К весне останется меньше половины стаи, а то, как бывало уже не раз, одна-две птицы, и Карге придется работать за пятерых, чтобы прокормить вылупившихся по теплу горластых птенцов. А он старел все больше и больше и уже тяжело перелетал от селения к селению и не мог, как раньше, несколько раз взмахнув крыльями, преодолеть разлившийся весной Иртыш. Что может быть хуже старости и собственной беспомощности? А ведь он вожак! На нем лежит ответственность за жизнь остальных птиц, за воспитание малолеток, борьба с другими вожаками за место на этой промерзлой насквозь земле…
Карга сердито нахохлился, проглотив последний кусок прихваченной второпях добычи, и засунул левую лапу под крыло, чтоб погреть ее, а затем и другую. С наступлением очередной зимы он с ужасом думал, что может и не дожить до тепла, а упадет где-нибудь посреди заснеженного поля, и такой вот серый разбойник случайно обнаружит его застывшее тело, проглотит, даже не задумавшись, сколько жил на свете мудрый старый ворон. От грустных мыслей Карге стало совсем тоскливо и жалко себя. И тут рядом с ним уселся молодой любопытный ворон, верно, решивший, что старый вожак задремал, и вздумавший проверить, не осталось ли у него в лапах чего-нибудь съестного.
Эти наглые первогодки, сколько их не учи правилам приличия и достойному поведению, вечно норовят сунуть клюв, куда их не просят. Карга полуоткрыл один глаз ровно настолько, чтобы молодой нахал не смог догадаться о его пробуждении, и, когда тот наклонил любопытную башку к нему поближе, изо всех сил долбанул того в затылок. Правда, удар пришелся вскользь, Карга сам учил когда-то вороненка осторожности, и, видно, уроки не пропали даром, первогодок дернулся вбок и благодаря этому не испытал всю силу удара старого вожака. Но и от этого он черной тенью рухнул вниз, не успев даже распластать крылья, и какое-то время лежал на снегу с вытаращенными глазами и раскрытым клювом, с которого совсем недавно сошла желтая младенческая полоска.
Один из волков тут же повернул голову на звук упавшего на снег тела и бросился к нечаянной добыче, уже предвкушая свежую кровь на языке, Но Карга, желая исправить собственную ошибку, — надо было просто проучить наглеца и отогнать его прочь, — сорвался с еловой ветки и, широко разбросав крылья, ринулся наперерез хищнику. Волк от неожиданности присел на задние лапы и щелкнул зубами, пытаясь ухватить отчаянного ворона за хвост, но тот ловко сманеврировал и ушел от страшных зубов, легко взмыв кверху.
Второй волк, наблюдая за происходящим с полным равнодушием и отлично понимая, что состязаться со старым вороном в ловкости бесполезно, тявкнул собрату, призывая того вернуться обратно. Тем временем молодой ворон окончательно пришел в себя, сел на снегу и поднялся в воздух, торопливо улепетывая с места своего конфуза, не на шутку перепуганный.
Видевший это Карга похвалил себя за спасение жизни первогодку, на которого особого зла не держал — он получил свое, — и решил вдоволь поиздеваться над неопытным волком, явным ровесником наказанного вороненка. Он зашел на второй круг и ясно дал понять озирающемуся по сторонам и не потерявшему желания изловить наглую птицу волку, что сейчас пролетит низко над землей. Волк весь подобрался, думая, что уж теперь точно схватит зарвавшегося ворона, и высоко подпрыгнул над землей в тот момент, когда до него оставалось лапой достать. Но Карга хорошо изучил волчьи повадки, не первый год на свете живет и повидал их, знает, на что они способны, а потому чуть затормозил перед самым носом хищника, широко разинувшего пасть и изогнувшегося в прыжке. А когда тот по инерции щелкнул челюстями, ощутив противную пустоту в пасти, Карга вложил всю силу и всю злость, копившуюся в нем десятилетиями на соперников в общем промысле, в удар. Вороний клюв опустился точно в центр мокрого черного носа, покрытого тонкой кожей и чувствительного не только к запахам, но и малейшей боли, и разворотил его до самого основания, до белого хрящичка, так, что он распался на две половины.
От дикой боли молодой волк взвыл и, оставляя алые капли крови на снегу, кинулся к лесу, плохо соображая, куда и зачем бежит. Второй, увидевший кровь, решил, будто тут не обошлось без вмешательства человека, который мог и на расстоянии поражать любого зверя, почел за лучшее уйти под покров леса и бросился следом. Кто ж мог подумать, что ворон, никогда и близко не подлетающий к голодному волку, может ранить того и обратить в скоропалительное бегство?!
Карга же, честно сказать, и сам не ожидал столь легкой победы над мощным соперником, горделиво совершил круг почета над полем боя, где еще вчера люди поражали насмерть друг друга, а сегодня он, Карга, оказался победителем, и смело опустился на замерзший труп воина, брошенного соплеменниками. Родичи Карги, видевшие его поединок с волком от начала и до конца, огласили окрестности сибирской столицы громкими торжествующими криками, едва не разбудив безмятежно спящего неподалеку под корнями вековой сосны старого медведя.
Воронья стая устремилась вниз продолжить пиршество, с благодарностью поглядывая на смелого и мужественного вожака. А старый ворон делал вид, что не замечает их восхищенных взглядов, и как ни в чем не бывало продолжал прерванное занятие. Все-таки жизнь не так и плоха, думал он, усиленно работая клювом, особенно когда ты оказываешься в выигрыше.
И лишь молодой ворон-первогодок забился под еловую разлапистую ветвь и дрожал каждой клеточкой худенького тельца, не решаясь вернуться обратно в родную стаю, для которой он стал навсегда изгоем.
Молодой Баянда, верно, не особо спешил обратно в свои улусы и выказал желание проехать вместе с Едигиром и Зайлой-Сузге по ближайшим селениям, чтоб найти укрывшегося где-то Сейдяка. Иркебай подробно объяснил, куда они с покойным ныне братом отправили няньку Анибу и наследника. Но могло произойти и так, что в случае непредвиденной опасности они скрылись, уйдя в более безопасное место. Потому поиски могли и затянуться.
Олени легко понеслись вдоль речного берега под громкие ободряющие крики Баянды, который сам правил упряжкой. Следом ехали еще четверо нарт с воинами на случай неожиданной встречи со степняками, хотя вернувшиеся лыжники донесли об уходе тех за пределы Сибирского ханства.
Они мчались по той самой тропе, по которой совсем недавно шли уходящие из Кашлыка воины Кучума. В первом же селении к ним навстречу выбежали заплаканные женщины и сообщили, что степняки отняли у них весь скот и забрали всю мало-мальски пригодную одежду, То же самое повторилось и во втором селении, и в третьем… Словно черный смерч пронесся по сибирским улусам, оставляя после себя опустошение, а где-то и смерть.
Так в поселке, стоящем на берегу реки Вагай, посреди селения "лежали пятеро порубленных саблями мужчин, что попытались отстоять свое добро. Плакальщицы громко причитали, перечисляя заслуги погибших и проклиная ненавистных сартов. Тут же находились жены погибших и испуганные всем происходящим дети. Шаман ударял в бубен, прося богов принять души погибших за правое дело. Но не только это несчастье постигло вагайцев. Обозленные степняки забрали с собой десять девушек в отместку за оказанное сопротивление, и к плачу родственников погибших присоединились крики потерявших своих сестер и дочерей.
Зайла-Сузге отвернулась от печального зрелища, сознавая и свою в том вину. Ведь именно ее брат был причиной всего случившегося. Едигир искоса глянул на нее и, ничего не сказав, махнул Баянды рукой, чтоб ехали дальше.
Лишь на другой день добрались они до небольшого селения, где должен был находиться Сейдяк, Однако никто не спешил на звон колокольцев, издали извещавших о прибытии гостей. Сердце Зайлы зашлось от нехорошего предчувствия, и она первая кинулась внутрь городка, несмотря на протестующие возгласы мужчин. Городок словно вымер. Везде виднелись следы сапог, а кое-где и кровь на затоптанном снегу. Возле центральной полуземлянки, выделяющейся среди других солидными размерами, лежали два трупа мужчин, сжимающих в неподвижных руках луки. Колчаны, валяющиеся рядом, были пусты. Судя по всему, они выпустили все стрелы, и лишь после этого были убиты. Большая собака с разрубленной головой и оскаленной пастью валялась на пороге другой землянки.
Зайла заметила, как мелькнула чья-то голова в дальнем конце селения, и смело поспешила туда. Когда Едигир и Баянды с оружием наготове добежали до нее, то она уже вытаскивала за руку древнюю старуху, прижимающую к боку грязную тряпицу, пропитанную кровью. Она тихо стонала и испуганно озиралась по сторонам, а увидев спешащих к ней с обнаженными саблями мужчин, упала на колени и запричитала:
— Я ничего не знаю, ничего не видела… Я старая и слепая женщина… Не надо меня убивать… У меня ничего нет…
— Видела ли ты здесь маленького мальчика, что привезли некоторое время назад? — закричала ей прямо в заросшее седыми волосами ухо Зайла, считая ее глухой.
