Из страшного побоища в Резаном яру Нечаю удалось выхватить целым Самийла Зарудного, которого паны везли перед каретой самого пана краковского, замученного пытками, полуживого, под угрозой смерти в любой миг. Удар казаков по шляхте был таким внезапным, что приставленные к Зарудному палачи не успели добить его, сами заплатив жизнью от казацких самопалов. Так Самийло был привезен ко мне.
Он захотел встать перед гетманом и упрямо добился своего, хотя я и просил его лежать на телеге, зная, как ему тяжело переносить нечеловеческую муку.
- Перед гетманом преславного Войска Запорожского да лежать? скрежетнул зубами Зарудный. - Тогда зачем же человеку такая жизнь! Коли жить, так стоять!
И он выпрямился передо мною и полковниками, и гордо выпятил грудь, и вскинул лицо, а зубами заскрежетал от страшной боли, и лицо у него было почерневшим от муки, в адском загаре, так, будто это уже отблески и не от панских пыток железом, а от огней нечеловеческих, дьявольских.
- Что ж, Самийле, брате, - промолвил я, - перенес ты такое, что простым смертным суждено разве лишь в долине Иосафата. Нет во всем нашем войске такого человека, да не знаю, будет ли когда-нибудь еще. Поэтому номиную тебя генеральным судьей Войска Запорожского, веря, что встанешь на страже нашей справедливости, зная цену ей наивысшую.
Зарудный покачнулся, все видели, как трудно дается ему малейшее движение, но он все же пересилил боль и поклонился мне гордо.
- Благодарю, гетман ясновельможный. Честь для меня эта наивысшая, жизнь свою положу, а сохраню и не запятнаю ее!
Нечай поддержал Зарудного одной рукой, другой поднес ковш с горилкой.
- Выпей, пане Самийло, пусть хоть немного панские гостинцы забудутся тебе. Еще вчера я был для тебя полковником, а сегодня ты уже для меня судья генеральный! Вишь, как оборачивается! Думал я: хребет дан человеку, чтобы голова в штаны не упала. Теперь вижу: еще и для того, чтобы высоко держать голову там, где надо.
- Да, да, Нечай, хорошо молвишь, - похвалил я его. - А еще бы вспомнил ты и о том, что не следует совать голову, куда не нужно.
- Если петлю имеешь в виду, гетман, то я согласен! - засмеялся Нечай. Ведь кто же сунул бы в нее свою шею с головою вместе! Да уж теперь пусть про петлю шляхта думает, а нам веселиться да бога хвалить, как следует есть-пить и хорошенько приодеться! Уже и тебе, пан гетман, пора в кармазины одеваться да сердце свое возвеселять, а то будто и про тебя старинная эта песня: "Ой Богдане, Богдане, запорозький гетьмане! Ой чого ж ти ходиш в чорнiм оксамитi".[32]
Я только улыбнулся на эту речь. Уже знал, что, хотя веду себя просто, без роскоши, все равно будут попрекать и высокомерием, и роскошью, и добычей. Мол, только из-под Корсуня отправил в Чигирин 13 возов шестиколесных, нагруженных всяким богатством, драгоценностями, золотом, одеждой. А куда же должен был отправлять добычу, если не в Чигирин? Был гетманом, стояло за мной целое войско, должен был одевать его, вооружать, кормить, давать сапоги, свитки, самопалы, барабаны, орудия, - откуда брал бы, если бы не заботился об этом сразу же после первой битвы? Когда-то, еще во времена Остапа Дашкевича, Чигирин и основан был на краю степей как складской казацкий город. Складывали там добычу, свозили раненых, приводили на зимовку войско, заготавливали всякий припас и все необходимое, уже сто лет назад думали о том, что станет когда-то этот город, может, и столицей казацкой, - так вот и был теперь такой удобный случай, и в самом деле велел я собирать самую значительную добычу, которая по рукам не растекалась, да отправлять в Чигирин. Еще с начала битвы в Резаном яру, когда Кривонос устроил свою засаду, послал я Демка Лисовца с сотней казаков, чтобы захватили все большие возы, оставленные шляхтой, а потом чтобы искали в разгромленном таборе бочонки с золотом, сказано было перебежчиками, будто Потоцкий везет накопившуюся за несколько лет королевскую плату реестровикам, чуть ли не триста тысяч золотых. Грех было бы пустить это золото в распыление, оно должно было составить первое сокровище нашего вольного войска.
Но уже и битва давно закончилась, уже и коронных гетманов благословил я на басурманскую неволю, уже и полковники мои составили реляции гетману, а Демка не было и не было, я даже стал тревожиться, чтобы не стряслось с ним, как с Самийлом в Княжьих Байраках: теряешь всегда самых дорогих людей, и нет спасения.
Я сидел при свечке в простом своем шатре, джуры стягивали с меня сапоги, чтобы дать простор ногам, вызванный мною Выговский Иван стоял у входа в шатер с приготовленными для письма принадлежностями.
- Что, пане Иване, как думаешь, не следует ли написать всем властелинам, чтобы сообщить о нашей победе? Так, мол, и так, ваши величества, кланяемся вашему маестату и приветствуем народы ваши от имени народа нашего, который заявляет о себе миру двумя великими выигранными битвами, крупнее которых уже не будет, - стало быть, входит этот народ украинский в историю, а случилось сие года божьего такого-то, дня и месяца вон какого.
- К кому велишь составить такие послания?
- Прежде всего к православному царю московскому, потом к султану турецкому, его королевской мосци Владиславу, князю семиградскому Ракоцию, господарю валашскому, может, и королям шведскому, французскому и английскому, не знаю, нужно ли сразу и Венеции, папе римскому и потом можно, когда о вере писать будем, а то еще по земле ходим по колена в крови, к небу и голову не в состоянии поднять.
Тут появился Демко. В изорванной одежде, измученный, таким его никогда не видел.
- Дозволь, гетман?
- Не за Потоцким ли ты гонялся? - засмеялся я. - Так он давно уже в лыках. Или, может, с медведовской поповной[33] сцепился и насилу вырвался?
- Да искал же тот распроклятый бочонок! - почесал вспотевший чуб Демко.
- Нашел?
- Нашел тут двух казаков.
- С бочонком?
- Да вроде бы и с бочонком, вроде и без бочонка. Дозволь впустить их сюда, гетман?
- Пусть войдут. А то я все одних полковников слушаю да вот писаря. А казаки к своему гетману и пробиться не могут.
Вошли два здоровенных казака, огонек в свече испуганно запрыгал, наклонился, я прикрыл его ладонью, посмотрел на них доброжелательно:
- Ну и что, панове молодцы?
Они стояли, подталкивая плечом друг друга, прокашливались, никак не могли решить, кто должен первым заговорить.
- Как зоветесь? - спросил я.
- Я-то Кирилло, - сказал один, - из Гончаров.
- Отец горшки лепил, а ты толчешь?
- Да ежели они под ноги попадают, да еще чужие, так что же, пане гетман!
- А я Василь Замриборщенко! - густым басищем сообщил другой.
- Да говорите уже пану гетману, что знаете! - прошептал им Демко.
- Ну так мы вот с Кириллом да еще там с хлопцами... - начал Замриборщенко.
- Пятеро нас было, - добавил Гончар, - мы и счета не вели, потому как не было в том надобности, а уж потом как стали возле того пана, тогда так и вышло, потому что уже не обойдешься тогда...
- На пана и не натолкнулись бы, полз в шувар, пускай бы и полз. Так очень уж грузный был, - включился в разговор Василь. - Такой, как кабан жирный в болоте возится. Ну, так мы его под бочок - штрик! А он не в скок, а в крик. Бездельники, мол, своевольники и кто там мы еще. Не встану, говорит, хочу тут умереть и душу свою завещаю своему, значит, панскому богу. Ну, мы тогда перемигнулись да забежали сзади и спереди, двое за руки, двое за ноги, а пятый с тыла за чуб. Так и вышло, что нас пятеро. Ну, вот тащим пана, чтоб татарам его сдать или там какому лешему, а пан вопит: "Бездельники, чуб мне повредите!" - "Да разве у тебя, сучий сын, говорим, в чубе весь гонор!"
А тут пан есаул гетманский. Как увидел нас за такой работой да как топнет ногой. Бросайте, мол, своего такого-разэтакого пана и идите за мной! И одним пальцем нам показывает, мол, за мной идите, а другим на уста показывает - чтобы никто из нас ни гугу. А нам что! Приводит к какому-то возу - весь в железе, но разгромленный. Из орудия, видать, в него пальнули как следует. На возу и добра никакого, один лишь бочонок.
- Да и не бочонок, а барило! - прервал Кирилло.
- Да, изрядное барило. Железными обручами так обтянуто, что и само будто железное. Пан есаул говорит: берите. Мы за барило - эге! А его и с места не сдвинешь. Будто черти к возу его приковали. Мы и так, мы и сяк, а пан есаул нагайкой нас по спинам! Умели, мол, пана нести, а это никак не сообразите!
- Это ты уже нагайку в ход пускаешь? - взглянул я на Демка.
Демко промолчал, но умолкли и казаки.
- Ну! - подогнал я.
- Да мы уже после той нагайки как-то сообразили. Покатили барило покатом.
- Куда же вы его покатили?
- Черти его маму знают! - сказал Кирилло. - Пан есаул хотел куда-то его спрятать, тогда появился пан есаул генеральный.
Наконец и у меня в голове начало проясняться.
