был Ялмари, хулиган и даже бандит.
— Здорово, господин Ялмари! — сказал Рейно, когда после часового блуждания по улицам нашел того на лавочке возле рюмочной.
— Ну? — ответил тот.
— Вы, господин Ялмари, человек опытный, по тюрьмам да каторгам все ходите.
