Снова кивок и приглашающий жест:
— Присядь, владыко...
Рында, видно, поняв, что не для его ушей будут речи, выскользнул вон, плотно прикрыв за собой дверь опочивальни. Митрополит устроился в глубоком кресле подле ложа. Сам хозяин присел на высокий стул у поставца. Немного посидели молча, Афанасию уже надоело играть в молчанку, очень хотелось попить кваску и обратно на свою постель, сладко почмокивать до утра. Но, услышав глубокий, тяжёлый вздох Ивана Васильевича, понял, что разговор будет долгим и непростым.
— Как жить? — На вопрос не надо было отвечать, это митрополит осознал сразу. Не его спрашивал Иван Васильевич — себя! Себе вопросы задавал, и сам же пытался найти ответ. Просто ему нужен человек, который поймёт, направит мысли в нужное русло. Интересно, были ли у него такие беседы с Макарием?
Царь тяжело поднялся, подошёл к окну, долго глядел в тёмное ночное небо, вряд ли понимая, что там за окном. Снова хрипло заговорил:
— Дед Иван боролся с боярами, отец тоже. Я столько лет уж борюсь. — Неожиданно резко обернувшись, усмехнулся: — Мне Пересветов давно твердил, что единая власть должна быть в государстве! Если только станут им править бояре по своей воле, то непременно меж собой передерутся и всё прахом пойдёт!
Афанасий не мог понять — кто же против? Попытался осторожно ответить:
— Бояре твою власть, государь, признают...
— Только в словах! Только в словах! — взъярился Иван. — А на деле? Измена за изменой! То один бежит, то другой! Почему они бегут? — Глаза государя впились в лицо митрополита.
Тот чуть пожал плечами:
— Опалы боятся...
— Служи верно да худого не замышляй, так и опалы не будет!
Афанасий промолчал, но Иван, видно, и сам понял, что не всё так, как он сказал. Криво усмехнулся:
— Я тех, кто верен и голову передо мной склоняет по своей воле, не обижаю.
И снова промолчал митрополит, и снова царь понял невысказанное сам.
— Да, не обижаю! О Сильвестре и Адашеве думаешь? Я у Вассиана в Песношском монастыре был, о том помнишь? — Афанасий кивнул: как же не помнить ту поездку, когда княжич Дмитрий погиб? — Ведаешь, что он мне сказал? Не держать рядом с собой умников, потому как они под себя возьмут и сами править станут! Что, не прав?! Ну, скажи, не прав?!
Митрополиту пришлось кивнуть со вздохом, что уж тут возразить, всё верно. Взяли под себя государя Сильвестр с Адашевым, может, потому и в опалу попали? Как же осторожно нужно рядом с ним жить, чтобы и себе не оказаться в клетке заживо сожжённым? От этих мыслей его отвлёк Иван Васильевич:
— Но не о том сейчас... Я на царство венчан, по Божьей воле властвую над Московией! А где та власть? Боярская дума своё гнёт, удельные князья своё, бояре, чуть что не по ним, в Литву бегут... Скажи, владыко, если я Богом на царствие венчан, то над животом их волен?! Отвечай: да или нет?! — Лицо Ивана приблизилось вплотную к лицу Афанасия. Тот выдержал бешеный взгляд царя и покачал головой:
— Не всегда, государь...
— Как так?! Кому нужен государь, который ни казнить не смеет, ни миловать?! На что же власть тогда?
Афанасий собрал все свои силы, чтобы твёрдо ответить:
— Государь, твоя воля над всем людом твоим, да только не карай бездумно, не подозревай всех вокруг. Больше милуй, чем наказывай, и тебе верны будут более, чем если жесток будешь...
Иван махнул на него рукой:
— Нет, не то!
Снова тяжело заходил по опочивальне, разговаривая сам с собой:
— Это всё бояре-предатели! Хотят сами власть держать? Ну и пусть держат! Уйду! А куда уйду? Я не Курбский, чтоб к Сигизмунду бежать... Моё отечество здесь, я его сыновьям оставить должен...
Иван Васильевич не заметил, что разговаривает уже сам с собой, мягкое кресло, глубокая ночь и обильный ужин всё-таки сделали своё дело — митрополит задремал! Ему бы прислушаться к словам государя, многое бы заранее понял, но Афанасия сморила дрёма.
— Я пастырь над своим людом! Хотят Русь? Пусть берут! Я свою долю сиротскую выделю и стану своей волей на ней править! В праведной жизни мне Господь поможет! Орден создам, как у иезуитов...
Долго ещё уговаривал сам себя Иван Васильевич, напрочь забыв о дремлющем в кресле митрополите, а когда вспомнил, оглянулся недоумённо, разглядел сладко посапывающего духовного наставника и криво усмехнулся. А славного он митрополита выбрал, ни в чём поперёк не идёт!
Закончилось лето, налетели холодные осенние дожди, всё пожелтело, потом побурело, и облетевшие листья открыли голые ветки деревьев. Самая неприглядная пора на Руси, всем очень хотелось, чтобы скорее покрыло белым снегом землю-матушку. После стылой, неуютной осени первый чистый снег особо приятен. Пусть и холода впереди, и даже голод из-за бескормицы, но от белого покрывала, кажется, и на душе становится чище.
Первый снег выпал ночью тихо и сплошным белым ковром. Его не сносило к заборам, не мело по проулкам, лежал, укрыв осеннюю грязь и облетевшие листья. Выглянув поутру на двор, люди ахнули: зима пришла! Особенно радовались ребятишки, зима — время санок и снежков, время весёлых игр. Да и взрослым радость — санный путь не в пример слякотному осеннему мучению по ободья колёс в грязи.
Зима встала сразу, без оттепелей и, казалось, не отпустит до самых весенних деньков. Но знающие люди качали головами: рановато выпал первый снег, будет, ох, будет ещё оттепель, развезёт дороги.
Микола сеном для скотины на зиму запасся, он хозяин крепкий, не то что сосед Антип, тот в горячие летние деньки бока чешет до обеда, а потом норовит чего у других выклянчить. Антип хотя и сродственник, но в прошлом году не дал Микола сена для его скотины, едва самому хватило. У Антипа корова едва до весны дотянула, на верёвках во двор выносили, сама на ногах не стояла. Думал, что этим летом руками Антип траву станет для бурёнки рвать, только чтоб хватило на зиму, но тот проболтался в Москве в самый покос, а его баба в одиночку много ли накосила? И чего делал в столице? Говорит, торговал. Миколина жена Марфа ворчала: ну и торговал бы по зиме, когда время есть, чего же семью в самый срок бросать? Марфа жалела свою сестру Анею, жену Антипа, помогала чем могла, подсовывала для мальцов Антиповых втайне от мужа, но не могла же накормить всех...
Дверь в сени бухнула, видно, Марфа зашла с полным подойником, руки заняты, нечем дверь придержать. Микола, уже плескавшийся у рукомоя, оглянулся. Так и есть, в дверь боком протиснулась жена. Молоко едва не плескалось через край. У них хорошие коровы, двух доить не выдоить, а третья стельная, скоро телёнок будет, тоже прибыток...
— Слышь, Микола, Антип снова в Москву собрался. Наказать чего?
Хозяин дома хмыкнул:
— Да есть что наказать, только как ему, непутёвому, деньги доверить?
— Может, сам съездишь ненадолго? — Жена высказала то, о чём думал и Микола. — За ним присмотришь...
Снова усмехнулся мужик, если поедет, то никак не затем, чтобы родича оберегать от беспутства. Его деньги, пусть как хочет, так и тратит. Но спорить не стал, накинул на плечи тулупчик, шагнул на двор.
У соседей и впрямь шли сборы, только не слишком споро. Анея вяло ругалась с мужем, призывая того двигаться шустрее, скоро рассвет, а ничего ещё не уложено. Микола подошёл к хлипкому забору, окликнул:
— Антип, ты никак куда ехать собрался?
Тому лишь бы ничего не делать, споро подскочил к родичу, закивал:
— Еду, еду... В Москву еду.
— А чего ж с вечера не собрался?
Антип, скосив глаза на жену, таскавшую из дома в сани кули, развёл руками:
— Дык... как-то не успел. Ничего... сладится...
Микола поскрёб затылок:
— Мне, что ль, съездить?
Антип не очень-то поддержал соседа: с одной стороны, ехать вдвоём сподручней и торговать тоже, а с другой — всё время под приглядом будешь. Осознав, что может попасть под соседский дозор, он вдруг заторопился:
— Ну, ты пока думай, а я поехал.
Микола тоже отправился в Москву на следующий день, только у него всё было сложено с вечера, потому выехал ранёхонько утром, почти до света. По пути ему встретился странный поезд, пришлось спешно отступить с дороги — царские люди везли из монастыря что-то. Но это мало интересовало Миколу, со своими делами разобраться бы...
Глядя вслед удалявшимся саням, он размышлял. И кто только не наползал на Русь, кто только не полонил русских людей! И у самих вечно меж собой ругань стоит... А кто лается? Не мужики же, тем всё одно, какой боярин или князь во главе. И надо-то всего — не влезать в их дела. Дай тому же Миколе на себя трудиться, он и другим заработает. Не трогай русского мужика, не мешай ему, он сам с жизнью справится, и боярина своего накормит, и государю достанется, но мало было на Руси таких времён, чтобы не мешали. Может, потому и голодала она веками? Нынче единый царь-государь на Руси, а покоя всё равно нет.
