Скоро весь город узнал о странном происшествии, и карфагеняне разделились на два лагеря: одни негодовали, другие, наоборот, уверяли, что давным-давно пора оставить старомодную тогу, в которую удобно только заворачивать мертвецов. Однако цвет магистратуры, богатые торговцы и образованные люди были среди тех, кто негодовал. По рукам ходили стишки, в них зло высмеивался чудак, променявший торжественное одеяние римлян на плащ бродяги. Его называли в эпиграммах варваром, башмачником и еще более обидными словами.
В ответ на нападки Тертулиан написал «Трактат о плаще», где во всеоружии диалектики и риторических метафор отстаивал право всякого человека носить паллий, это излюбленное одеяние Марка Аврелия. Трактат представлял писателю возможность лишний раз напомнить согражданам и даже в Риме, что Тертулиан еще не растерял цветы эллинского красноречия с тех пор, как оставил веру отцов и склонился к учению Христа.
Но были написаны Тертулианом и другие книги, волновавшие христианский мир и поэтому переведенные на греческий язык. Пылкий и нетерпимый, Тертулиан ни на йоту не отступал от древних правил. В его жилах текла огненная африканская кровь, и он был одним из тех, кто рыл яму между обществом и церковью — тот страшный для слабых духом ров, который более покладистые всячески старались засыпать. Умеренным, во всяком случае, не нравилось, что Тертулиан мешал им осторожно вести корабль церкви среди бедствий и требовал, чтобы двери христианских домов не украшались гирляндами и светильниками по поводу кровопролитий, чтобы ремесленники, исповедующие христианское учение, не оскверняли руки деланием идолов, чтобы христиане не занимали общественных должностей, связанных с принесением ложным богам жертвенного мяса. Более спокойные пожимали плечами. К чему такая непримиримость, когда жизнь идет своим чередом? В конце концов Тертулиан покинул кафолическую церковь, найдя убежище в лоне монтанистов, не желавших идти на уступки и не признававших, что каждому дню довлеет его злоба. Но африканский лев дряхлел, и его голос уже не потрясал, как раньше, сердца.
Вергилиан часто слышал в Антиохии, в доме Маммеи, имя этого человека и захотел с ним познакомиться поближе. К сожалению, Октавия уже не было в Риме. Однако мы вспомнили, что знакомство с Тертулианом может устроить Квинт Нестор, смотритель антониновских бань, бывший карфагенский житель. Само собой разумеется, вместе с Вергилианом отправился к сему мужу и я.
Квинта Нестора больше всего на свете волновали две вещи — здоровье и приумножение имущества. Каждое утро куратор начинал с забот о пищеварении, для чего принимал различные отвары, затем удалялся в укромное место своего весьма прилично построенного дома, чтобы некоторое время предаваться там размышлениям о бренности человеческого существования. После этого начинался его деловой день, когда мир уже совсем не казался ему бренным, а, наоборот, полным вещественных интересов.
Общественные дела Квинта Нестора, смотрителя бань, заключались в разговорах с поставщиками горючих материалов и с механиками, которым поручено наблюдение за сложными нагревательными приспособлениями в термах. Однако трудно было разобрать, где кончаются для Нестора общественные дела и начинаются личные, и жизнь его была заполнена с утра до вечера суетой.
Судя по выражению его лица, куратор весьма удивился приходу Вергилиана, которому он совсем недавно показывал устройство бань, хотя в душе, может быть, был польщен вниманием поэта.
Когда мы вошли в таблинум, где Нестор возился со счетами, он покачал головой, глядя на монументальные и в то же время небрежные складки, какими ниспадала тога поэта. Тайна этого изящества оставалась для всяких кураторов и смотрителей непостижимой.
Нестор не без зависти ухмыльнулся:
— Как носит тогу!
Сам он был скромного происхождения, вольноотпущенник из Карфагена, обладал вульгарными вкусами и имел некоторое пристрастие к чесноку.
Вергилиан опустился на предложенную ему скамью и сказал, понизив голос:
— Скажи, можешь ли ты оказать мне одну незначительную услугу?
От этого полушепота глаза у Нестора пугливо забегали.
— Все, что в моих силах.
— Ведь ты христианин?
Нестор поглядел по сторонам и как бы оградил себя протестующим жестом рук от всяких нареканий:
— Какой я христианин!
Это не было отступничеством, но и в то же время не являлось опасным признанием.
— Я знаю… Но не опасайся, я же не префект города.
Несмотря на принадлежность к христианскому учению, у Нестора кроме дома в Риме вырос еще один дом в Остии и появился большой участок земли в Кампании, засаженный оливковыми деревьями.
— А почему ты интересуешься моими религиозными убеждениями? — не без страха спросил Нестор, тоже понизив голос.
— Какое мне дело до твоих убеждений? Но вот в чем мое дело. Я слышал, что в Рим приехал из Африки Тертулиан.
— Чем же я могу служить тебе? — перевел куратор разговор на деловую почву.
Ты знаешь Тертулиана? Мне говорили, что ты раньше встречался с ним.
— Встречался. Когда я жил в Карфагене, он был пресвитером христианской общины, но я порвал с монтанистами, вернее — давно уже не посещаю их собраний.
Мы с Вергилианом не очень-то ясно представляли себе, чем отличаются монтанисты от обыкновенных христиан. Моего друга интересовал лишь Тертулиан.
— Что это за человек?
— Должен тебе сказать, что лично я не одобряю тертулиановской горячности. Чего он требует от людей? Чтобы они своим императором считали Христа. Но Христос на небесах, а на земле царствует император во плоти. Тертулиан проповедует ненависть к блуднице, потрясение основ, призывает к мученичеству.
— Кого он подразумевает под блудницей?
— Ну, я так… вообще… — Нестор замялся.
— Значит, ты уже не принадлежишь к его последователям?
Нестор даже выставил перед собой руки в знак протеста.
— Не принадлежу. Считаю, наоборот, что благоразумнее для христиан не возбуждать против себя гнев предержащих властей. Кому это нужно? Всякие безумства уместны для какой-нибудь Фригии. А у нас в Риме сложные общественные отношения. Приходится лавировать среди больших опасностей. Вот, например, Тертулиан против того, чтобы христиане покупали свидетельства о принесении жертв. А ведь это так удобно. Представишь где надо — и все в порядке. И христианская душа не осквернилась у языческих алтарей, и префект доволен. Да и вообще это пресловутое воскурение фимиама! Зачем же отказом от пустой формальности вызывать гонения на церковь? Ведь христиане такие же люди, должны заниматься делами, торговлей… Я говорю с тобой откровенно, как с просвещенным человеком…
Вергилиан слушал с интересом, однако не хотел удаляться от цели своего посещения.
— Ты мог бы устроить, чтобы мы с моим другом послушали Тертулиана?
Нестор подозрительно посмотрел на беспокойного посетителя.
— Уж не хочешь ли и ты принять христианское учение?
— Скажу тебе, что я… что у меня нет такого желания… Но очень хочется посмотреть на этого человека.
— Ты читал его книги?
— «Трактат о плаще»?
— Ну, это только забава ума. Есть у него и другие.
— Других я не читал.
— Прочти. Они полны высокого горения.
Нестор, может быть, вспомнил молодость, первые юные порывы и поднял глаза к небесам.
Вергилиан настаивал на своем:
— Мне говорили, что Тертулиан будет на каком-то ночном молитвенном собрании. Я хотел бы присутствовать.
Видимо, просьба поэта Нестору никакого удовольствия не Доставляла. Оказалось, что даже не имеющие никакого отношения к христианству знают о нем слишком много! А между тем оказать услугу в данном случае было необходимо, хотя это предприятие обещало всякие хлопоты, да могло быть и чревато неприятными последствиями. Но разве дядя Вергилиана не помог замять глупую историю с несколько неточным счетом за свинцовые трубы?
Куратор что-то соображал.
— Мне нужно спросить одного человека. Я своевременно поставлю тебя в известность…
Квинт Нестор сдержал свое слово, и спустя два дня мы встретились с ним в условленном месте, за Тибром, около уличного фонтана на безлюдной в этот час площади Субурры. Тонкая струйка воды вытекала непрерывно из львиной бронзовой пасти. Судя по навозу, лежавшему повсюду, в неуклюжем каменном водоеме здешние погонщики ослов поили своих животных. Место было малонаселенное. В последние годы Рим пустел, число его жителей уменьшалось, и уже в самом городе появились пустыри, которые нечем было застроить. За фонтаном лежал один из таких участков, и мы направились к нему. Нестор встревоженно оглядывался. На улице мы никого не встретили, но в какой-то лавчонке еще горел светильник, а в соседней гостинице, в каких обычно живут воры и служительницы Венеры, слышалась пьяная песня.
Нестор покачал укоризненно головой:
