«Спокойную совесть, — продолжал Александр, — ставлю первым для себя законом». Относительно отношений с отцом он проявил определенную твердость и заявлял окружающим: «Если верно, что хотят посягнуть на права отца моего, то я сумею уклониться от такой несправедливости».
В таких сложных жизненных, психологических условиях проходили детство и юность Александра.
Заметим, что его взгляды и тревоги разделяла с ним юная супруга Елизавета Алексеевна. Луиза, принцесса Баденская, прибыла в Петербург в октябре 1792 г. и понравилась юному великому князю. Через год она стала его женой. В то время ей было 14 лет, а Александру — 16. Столь ранний брак, конечно, не мог не повлиять на отношения супругов.
Вначале это не ощущалось. Скромная, обаятельная, умная Елизавета увлеклась либеральными взглядами Александра, поддерживала его умонастроения, как это видно и из его писем.
Уже позднее личная близость супругов была нарушена, и Александр поплыл по волнам амурных удовольствий. Однако их душевная близость сохранялась, что подтверждалось неоднократно, особенно в критические для Александра дни. Была Елизавета Алексеевна рядом с мужем и в последние дни его жизни в Таганроге, в ноябре 1825 года.
Некоторые считают, что мотивы ухода от власти и даже будущего отречения были связаны со страхом перед отцом. Возможно, в 1793-1794 гг. так это и было. Но этим же объясняют знакомый лейтмотив в позднейших письмах Александра Лагарпу, Кочубею, считая, что переписка Александра перлюстрировалась для Павла. Но ведь Екатерина умерла осенью 1796 г., а письма эти относятся к началу года (позднейшее письмо Лагарпу было тайно переслано за границу), когда ее партия еще была у власти. Ни о какой перлюстрации писем внука в пользу ненавистного сына не могло быть и речи. Значит, причину этих первых колебаний Александра в отношении престола, а попросту в отношении того, чтобы взвалить на себя всю полноту власти в прогнившей империи (а именно так он оценивал положение дел в стране), надо искать в другом, а именно в его общих настроениях, в миросозерцании. Надо учитывать и тот факт, что сразу же после смерти Екатерины и восшествия на престол Павла I Александр попросил Чарторыйского составить проект манифеста о собственном вступлении на престол, в котором бы говорилось о даровании стране гражданских свобод и об отречении от трона.
Как видим, уже в это время мечта осчастливить страну, а затем покинуть престол зародилась в голове Александра.
В этом калейдоскопе отмеченных выше и замеченных историками влияний, отношений, противоречий, дружбы, любви, ненависти и формировался характер Александра.
Любознательный читатель может отыскать весьма многочисленные пространные и весьма противоречивые оценки этого характера. Уже сам этот факт показывает, что натура «загадочного сфинкса», как называли Александра, являла собой нечто удивительное и неповторимое. Я не буду перечислять все эти оценки, отмечу лишь их некоторую односторонность, продиктованную опять же скорее идеологическими, нежели научными мотивами.
Все, кто писал об Александре, о свойствах его натуры, наклонностях, чертах, выработанных жизнью, отмечали его хорошие человеческие задатки, мягкость, скромность, любознательность, большую впечатлительность и восприимчивость, изящество мысли, достаточный ум, большое личное обаяние; слова «un vrai charmant» («сущий прельститель». — фр.), сказанные о нем М. М. Сперанским, как нельзя лучше передают его способность привлекать сердца людей, особенно представительниц слабого пола. Отмечалось его христианское терпение, набожность и даже мистицизм в конце жизни. М. И. Богданович, отзывавшийся о нем восторженно, как и должно быть свойственно официальному историографу александровского времени, писал, что император соединял в себе «христианское смирение и величавость, беспечность и кипучую деятельность, доброту и упорство мнений насчет людей, подвергавшихся его неудовольствию».
Н. Н. Фирсов, напротив, разобрав наследственные влияния на Александра, взял из них лишь негативные черты (впечатлительность и противоречивость деда и отца, хитрость и приспособляемость Екатерины, холодный эгоизм и рассудочность матери), но отметил тем не менее, что душевный облик Александра находился в состоянии равновесия, хотя и весьма неустойчивого. А. Е. Пресняков подчеркивал вслед за Пирлингом его эклектизм, прекрасное самочувствие в условиях смешения принципов и способности не следовать ни одному из них до конца.
Другие его биографы отмечали свойственные Александру робость и пассивность, праздность и леность мысли, его нелюбовь к систематическим занятиям, работе, его недеятельную мечтательность, способность быстро загораться и быстро остывать.
Общепринятым суждением о нем стало то, что Александр отличался неприятием каких-либо волевых актов, но проявлял стойкость и упорство в отстаивании своих эгоистических, личных интересов. Отмечались его честолюбие и тщеславие, двуличие, недоверчивость, скрытность, упрямство. А. Чарторыйский тонко заметил, что «для совершения удачных и крупных преобразований в социальном строе надо было иметь больше подъема, силы, огня, веры в самого себя».
Специальный анализ характера Александра сделал врач-психиатр профессор Сикорский в начале XX в. в книге «Вопросы нервно-психической медицины». Лейтмотив его оценок — слабая воля и средний ум Александра при тонком художественном развитии («слабость воли и преобладание чувства»). Разрыв между этими свойствами характера и вынес на поверхность жизни такие его качества, как робость, тщеславие, скрытность, двоедушие, хитрость, обидчивость, мечтательность. Чужое напряжение воли подавляло его; таким было влияние на него Фотия, Аракчеева, других сильных личностей.
В одной из последних характеристик Александра I, принадлежащих перу В. А. Федорова, внимание акцентировано также на негативных чертах его характера. Процитированы те авторы, которые отмечали у Александра «дух неограниченного самовластия», мщения, злопамятности, недоверчивости, непостоянства и обмана, способности строить свои успехи на чужой доверчивости, беспринципность, умение пользоваться чужими слабостями. Приведено, кстати, любопытное высказывание о нем Наполеона: «Александр умен, приятен, образован, но ему нельзя доверять; он неискренен: это истинный византиец… тонкий, притворный, хитрый». Наполеону вторил и шведский посол в России Лагербильке: «В политике Александр тонок, как кончик булавки, остер, как бритва, фальшив, как пена морская». М. М. Сперанский же отозвался о нем так: «Он слишком слаб, чтобы управлять, и слишком силен, чтобы быть управляемым».
Возможно, все эти оценки, даже лишь негативные, и справедливы, если учитывать конкретные исторические ситуации, в которых оказывался Александр, конкретные решения, которые он принимал. И конечно, логически, наверное, безупречны оценки профессора Сикорского, который основывался, как и историки, на формировании личности Александра в условиях царскосельско-гатчинского противостояния.
Но сколько бы эпитетов мы ни подбирали для всеобъемлющей характеристики крупного исторического деятеля, они никогда не дадут нам исчерпывающей картины до тех пор, пока мы не зададимся основным вопросом: какие государственные цели преследовал Александр в те или иные периоды своей жизни, в какой среде эти цели он пытался осуществить и какие средства в соответствии с этими целями и этой средой он использовал? Лишь в этом случае все эти характеристики типа «хитрость», «скрытность», «двуличие» или, напротив, «сердечное обаяние», «доброта», «смирение» и прочее приобретают реальный смысл и могут иметь адекватные ситуации оценки.
Для пояснения этой мысли можно было бы привести несколько примеров.
Я уже отмечал, что в пору своей юности, развиваясь, с одной стороны, вполне естественно на основе принципов гуманизма, человеческого достоинства, добропорядочности, благородства, приобщения к природе, Александр в реальной жизни сталкивался совсем с иными явлениями. Для того чтобы выразить себя, «облегчить душу», как писал Чарторыйский, он вынужден был тщательно скрывать свои мысли и чувства, таиться, притворяться. Известно его признание о том времени: «Меня обвиняют в недоверчивости, но известно, что с того времени, когда я начал мыслить, я видел вокруг себя только несчастье, и все, что я предпринял, обернулось против меня несчастьем». Так недоверчивость, скрытность в такой ситуации — хорошее это качество или плохое? Как оно характеризует человека — позитивно или негативно? А возьмем характеристики, данные ему Наполеоном или Лагербильке; для русского государственного деятеля, каким здесь выступает Александр, подобные раздражительные опусы — это несомненный комплимент, и что было бы, если бы Александр был искренним с Наполеоном или с тем же шведским посланником, если бы не притворялся и не хитрил?
