— Без этого перемирия сотни тысяч людей погибли бы, как и наша мама, под бомбами.
Упомянув о маме, Лаура опять разрыдалась. Леа прижала ее голову к своему плечу.
— Может, ты и права. Сама не знаю, как бы поступила мама при таких обстоятельствах.
В подавленном настроении, опустив головы, сидели они на ограде.
— Лаура, неужели тебя ничуть не задевает то, что Франсуаза хочет выйти замуж за немца?
— Чуточку, — призналась та. — Но раз уж они влюблены друг в друга.
— Тогда им надо дождаться окончания войны.
— Невозможно.
— Почему же невозможно?
— Потому что Франсуаза ждет ребенка!
— Ох, нет!
— Да!
Леа вскочила. Вдали над горизонтом поднималась черная стена Ланд. Над Гаронной курился тянувшийся к Лангону и родникам Малля туман.
Она пробормотала:
— Бедная Франсуаза!
Лаура ее услышала.
— Помоги ей, Леа. Поговори с папой. Он к тебе прислушается.
— Не думаю. Теперь он так далек от нас.
— Попробуй, прошу тебя. Попробуй.
— Еще будь Франсуаза здесь, я могла бы с ней потолковать, узнать, чего именно она хочет.
— Поговори с папой. Надо, чтобы он дал свое разрешение. Иначе Франсуаза убьет себя.
— Не говори глупостей.
— Это не глупости. Клянусь тебе, она в полном отчаянии.
— Обещаю тебе, сделаю все, что смогу. А теперь оставь меня, мне надо подумать. И пришли сюда Камиллу.
— Иду.
Чуть поколебавшись, Лаура поцеловала сестру в щеку.
— Спасибо, Леа.
Чуть погодя к Леа подошла Камилла, и Леа ей вкратце все рассказала.
— Я чувствую себя виноватой. Мы ничего не предприняли.
— Что могли бы мы сделать?
— Окружить ее большей любовью, вызвать на откровенность.
— Не думаю. Это ничего бы не изменило. Завтра отправляюсь в Лангон на рынок. По дороге домой заскочу в госпиталь и в зависимости от того, что она мне скажет, поговорю с отцом. Сегодня вечером я слишком устала. Спокойной ночи, Камилла.
— Спокойной ночи, Леа.
— Держите, мадемуазель Леа. Наверное, я еще услышу от вас об этих грибочках и утиных консервах, — возвращая Леа корзинку, сказал папаша Кордо.
— Спасибо огромное! Больше всего обрадуется папа, он любит вкусно поесть.
— Передайте ему мой привет. Был бы рад его как-нибудь повидать.
— Скажу ему. Еще раз спасибо. До свидания, месье Кордо.
Неся большую корзину, прикрытую тряпицей в красную полоску, Леа вышла из ресторана. Рядом с ее прислоненным к стене велосипедом стоял немецкий солдат.
— Остерегайтесь, мадемуазель, оставлять без присмотра такой красивый велосипед. Много воров.
— Спасибо. Руки ее дрожали, когда она с помощью услужливого солдата закрепляла корзинку на багажной решетке.
Усевшись на велосипед, она покатила к госпиталю.
Его двор был заставлен машинами скорой помощи и военными автомобилями. В секретариате она поинтересовалась, где может поговорить с сестрой. Ей сказали, что та в здании в глубине территории, в отделении скорой помощи. Леа вновь взобралась на велосипед. Первым, кого она встретила, был капитан Крамер, который сухо ей поклонился.
— Здравствуйте, мадемуазель Леа. Счастлив встрече с вами и возможности попрощаться.
— Попрощаться?
— Да, мне надлежит срочно выехать в Париж, где я и останусь. Уезжаю я через час. Мой вестовой занимается багажом. Прошу вас, передайте мое почтение мадам д'Аржила: это замечательная женщина. Мне бы не хотелось, чтобы любовь к отечеству толкнула ее на неосторожные поступки. Скажите вашему отцу, что для меня было честью познакомиться с ним, и я надеюсь, что он откажется от своих предубеждений. Мой поклон очаровательной Лауре, преданной Руфи и вашей тетушке.
— Вы никого не забыли?
— С Франсуазой я только что попрощался. Ей потребуется вся ваша любовь. Могу ли я рассчитывать на вас?
И он тоже! У этих мужчин просто мания доверять ей своих жен или любовниц!
— Сделаю все, что смогу. Не от меня одной это зависит.
— Благодарю вас. У Франсуазы нет вашей силы. Она — натура нежная, уступчивая. Не осуждайте ее. Мне бы хотелось познакомиться с вами ближе, но вы постоянно отвергали любой контакт. На вашем месте я поступал бы так же. Хочу все же, чтобы вы знали: я люблю Францию, которую продолжаю считать великой страной, наравне с Германией. Наступит день, когда эти две прекрасные нации сольются и принесут мир человечеству. Ради одного этого мы должны бы объединиться.
Леа слушала в полуха. Самое скверное — он был искренен.
— Вы не верите?
— Может, и поверила бы, если бы вы не оккупировали мою страну и не преследовали тех, кто думает иначе, чем вы, капитан Крамер.
С корзинкой в руке Леа вошла в комнату отдыха медсестер. Все они сгрудились в глубине помещения. Леа подошла ближе.
За столом, опустив голову на руки, рыдала в окружении медперсонала Франсуаза.
— Что вам угодно? — спросила старшая медсестра.
— Мне бы надо поговорить с сестрой, Франсуазой Дельмас.
— Вот она. Если вам удастся ее успокоить, мы все будем вам признательны.
— Не могли бы мы остаться одни?
— Конечно. Девушки, пора вернуться к делам. Мадемуазель Дельмас займется своей сестрой.
После того, как все вышли, Леа села рядом с Франсуазой. Та не шелохнулась.
— Пошли, Франсуаза. Поедем домой.
Она сказала именно то, что следовало. Плечи несчастной влюбленной девушки перестали трястись. Ее рука робко протянулась к руке Леа и сжала ее.
— Не могу. Что скажет папа?
Этот голос растерянного ребенка взволновал Леа сильнее, чем она могла предположить.
— Не тревожься. Я им займусь. Пошли.
Она помогла сестре подняться.
— Мне надо переодеться.
— Где твоя одежда?
— Там, в шкафу.
Леа подошла к шкафу и взяла платье своей сестры из цветастой вискозы, ее сумочку и башмаки на утолщенной подошве. Франсуаза заканчивала одеваться, когда вошла старшая медсестра.
— Отдохните, мое дитя. На завтра я вас отпускаю.
— Спасибо, мадам.
Три километра от Лангона до Монтийяка сестры проделали, не обмолвившись ни словом. Как и накануне, Леа на подъеме сошла с велосипеда, в то время как Франсуаза продолжала играючи крутить педали. «Она могла бы меня подождать», — подумала Леа.
На кухне Камилла и Руфь заканчивали готовить ужин.
— Вы не видели Франсуазу?
— Она сказала, что отправляется спать, — ответила Руфь, перемешивая картошку на сковороде.
— Посмотрите-ка, что я привезла к вашей картошке.
— Тушеное мясо! — хором воскликнули обе женщины.
— Подарок папаши Кордо.
Руфь переспросила:
— Папаши Кордо? Такая щедрость не в его духе.
— Давайте попируем. Папа будет особенно доволен.
— Чем я буду особенно доволен, доченька? — входя на кухню, спросил Пьер Дельмас.
Увидев отца, Леа содрогнулась. Обычно такой подтянутый, он был не брит, в засаленной измятой рубашке, торчавшей из запыленных, в пятнах брюк. Как он изменился со вчерашнего дня! У него и взгляд стал другим. Отчаявшимся, но ясным.
«Он понял, что мама умерла», — подумала Леа.
Она с трудом сдержала желание обнять его, утешить, сказать ему, что это неправда, что Изабелла с минуты на минуту войдет с корзинкой срезанных цветов в руке, в своей соломенной широкополой шляпе, защищавшей ее от солнца. Воспоминания нахлынули на нее с такой силой, что Леа отвернулась к двери. И только тогда сама осознала, что в глубине души, и она не верила в эту смерть и лишь теперь, когда отец, наконец, примирился с правдой, навсегда оказалась оторванной от своей матери.
Банка с утятиной выскользнула у нее из рук и разбилась на каменных плитах пола со стуком, заставившим ее вздрогнуть.
— Какая же ты неловкая, — произнес Пьер Дельмас, нагибаясь, чтобы подобрать осколки стекла.
— Оставьте, месье. Я сама соберу, — сказала Руфь.
По щекам Леа бежали слезы, которых она не могла сдержать. Отец их заметил.
— Не расстраивайся. Мясо отмоем, следов не останется. Ну, иди, вытри личико.
Снова стать маленькой, устроиться у него на коленях, закрыться полой пиджака, высморкаться в отцовскии платок, почувствовать, как кольцом сжимаются вокруг нее его сильные большие руки, и вдыхать привычный запах табака, винных погребов, кожи и лошадей, к которому иногда примешивался запах духов матери.
— Папа…
— Все позади, моя малышка. Теперь я с вами.
И правда, он, наконец, вернулся к жизни. Надолго ли и на какие страдания?
Все отдали должное тушеному мясу, из которого Руфью были тщательно удалены осколки стекла, все, кроме Франсуазы, так и не вышедшей из своей комнаты.
Перед ужином Пьер Дельмас побрился и переоделся. За едой семья могла убедиться, что он снова стал самим собой.
Через несколько дней, во время одной из послеобеденных прогулок по виноградникам, Леа, выполняя данное обещание, попыталась поговорить с отцом. С первых же слов тот ее остановил:
