— Все одно никого не видно, — попробовал оправдаться визирь, — чего глядеть?
— Как это не видно? Я так все, что надо, рассмотрел. Их тут не больше сотни. Ладно, айда вниз. — Сам Кучум стоял на башне, выпрямившись во весь рост, без всякого укрытия, и стрелы словно обходили его стороной, глухо шмякая, втыкались в старые башенные перекрытия.
В это время распахнулись створки ворот, и Алтанай с сотней всадников, горяча застоявшихся коней, вырвались из городка наружу. Стрелки сибирцев тут же переключились на них и буквально возле самых ворот сбили наземь до десятка человек.
— Вторая и третья сотня на стены! — заорал Кучум сверху, видя, как падают с коней его воины. — Заткнуть им глотки!
Осажденные уже пришли в себя и принялись организованно отстреливаться, укрывшись на башнях, высовываясь через стены крепости. Но поразить хорошо укрывшихся за деревьями сибирцев было непросто, и Кучум, поняв это, решил изменить тактику боя.
— Зарип, Хайрулла, — закричал он своим юзбашам, — выводи отряды пешим строем и подожгите ближайший лес. Быстрее, а то они перестреляют нас, как цыплят на птичьем дворе!
Юзбашам не нужно было дважды повторять приказ, и они спешно построили свои сотни, ощетинившись копьями и прикрывшись длинными щитами, высыпали за ворота. Сотня, ведомая Алтанаем, уже успела преодолеть простреливаемое лучниками пространство перед крепостью и рассыпалась строем на берегу реки, отыскивая глазами противника.
Воины Иркебая видели издали, как сотня степняков стремительно пронеслась мимо засевших на опушке лучников и, проскакав через поляну, что находилась перед крепостными воротами, развернулась, чтоб атаковать стрелков со стороны реки. Иркебай с ночи разместил своих людей в кустах тальника, росшего на обрывистом берегу, и велел без сигнала в схватку не ввязываться. Степняки не заметили притаившихся сибирцев и опрометчиво повернулись к ним спиной. На это-то и рассчитывал Иркебай, когда расставлял воинов.
Он поднялся с протаявшего под ним едва не до земли снега и громко ухнул, подражая крику ночной совы. Вскочили закоченевшие воины, вскинули тяжелые луки и сделали первый залп. Почти все стрелы попали в незащищенные спины степняков, вызвав среди них панику. Алтанай стоял впереди своей сотни, но и его достала стрела с ястребиным бело-коричневым пером на конце. Она угодила в левое предплечье, скользнув меж пластин панциря, и больно ущипнула старого башлыка. Другая попала в круп коню, и тот взвился, едва не сбросив седока, бешено понесся обратно в крепость и тем самым спас хозяина от второго залпа, который был еще более губителен. Более полусотни полегло возле предательских кустов, ничем не отомстив врагу. Это-то больше всего и обозлило башлыка. Он привык к открытому бою, глаза в глаза, когда враг находится перед тобой и его можно достать если не саблей, то копьем.
Потому, доскакав до середины поляны, Алтанай обернулся и увидел, что их атаковали не более двух десятков плохо вооруженных лучников. Все они были одеты в бараньи полушубки и лишь у некоторых на голове виднелось слабое подобие шлема — кожаная шапка, обшитая металлическими пластинами. И вид этих мужиков-оборванцев распалил его сверх всякой меры, вызвал едва ли не припадок ярости.
— Ко мне-е-е, нукер-р-ры!!! — заорал он, привстав на стременах и выхватив из ножен кривую саблю. Он дотянулся зубами до засевшей в теле стрелы и с хрустом вырвал ее, перекусив пополам и расщепив остатки тонкого древка на мельчайшие части, выплюнул под ноги приседающего на задние ноги коня. Мельком глянул, что у того в ляжке тоже застряла длиннющая посланница смерти, и легко махнул саблей, отрубив ее до самого жала. Вытаскивать наконечник не было времени.
Остатки сотни подъехали к башлыку, ругая на чем свет и сибирских стрелков, и себя за неосторожность, и хана, погнавшего их на вылазку.
— Молчать! Псы! — оборвал их Алтанай. — Или вы поганого мужичья испугались?! Не видите разве, кто перед вами? Да мы их сейчас на лапшу изрубим и по ветру развеем! Вам ли, прославленным рубакам, бояться их?! За мной! Айда на них!
Алтанай рванул поводья так, что едва не вышиб металлическим мундштуком зубы своему коню, и огрел его саблей промеж ушей. Конь рванул с места и, выбрасывая далеко вперед передние ноги, понесся по снежной равнине навстречу лучникам. Овальные воины, укрыв головы от стрел щитами, опустив к земле руки с зажатыми в них кривыми саблями, дико гикая и завывая, поскакали следом.
И это предусмотрел заранее Иркебай. Как только он увидел, что степняки развернулись и понеслись на них, подал команду к отходу. Его воины все, как один, добежали до берегового обрыва, легко скатились вниз, уминая пушистый снег, и выбежали на тонкий лед.
Сотня Алтаная, точнее то, что осталось от нее, доскакала до обрыва, и только тут они поняли, что их провели.
— Сучьи дети! Проклятье на ваши головы! Думаете, что обманули старого Алтаная? — сыпал ругательствами раздосадованный башлык. — Я вас и на том свете сыщу! От меня просто так еще никто не уходил! Искать спуск! — приказал он столпившимся у обрыва конникам. — Они от нас никуда не денутся. На льду мы их передавим, как клопов.
Двое нукеров проехали вдоль обрыва и нашли довольно пологую горловину уходящего вниз оврага. Они тут же сообщили башлыку, и все поспешили туда. Лошадей ковали еще при выходе в поход, и шипы на подковах у многих основательно стерлись, да и сами подковы расшатались, и потому то одна, то другая срывалась вниз, не сумев устоять на ногах, и испуганным ржанием извещала остальных о своем падении. Впрочем, спуск был действительно пологий и пострадали лишь два коня, подвернувших ноги при спуске.
Алтанай нетерпеливо дожидался, когда все достигнут низа холма, благо его конь был цел и невредим, и, как только нукеры вскочили в седла, кинулся первым за убегающими по льду сибирцами.
Лучники Иркебая бежали, непрерывно оглядываясь, чтоб рассчитать свой бег с движением степняков. Они уже различали снежные заносы, где спрятались с сетями наготове их товарищи, возле проломанных ночью и припорошенных снежком лунок. Лед был еще тонок, и трещал под ногами, чем дальше они уходили от берега. Иркебай стал даже опасаться, что степняки повернут обратно, испугавшись тонкого льда. Но те или не слышали треска, или надеялись проскочить опасное место, однако продолжали преследование.
Расстояние между ними непрерывно сокращалось, и сибирцы припустили уже в полную силу. Но и у конников дело обстояло не лучшим образом: падала, поскользнувшись, то одна, то другая лошадь, и пока седоки поднимались, ловили их, то уже безнадежно отставали от остальных.
Алтанай вырвался далеко вперед и уже поднял саблю, чтоб раскроить череп бегущему впереди невысокому сибирцу, который уже несколько раз падал, но вскакивал опять и, бросая на преследователя испуганные взгляды, мелко семенил кривыми короткими ножками, обутыми в меховые сапоги.
"Только бы конь не поскользнулся… — повторял про себя Алтанай, — только бы первого достать…" — и он сосредоточил все внимание на затылке бегущего мужика.
"Бжи-и-к-к-к…" — просвистела его сабля, и короткий мужичок рухнул на лед, прикрывая обеими руками рану на голове. Два других бегущих чуть впереди сибирца, обернувшись через плечо, увидели, как упал замертво их товарищ, кинулись в разные стороны, Алтанай даже не обратил на них внимания, оставив жертву для своих скачущих следом нукеров, и поспешил к основной группе, ожидая, что главная потеха ждет его впереди.
Но сибирцы неожиданно юркнули за снежные заносы, и растерявшийся Алтанай даже не успел понять, откуда вдруг взялась толстая рыбацкая сеть, выросшая у него на пути. Конь угодил мордой в ячею и, споткнувшись, кувыркнулся через голову. Седок полетел следом, успев освободить ноги от стремян, и… провалился под воду.
Остальные всадники не разобрались, что случилось с их предводителем, и кинулись к нему на выручку, выставив вперед сабли, стремясь скорее достать ненавистных сибирцев, спрятавшихся за сугробами. Но едва они подскакали ближе, как услышали треск льда, и тут же двое из них ушли вместе с лошадьми под воду. Другие испуганно рванулись в сторону, но и там угодили в полынью, искусно скрытую ветками и запорошенную свежим снегом.
Крики ужаса неслись со всех сторон, безумно ржали бедные лошади, выпучив из орбит огромные, налитые кровью глаза, всадники цеплялись за их гривы, за кромку льда, пытаясь выползти на поверхность. Но тут же их вновь сталкивали в воду, били копьями, топили в холодной иртышской воде. Дикий рев огласил снежные просторы и докатился до Кашлыка. Но ни малейшего сострадания не было на лицах воинов Иркебая. Они видели, как конники, барахтающиеся сейчас в воде, совсем недавно раскроили головы двум товарищам. Они были полны мести и желали только смерти тем, кто нес смерть им самим. Лишь трое степняков, из тех, что поотстали от основной группы, увидев издали, какая судьба постигла остальных, повернули коней и, торопливо нахлестывая их, уносились обратно к Кашлыку.
