- Но Роман старше, - вступилась за племянника Ода.
- Дело не в возрасте, а в умении воинском! - сказал Святослав и кивнул на Бориса. - С его-то силой можно двоих таких, как Ромка, уделать: по мечу в каждую руку и айда! Нет, покуда Борис рукой к мечу не прирастет, я в сечу его не пущу. Пусть хоть до церкви тебя на руках носит! Кстати, любезная моя, собирайся! Через час епископ Гермоген молебен в Спасском соборе творить начнет во избавление от поганых. Весь народ валом валит, значит, и нам быть необходимо. У нас ныне с народом одна беда-кручина…
- Меч, а не молитва нашей земле спасенье, - задумчиво сказал Борис.
- Еще один Ромка на мою голову! - проворчал Святослав и вышел из светлицы, хлопнув дверью.
Благодарная Ода, забыв про свое смущение, прильнула к Борису на несколько долгих секунд. И в этом кратком единении их тел зародилось чувство, волнующее сердца, еще слабое и неосознанное ими до конца: слабый побег будущего могучего древа.
* * *
При огромном стечении народа в присутствии бояр и княжеской семьи епископ Гергемон, блистая позолотой своих тяжелых длинных одеяний, провел торжественную службу в самом большом храме Чернигова - Спасо-Преображенском соборе. Под звуки церковного хора, в ярком сиянии множества зажженных свечей, в клубах благовонного фимиама свершалось действо, на которое люд черниговский возлагал надежды: избавление их города от половецкого набега. Никогда еще священные символы христианства, обряды и молитвы не воспринимались и знатью, и беднотой с таким всепоглощающим благовением, почти трепетом, словно население Чернигова разом уверовало в грехи свои, осознало вину и гнев Господень. Будто вознесенная к Богу торжественная молитва явилась тем позабытым амулетом, о котором вспомнили только теперь, когда «авось» не избавило от беды, и от которого ждали чуда. В каком народе не живет такая наивная вера? На что еще надеяться простым людям, если их правители сами в растерянности и уповают на небеса? ,
Покидая храм, Святослав в сопровождении жены и сыновей, ближних бояр и их жен прошествовал сквозь расступившуюся толпу, в молчании которой чувствовалось скрытое недовольство. Люди исподлобья глядели на своего князя. Кто-то пробурчал в задних рядах: «Ишь, вырядились! Как на праздник! А мы в чем живем, в том и помирать будем». Другой голос насмешливо подхватил: «Зато голому дождь не страшен!» Весельчака тут же осадили: «Скоро будет тебе дождь из половецких стрел!»
Вечером, думая с боярами все ту же тяжелую думу, Святослав мрачно промолвил:
- Глядите, други, сегодня народ ворчит, а завтра как подхватит нас на руки да головой в Стрижень! Из той же чаши отведаем, из коей Изяслав пивал.
- Будет тебе, князь, беду кликать, - недовольно сказал Веремуд.
- А чего ее кликать, коль она и так за воротами стоит, - отозвался Святослав.
Прошло два дня. В Чернигов продолжали приходить зловещие слухи: половцы осадили город Сновск, приблизились к Стародубу, их дозоры были замечены на дороге, ведущей в Чернигов. Повсюду степняки жгут села, угоняют скот, берут в полон смердов.
В Чернигов продолжали прибывать толпы сбегов.
- И молебен пет, да пользы нет, - молвил Святослав, собираясь на воскресную службу в храм.
На этот раз князь оделся скромнее.
- Устыдился гласа народного, князь черниговский? - усмехнулась Ода, появившись перед мужем в парчовой шубке, подбитой горностаем, в коротких сафьяновых сапожках и куньей шапочке, надетой поверх белого плата. - Устыдился иль убоялся?
Ода засмеялась, глядя, как Святослав отвесил небрежный подзатыльник смеющемуся вместе с ней Роману.
Как и за два дня до этого, князь с супругой, сыновьями и боярской свитой отправился со двора пешком. Обычно выезд был на конях. До собора было не более шестисот шагов. Мерзлая дорога вилась между деревянными теремами бояр, стиснутая высокими частоколами. Под ногами звонко ломался тонкий ледок на замерзших за ночь лужах.
Опавшая листва берез и кленов была покрыта инеем: белый морозный налет лежал на тесовых крышах теремов и маковках церквей.
Утренний морозец зажигал на щеках юношей и девушек яркий румянец.
Мужчины, идущие в храм, при виде князя снимали шапки, женщины кланялись.
Возле паперти кучно стоял небогатый, но задиристый ремесленный люд. Крепкогрудые молотобойцы, широкоплечие кожевники, острые на язык плотники и древоделы. Небольшая площадь перед собором также была полна народу, в основном городской беднотой и смердами, сбежавшимися в Чернигов от половцев.
По площади ходил юродивый Прошка в одной нательной рубашонке, заплатаных портах и драных онучах. На шее и на поясе у него были намотаны цепи.
- Что, князь, беда научит Богу молиться! - подскочив к Святославу, воскликнул юродивый и издал короткий язвительный смешок.
Святослав, не замедляя шага, продолжал идти мимо теснившихся вокруг смердов, а Прошка, как назойливая муха, бежал рядышком, звеня веригами, и таращился на Оду.
- Ох и лепая у тебя женка,князь -батюшка! - визгливо выкрикивал юродивый. - Лицом бела, знать, она с серебра умывается. Как же красотку такую поганым отдавать? А ведь придется, княже. Ой, придется! Поганые Сновск взяли, сюда идут!
Святослав ухватил крепкой рукой юродивого за ворот рубахи и притянул к себе, остановившись на месте. Стал князь, остановилась и свита.
- Откель про Сновск знаешь? - грозно спросил Святослав. - Молви, а не то без языка оставлю!
- Ворон давеча накаркал, - залепетал юродивый и плаксиво добавил: - Сирых да убогих обижать легко. Ты поди-ка, князь-батюшка, с ханами переведайся!
- Убирайся с глаз моих, пес! - гневно сказал Святослав и отшвырнул опутанного цепями нищего в сторону.
Свалившись на мерзлую землю, Прошка дурашливо задрыгал в воздухе ногами, издавая при этом нечленораздельное бормотанье. Глядя на юродивого, народ не смеялся: его обступили с немым почтением, ждали новых причуд, словно то были откровения свыше.
Княжеская свита приблизилась к паперти. Святослав и Ода уже ступили на ступени, ведущие к дверям храма, когда путь им преградил здоровенный детина в овчинном тулупе с коротко подстриженной русой бородой. На его лице из-за темных густых бровей, длинного носа и близко посаженных глаз застыло выражение вечного недовольства. Детина сдернул с головы заячий треух и поклонился князю. То был известный в Чернигове кузнец Полулик.
- Поклон тебе, княже, и великая благодарность от всего люда черниговского за то, что пришел сюда вместе с нами, оборванцами, поклоны бить. Только княжеское ли это дело молитвой Господа просить о том, чего мечом добиться вернее.
Кузнец поклонился еще раз и посторонился, уступая дорогу князю.
Святослав с каменным лицом двинулся дальше. Ода, видя вокруг себя откровенно враждебные лица, шла рядом с мужем, опустив глаза.
Вдруг откуда-то сбоку прозвучал громкий хрипловатый голос:
- И это наш храбрый князь?! Меч на ладан променял! Дед-то его небось в гробу переворачивается!
Святослав будто споткнулся. Лицо его перекосилось от еле сдерживаемой ярости, рука потянулась к поясу, где обычно висел меч. Сейчас меча не было.
- - Успокойся! - шепнула мужу Ода. - Проходи в храм, не стой на месте!
Святослав, будто не слыша Оду, вытягивал шею, стараясь увидеть того, кто это сказал.
- Нехорошо, князь, землю свою на поруганье нехристям отдавать, - проскрипел какой-то старичок с бесцветными слезящимися глазами, которого напирающая толпа вытолкнула прямо к Святославу. - Княгиню свою ты небось никому не уступишь!
- Чего?! - грозно навис над старичком Святослав. - Поговори мне, пень трухлявый!
- Да пропустите же князя! - зычно выкрикнул кузнец Полулик. - Дайте ему Богу помолиться, коль ничего другого он не может!
Боярин Перенег стал напирать на кузнеца:
- Не мути воду, молодец! Не по своей овчине речь заводишь пред княжьими очами. Проваливай отсель!
- Впотьмах и гнилушка светит, боярин, - нашелся словоохотливый кузнец.
Слова его были встречены дружным смехом и одобрительными возгласами осмелевшей толпы.
Ода заметила, что лицо Святослава болезненно исказилось. Князь выругался и, расталкивая бояр, заторопился обратно.
- Отец, куда ты? - окликнул его Олег. - А служба?
- За мной идите! - крикнул в ответ Святослав.
Олег взял за руку растерявшуюся Оду и стал проталкиваться следом за отцом, соболья шапка которого мелькала уже далеко впереди среди посконных колпаков и треухов простонародья. Служба вот-вот должна была начаться, и народ устремился в храм, не понимая, почему произошла задержка при входе.
