– Спасибо, Тарас Маркелович!
– Не на чем… Осторожен будь, ходи да назад оглядывайся, – по-отечески строго предупредил Суханов. Помолчав, добавил: – Я это к тому говорю; что мне будет жалко, если что с тобой случится. Ежели я сначала ошибся, за полицейского шептуна тебя принял, то после понял, кто ты есть. Был на каторге? Был. Знаю. Политических уважаю, люди они твердые, напористые, своего добиваются. Может быть, и добьются, не знаю… Помоги мне. Петр Эммануилович вредную линию гнет… Золотопромывательная фабрика много капиталу съела. Ее надо на другое место переносить. Я хоть и не бухгалтер, но в уме и на бумаге хорошо считать умею. Вчера Шпака уличил, к стенке припер. Крутится, как змея под вилами… Понимает, что меня обмануть трудно. Я ему напрямки высказал, что кредиты, которые он раздобыл, задушат дело. Он, пожалуй, умышленно это делает, чтобы «Зарецк инглиш компани» дать возможности ввести в наше дело капиталы. У них одно желание: вложить в дело Степановых свой пай, прижать нас, а потом и совсем проглотить. Об этом мне еще Авдей Доменов сказал, да вот уехал, куролесит, старый черт!
– Напрасно вы с ним откровенничали, Тарас Маркелович, – огорченно сказал Василий.
– Почему напрасно? Я уже предпринял кое-какие шаги, чтобы свалить его. Я его не боюсь.
– Он так просто не уйдет. Все дело в Печенеговой. Она имеет влияние на Ивана Степанова. А он окончательно пьяницей стал. Они его сознательно спаивают. Вы инженеру открыли карты. Могут дать вам отставку. А тогда они введут здесь белозеровский режим.
– Как же могут дать отставку? Я им дело поставил, миллионерами Степановых сделал, а Шпак – мошенник, прохвост! Меня Доменов правильно предупредил, присматривать за ним велел, я и присмотрелся, на чистую воду его вывел. Ивану сказал, а он мне не верит.
– И не поверит. Он Печенеговой поверит, она его любовница, а с инженером они нашего хозяина обирают и денежки делят. Вы, Тарас Маркелович, слишком честно и просто рассуждаете.
– А как же иначе я должен рассуждать? Наплевать, что мне хозяин не верит! Мы найдем доказательства и сообщим в горный департамент. Там разберутся. Добыча золота – дело государственное! Сочини-ка ты такую бумагу, и пошлем. А Шпака я прогоню, с ним все ясно.
– Это для нас с вами ясно… А он будет доказывать, что это общая ошибка. Бумагу мы с вами напишем и пошлем, приедет комиссия, начнется казенное крючкотворство. Пока это дело разбирается, Степановы нищими окажутся, а рабочие разбегутся.
– До этого никто не допустит. Тут золота на сто лет хватит.
– Вот и привлекут заграничные капиталы, как в Сибири на Ленских приисках.
– Костьми лягу, а делу погибнуть не дам, – взволнованно сказал Суханов.
Они медленно шагали к белым юртам, за которыми всадники готовились к предстоящей байге и козлодранию.
Верные люди донесли Шпаку, что Тарас Маркелович Суханов несколько раз ночью вместе с кучером Микешкой приезжал на Родниковскую дачу, лазил в штреках, будил рабочих, брал пробу и увозил с собой. Инженер знал, что недавно Суханов приехал в Шиханскую, зашел и в не достроенный еще степановский дом, где поселился Иван Степанов, долго о чем-то разговаривал, после чего Аришка выла и кричала, что засадит мужа в сумасшедший дом. Приехавшего Шпака она обозвала сводником и жуликом и до Ивана не допустила. Петр Эммануилович сильно забеспокоился. На другой день Суханов вызвал его к себе и грубо потребовал, чтобы инженер подал в отставку. Вся махинация с постройкой фабрики всплыла наружу. Оказалось, что старик все понял. Шпаку грозило не только увольнение, но, может быть, и тюремная решетка. Инженер растерялся, струсил и без утайки доложил обо всем приехавшему на скачки Хевурду-старшему.
– Все идет отлично. Надо теперь действовать быстро и решительно, – спокойно заявил Хевурд и намекнул, что придется немедленно любыми средствами убрать Суханова; при этом добавил: – Учтите, дорогой Петр Эммануилович, от быстроты действий зависит ваша собственная жизнь. Вы забыли, что у вас есть еще один очень опасный противник – это господин Доменов. Финансовая катастрофа должна совершиться до его возвращения из Петербурга. Остался маленький срок. Мы опротестуем векселя и завладеем делом законным порядком. Пусть в наших руках вначале окажется половинная доля, но мы поставим работу по-европейски. Но если Суханов останется на месте и сообщит обо всем Доменову – для вас катастрофа неизбежна. Доменов бросит два миллиона, скупит все ваши векселя и станет хозяином прииска; всех остальных он раздавит, как мух. Вы должны обезопасить себя, пока он забавляется со своей молодой красавицей.
У Шпака были сведения из Петербурга, что Авдей Иннокентьевич задает в столице королевские пиры. Олимпиаду одел, как царицу, возил ее, по слухам, даже во дворец. Приехавших в Петербург Митьку и Марфу он отправил путешествовать за границу.
Хевурд был прав: надо было спешить, пока не вернулся Доменов. Теперь-то и пригодился ему Филипп Печенегов, Бывшему войсковому старшине он дал полную волю, Жадный до наживы, Филипп Никанорович скупал вольноприносимое золото у старателей, у воров и хищников, менял на спирт, на одежду. Сам же сбывал его тайным агентам, которых предоставлял ему Шпак, знавший до мельчайших подробностей все его мошеннические операции.
Встретив Филиппа Никаноровича Печенегова, Шпак предложил прогуляться к берегу реки. Они пошли, тихо переговариваясь. Без особых разглагольствований Шпак предложил Печенегову убить Суханова.
– Да ты, батенька, здоров ли? – изумился Печенегов. – Может быть, перепил, так ступай проспись!
– Это вы с утра пьете, хотя я вас предупреждал, господин бывший войсковой старшина, что вы сегодня не должны пить, – жестко оборвал его Шпак, присаживаясь на опрокинутую лодку.
Печенегов, поняв, что инженер не шутит, нахмурился.
– Ты, парень, на самом деле обалдел! Да ты что мне, отец? Опекун? – не находя более подходящих слов для выражения своего гнева, крикнул Филипп Никанорович. – А может быть, ты это на правах любовника моей жены? Ах ты, сволочь! Блоха с усиками! – прорвался наконец Печенегов. – Да я тебя, халдей, возьму сейчас за ноги и суну головой в реку, да придержу чуток… Давно уж добираюсь разогнать всю вашу собачью свадьбу! Может быть, вместе что надумали? На каторгу снова хотите сплавить меня? Ну нет, брат! Ты еще не знаешь, что такое Печенегов!
Филипп Никанорович сжал мосластые кулаки и шагнул к Шпаку, выкрикивая:
– Кто я тебе, а? Кто я тебе довожусь, погань ты этакая?
– Вы мой слуга, – почти не разжимая побледневших губ, негромко проговорил Шпак и, вынув из кармана револьвер, резко добавил: – Стой на месте!
Печенегов остановился.
– С каких это пор я стал твоим слугой? – хватая волосатой рукой прыгающий кадык, хрипло проговорил Печенегов.
– С того самого времени, как я тебе разрешил кабак и лавку открыть… Стой и не шевелись! Ты что думаешь, я с тобой шутки пришел шутить? Ты мой слуга с того времени, как начал скупать краденое золото, менять на спирт… И ты его продаешь людям, которых я к тебе подсылал. Может, тебе напомнить? Если нужно будет, тебе напомнят жандармский офицер и горный исправник, когда снова станут кандалы на тебя надевать…
Печенегов сильно вдохнул в себя влажный воздух и закачался. Желтые глаза его видели, как дрожащий палец инженера играл спусковым крючком браунинга. «Прыгнуть, вцепиться? Нет, не успею, – мелькнуло у него в голове. – Неужели выстрелит?»
Инженер не спускал с него мутных глаз; угадав его мысли, продолжал:
– Застрелить вас, Филипп Никанорович, мне ничего не стоит. Объясню приставу, а он, кстати, сегодня здесь со всей своей свитой, скажу, что вы напали, испугались своих преступных дел, вот и все. Покажу документы. Поверят, как вы думаете?
– Зачем вам нужно убивать старика? Он тут единственно порядочный человек, – прохрипел Печенегов.
– Удивительно, Филипп Никанорович, как вы наивны. Вчера Суханов заявил мне, что вас нужно гнать с прииска в три шеи, а лавочку вашу закрыть. Вы думаете, он вас пощадит? Еще глупее ревновать жену, – продолжал Шпак, – обвинять ее в том, что она хочет снова сослать вас на каторгу… Очень глупо, Филипп Никанорович! Мы с вашей женой просто деловые друзья… У вас единственный наследник, которого, несмотря на ваши приключения, выражаясь мягко, она отлично воспитала. Своих детей у нее нет. Для кого же вы наживаете богатство, как не для своего сына? Ради этого стоит принять на свою душу лишний грех. Предупреждаю вас, что если мы не уберем Суханова, то он уберет вас и меня, черт побери! – вырвалось у Шпака, и уже было поздно ловить вылетевшее лишнее слово. – Я-то запрягу тройку и укачу, а вам он не даст жить. Это только я мог позволить вам всякие вольности… а за это надо уплатить.
– Дорого просите, Петр Эммануилович, – покусывая вислые седые усы, сказал Печенегов.
